автор: В.КРЮКОВ

Глава шестнадцатая
НА ВОЙНЕ, КАК НА ВОЙНЕ
( начало мая 1185-го года)

Холмистая степь с редким перелеском сменялась плоской равниной. Зоркий глаз здесь далеко достанет, особенно половецкий, привычный к просторам. Солнышко радовало приятным теплом - наверное, для того, чтобы эти люди забыли про войну, кровь и смерть. Но вопреки стараниям весенних богов, русское войско в ожидании битв все сильнее сжималось в один кулак, ощетинивалось оружием.

Наворопникам работы много - как у любой разведки во всякой войне. Срезень и не спал вовсе: меняя за день несколько лошадей, он мотался по степи от одного дозора к другому - чтобы молодежь смотрела не своим беспечным, а его, Срезня, опытным недоверчивым взглядом, слушала степь чутким ухом. Он все более мрачнел, не скрывая от тревоги:

- Думали скрытно идти, чтобы как снег на голову. Давно уж степняки про нас ведают...

Воинский старшина стал передоверять Роману часть своей работы:

- Смотри, чтобы не проспали младни.

Доверие особо упрочилось после одного ночного происшествия. В безлунную темень, заглушенную шумом дождя - единственного с начала похода - Романов дозор схлестнулся с половцами. Тех было больше, но они пережидали непогоду под войлочными кошмами, стреножив лошадей. Хотя и почуяли русский отряд, но поздно - мало кто успел вскочить в седло. Половцы бились отчаянно, но к пешему бою против конных они были непривычны. Полегли все, за исключением одного - его скрутили и, перекинув, как мешок, через круп коня, отправили к Срезню.

После боя Романа снова трясло и мутило - в быстротечной схватке он уложил троих - но скоро прошло и, к его радости, слабость никто из товарищей не заметил. "На войне, как на войне, - думал Роман утром, начищая помутневшее от чужой крови лезвие меча и рассматривая появившиеся на нем зарубины. - Не ты его, так он тебя... Взялся за гуж, не говори, что не дюж". Предстояли настоящие бои и, похоже, надежды на удачу было мало. Впрочем, молодой воин не находил в своей душе ощущения обреченности, и вопреки его знаниям о будущем, это самое будущее его не очень-то пугало. "Молодой, глупый еще".

Роман чаще общался со Срезнем, отчитываясь ему о выполнении поручений. Старшина на похвалы был по-прежнему скуп, но иногда давал понять своему ученику, что тот в его глазах поднялся на следующую ступеньку.

- Зря ополчение взяли, - ворчал он на коротких привалах, обращаясь к Роману и сетуя на низкую скорость продвижения. - В былые годы, еще при батюшке нашего князя, не так воевали - ни тебе пешаков безлошадных, ни тебе телег скрипучих. За день собрались, на коней сели и - в Степь, как волки серые. А это разве война - за зипунами идут, не за победой...

В минуты таких разговоров в холодных глазах Срезня что-то показывалось необычное, всплывая из глубин его суровой души.

- Вернемся из похода, соберу курян-молодцев с десяток, коли князь Всеволод дозволит, и двинем с князем Галицким в заморские края, святые земли освобождать. Охота свет Божий поглядеть, как дед Смага смолоду. Прокис я в этой Степи:

Речь шла о третьем Крестовом походе, в котором будут принимать участие войска тестя князя Игоря. Если бы не плен Буй-тура, он наверняка и сам принял бы участие в этом походе.

- Пойдешь со мной сарацин воевать, Ромша? - по доброму прищурился Срезень.

В тяготах воинской работы Роман не забывал следить за календарем, и по его подсчетам выходило, что первая битва с половцами должна была состояться на следующий день. Впрочем, этого ничто не предвещало: все те же пустынные, залитые солнцем горизонты, все то же монотонное движение полков...

Но к первой вечерней звезде, когда уставшие люди и лошади предвкушали ночной отдых, все вдруг изменилось. От авангардного дозора прискакал вестовой:

- Войско половецкое рядом. От нас уходят. Речка впереди - успеют перейти, не догоним.

Речка называлась Сюурлий, и перейти ее суждено немногим степнякам из тех, что уходили сейчас от незваных русских гостей.

Дружина рванулась вперед, оставив позади ратников и обозы - не до них:

Вечерняя заря отгорела, предвещая недоброе кровавым цветом, вот и звезды густо высыпали на небе, показывая знающему правильный путь, а половцев все еще не настигли. Так и коней запалить недолго.

Вперед остальных с запасными конями ушел отряд курской младшей дружины, а с ними и Роман. До подхода остальных нужно связать половцев на переправе лучным боем.

Сюурлий речка не широкая, но половцы были с вежами - большими, крытыми кожей фургонами на четырех или шести огромных колесах - а ближние броды еще не просохли после весенней воды и представляли собой сплошное болото. Пока искали бродов посуше - тут и русские...

Под меткими стрелами курян начавшаяся переправа смешалась, несколько веж застряли посреди брода, перевернулись, преградив путь остальным. Половцы спешно сбили оставшиеся фургоны-вежи в полукруг, оставив позади топкую грязь реки, и стали отстреливаться. Судя по числу половецких транспортных средств, воинов у них было человек пятьсот - в несколько раз больше, чем в авангардном отряде курян. Степняки скоро опомнились, поняв свое превосходство и, в надежде на скорый успех, рванулись конной лавой вслед за отступающим русским отрядом.

Куряне уходили, не жалея лошадей, отстреливаясь на ходу. Свое дело сделали - половцев задержали.

Камышовые стрелы степняков с томящим душу посвистом все чаще догоняли русских. Несколько из них ударили в перекинутый на спину щит Романа, скользнули по железу шлема, по кольчужному голенищу сапога.

Уставшие кони тянулись из последних жил, чуя, что именно от них зависит жизнь их хозяев. Основные дружинные силы были рядом, спешили на выручку, но половцы настигали - дело шло на минуты:

"Вот тебе и дела, - подумалось было Роману. - А ведь в летописях об этом ни слова": Но тут из-за пологого холма появились свои, на полном скаку разворачиваясь в боевой порядок. Из общего шума выделялся курский боевой клич - "Буй-тур". То ли князя Всеволода прозвали по этому кличу, то ли наоборот - суди теперь - но каждый бой куряне начинали с него. Вот и сам князь скачет впереди остальных, за спиной его стелется по ветру багряный плащ. "Как Чапаев" - подумал вдруг Роман, вспомнив фильм из своей прошлой жизни.

Тысячи русских стрел перелетели поверх голов передового отряда в сторону преследователей. Положение вдруг изменилось: половцы, осадив коней, повернули вспять, усеивая степь телами. Если сейчас они успеют доскакать до своих колесных веж и укрыться за ними, положение может выровняться - выкуривай их потом оттуда. Но выйдет по-другому: отступающие степняки в панике сомнут свои оборонительные ряды, которые приготовились встречать русских в копье. У степняков все смешается: кто-то бросится уходить вдоль реки, кто-то, понадеявшись на верного коня, полезет в грязь брода. Русские полумесяцем охватят берег Сюурлия, ворвутся за линию веж и порубят почти всех.

Но это произойдет без участия Романа - в его отряде, пущенном в тыл основных дружинных сил, мало кто не пострадал от половецких стрел, а трое молодых гридней так в степи и остались. К недавнему шраму Романа добавится еще один, уже на другой щеке. Если бы не щит: Пара стрел застряла в широком воинском поясе - видно, от души был княжий подарок. Досталось и лошади - она жалобно ржала и косилась глазом на стрелу, торчавшую в крупе.

- Эх, наши разгуляются сейчас. Вона, свищут, как чистые соловьи, - посетовал кто-то из молодых гридней. - Скачем к своим.

- Срезень велел ждать, - крикнул подскочивший вестовой. - Без вас обойдутся...

Даже звуки боя не заглушали разбойного пересвиста, от которого, как говорили чужаки, мороз по коже - так умели свистать только куряне. Стало быть, уже дошло до рубки. Роман в первый раз пожалел, что так и не овладел этим вторым боевым "кличем" своих земляков:

Бой едва завершился, еще не скрылась из виду погоня, посланная вдогонку ускользнувшим за реку степнякам, как подоспели первые ратники. Поспешали всю ночь бегом, не жалея сапог - коли к битве припоздают, то хоть из половецкого добра что-нибудь урвать.

Начался грабеж. Звуки боя сменились истошными криками женщин, вытаскиваемых из-под груд меховых одеял, войлочных кошм, мешков с добром, и плачем детей. Человеческий товар самый ценный - можно продать, можно выменять у степняков на своих, а можно и себе оставить. Впрочем, в изодранных и потертых кожаных мешках могло блеснуть серебро, а то и золото...

В одной из шестиколесных телег обнаружили русский полон: с десяток молодых, зареванных девок со связанными руками и седого старика.

- Никак дед Смага? Догулялся странничек.

Роман вскочил в седло, поскакал навстречу Смаге. Тот брел по полю, выбирая из разбросанного оружия и присматривая бесхозного коня.

- Здорово, дедусь, - приветствовал его Роман, спешиваясь и набрасывая ему поверх драной истлевшей рубахи свой плащ-корзно. - Вижу, опять в дальние страны собрался?

Старик узнал своего прошлогоднего приятеля:

- Никак Ромша? - и приник головой к груди молодого воина: - Думал уж помирать на чужбине... Недалече от Путивля взяли меня нехристи перед самой Пасхой... Ножик твой отобрали.

- А твой цел, - рассмеялся Роман, вытаскивая из-за голенища дареный стилет. - Помог мне как-то.

Романа кликнули к Срезню и он ускакал вслед за вестовым, оставив деду свою котомку со съестным припасом:

Срезень был мрачнее тучи:

- Да чего радоваться-то? Второй день люди на ногах, обозы отстали, кони не кормлены... Как дети малые вдогонку за степняками пустились, об охранении забыли: что справа, что слева - не ведаем.

Старшина будто и в бою не был - все в той же волчьей безрукавке мехом наружу.

- Давай-ка, Роман, собери своих и разведайте левую сторону, верст на пять... Эту ночь наши победу обмывать будут, а поутру их хоть голыми руками бери:

Чуял беду опытный вояка - завтра русские полки проснутся в окружении половецких войск и начнется первый день из двух оставшихся...

Вечерняя заря догорела и, как бархатный занавес, опустилась за горизонт, отделив дни минувшие от дня грядущего. Взошла луна, набросив на степь бледный саван. В ожидании близкой поживы начали перекликаться волки...

С левого фланга половецкие разъезды, не особенно таясь, уже маячили по всему горизонту. Так же обстояли дела и с других сторон русского лагеря.

- Пойди, вздремни, - сказал Срезень, выслушав донесение Романа. - Выспись хорошенько - ночью они не сунутся.

Русский лагерь беззаботно и хмельно праздновал победу, подкидывая в костры обломки разбитых половецких телег. Уснут под утро - ну да пусть уж погуляют напоследок.

Роман отыскал свой обоз, наткнулся на спящего под телегой Смагу и прилег рядом.

- Ты, Ромша? - проснулся дед. - А мне родной дом снился. И будто я маленький еще. К чему это?

От Смаги попахивало медовухой, но захмелел он не от нее, а от нежданной и сладкой свободы, которую старый вояка уже никому не отдаст...

А где-то в княжьих шатрах шел спор. Князь Игорь предлагал не теряя времени поднимать полки и уходить к северу, но все понимали, что измотанные за двое последних суток люди княжьей воле не подчинятся. Дружинники - другое дело, но не бросать же на смерть пеших ратников. Решат так: побили сегодняшних, побьем и завтрашних, и помогай нам Бог - на него уповаем...

Впрочем, может быть, и не так толковали князья, а может, и не было этого спора - мало ли что в летописях напишут? Мысли засыпающего Романа путались: "А чего им спорить-то? Ведь дело уже сделано..."

© Виктор КРЮКОВ.