Глава пятнадцатая
"НЕ УНЫВАЙ - НА БОГА УПОВАЙ"
(конец апреля - начало мая 1185 года)
Не от Бога война, и уж вовсе не от Него привычка начинать войны весной, когда мир особо светел и красив.
Степь цвела. На свежую зелень травы кто-то щедрой рукой в который раз бросил веселое разноцветье - такое же, как на вышитых русских рубахах ратников, что шли по еще непыльной дороге на юг.
...Минул седьмой день, как вышли из Курска. Двигались не торопясь - кони дружинников в зиму застоялись, нужно было растрясти жирок. Да и пешим надо стряхнуть с себя домашнее печное тепло, а в души впустить боевую твердость предков, коей в мирной жизни не место.
Чем дальше в Степь, тем чаще попадались древние курганы, вместилища суровых душ воинов и вождей развеянных ветром времени народов. Для них все минуло и только их каменные боги с вершин холмов равнодушно смотрели в даль, не снисходя к суете мира. Где-то в небесах, растворяясь в яркости дня, звенел жаворонок. Еще выше, ловя ветер сильным крылом, парила недобрая птица, озирая зорким глазом свои степные владения. И уж совсем высоко - солнышко, что одинаково грело всех:
Надо сказать, что один из древних богов-идолов на кургане очень напоминал Роману того, что много столетий спустя встанет возле здания областного музея, мало изменившись за столько лет. Роман даже кивнул ему, как старому приятелю.
Впрочем, на созерцание окрестностей времени не было. Навороп - дело серьезное. Разведчики двигались верстах в десяти впереди основных сил, не делая разницы между днем и ночью. Оказывается, можно спать вполглаза на брошенной в траву лошадиной попоне и подложив под голову пропахшее лошадиным потом седло. А сверху только звезды, такие же далекие и непонятные...
Именно сегодня, на седьмой день пути, 1-го мая 1185 года должно было произойти солнечное затмение, описанное в "Слове". Случилось так, что ночь и утро Роман провел в седле, а потом его послали с донесением к воеводе. Только к полудню он смог вздремнуть в одной из телег обоза на охапке сена. Спалось сладко, ни тележный скрип, ни тряска ему не мешали. Снилось Роману, что непонятным образом собрались за одним столом его настоящие мать с отцом из прежней жизни, Людота с Марфой и боярышня Анюта. Весело беседуют, Людота нахваливает "Коренскую" водку. Все поглядывают на дверь, ждут Романа...
Он проснулся от того, что телега остановилась. Возница, задрав бороду, указывал кнутовищем на потускневшее светило. Пешие ратники, конные дружинники, обозники - все смотрели вверх. Обеспокоенные неурочными сумерками лошади тревожно заржали, из степи неуютно потянуло холодом. Вечный певец солнца жаворонок удивленно замолк, зато из-за холмов подали голос волки.
- Не к добру это, парень, - с дрожью в голосе сказал дюжий возница, которого в иное время не тут-то испугаешь. - Господь знак подает:
Затмение было неполным, тонкий серп солнца рогами к Земле повис над сумрачной Степью, как бы угрожая всем ее обитателям.
- Дьявольские рога - не быть добру.
Роман наскоро оседлал коня и поскакал к дружине: Он застал самый разгар обсуждений.
- Эка невидаль, - усмехался князь Всеволод, сдерживая пляшущего коня. - Я хоть и недолго живу на свете, а такое диво видывал.
- И то верно, - согласился с ним Сиверга. - Солнышко, оно всем светит. Пускай половцы беды ждут.
Хотя войско остановилось, но походный распорядок не изменился. Вокруг князя только ближняя дружина, младшие поодаль - без особого беспокойства ловили обрывки разговора.
- А ты что скажешь, батька? - обратился Всеволод к отцу Федору, восседавшему на своей неизменной рыжей кобыле. - Истолкуй нам сие.
- Тайны Божьей никто не ведает, - пробасил тот, хрустко почесав голову под густой копной волос. - И что сотворит Бог, то и будет. Унынье врагам оставим - православным то грех великий.
- А вот и солнышко возвращается, - подытожил князь:
На следующий день к полудню впереди блеснула синим степная речка Оскол. На ее крутом берегу среди шумно и привольно расположившегося войска алыми пятнами выделялись шатры-ставки князя Игоря Святославича, его сына и племянника.
- Что припоздали, куряне? - встречали вновь прибывших старожилы военного лагеря. - Третий день дожидаемся. Небось, князь Всеволод с печек вас стащить не мог? Иль бабы не отпускали?
- А что же сами дальше не пошли, вояки? Видать, боязно без курян-то?
Куряне расположились вокруг шатра своего князя, и очень скоро уже принимали в гости старых знакомцев, пили медовуху у соседних костров. О затмении поговаривали всякое:
- Не наше время, вернуться бы... Супротив Божьего знака идем...
В этом ропоте куряне выглядели достойнее:
- Бог не выдаст, свинья не съест... Не унывай, на Бога уповай...
Князья, чтобы сгладить неприятное впечатление от затмения, решили устроить для войска забаву - пусть-де удальцы от каждой рати померяются силами в кулачных боях.
Срезень, со словами: "Нечего тебе кулаками махать, важнее дела есть", отослал Романа в разъезд. Но очень скоро его вернул княжий вестовой, прискакавший на взмыленной лошади.
Оказалось, Всеволоду потребовались кулачные таланты Романа, чтобы не ударить в грязь лицом перед братом и племянниками. В отсутствие Романа куряне побили всех, но потом от черниговских ковуев вышел знаменитый боец и попросил Всеволода выставить против него сильнейшего курского кулачника. Ковуи по крови были сродниками половцам, но из Степи издавна ушли, крестились и мирно жили на отведенных им землях близ Чернигова. В кулачных боях они знали толк, многое переняли и у русских. Звали бойца Василько Алексич и был он братом предводителя ковуев, а потому курский князь мог выставить своего кулачника не из ратных, а из дружины. Вот и послали за Романом...
Паузу заполнял отец Федор, вдруг вздумавший увещевать любителей кулачного боя:
- Ереси эллинской предаетесь, - возопил поп. - Как в церкву, так вас не дождешься...
Князь Всеволод, окруженный ближними боярами, сидел на походном стуле под распахнутым шатром. Старшая дружина расположилась рядом на траве, младшая подальше, а уж простые ратники - кто где, без чинов и званий. Болельщики замкнули круг метров пятьдесят в диаметре в распадке между двух холмов, пологие склоны которых стали своеобразными трибунами.
- Не подведи, Роман, - без улыбки попросил Всеволод. - Василько в кулаке силен, хоть и молод. - Впервые за последние два года Романа назвали его настоящим именем. В устах князя это было знаком особого доверия. - Я бы и сам вышел, - Всеволод показал пудовый кулак, - да вот бояре не велят - негоже, дескать, князю...
Отец Федор все больше распалялся, теряя чинность. Зная крутой норов курского попа, к нему старались близко не подходить, чтобы не попасть под его тяжелый посох. Молодежь крутилась вокруг, беззлобно поддразнивая его и явно вызывая на кулачный бой:
- А докажи-ка, батька, что сила Божья в тебе пребывает не только словом складным, но и делом крепким... Да куда ему - он тяжелее кадила ничего осилить не может...
Озорничали чужие, а курские только посмеивались, зная, что их пастырь в обиду себя не даст.
Тем временем отец Федор отбросил посох, стал закатывать рукава рясы, высвобождая волосатые, в жгутах мышц, руки с огромными кулачищами и заревел:
- Господь силенкой не обделил - любого побью! - Вид у него был страхолютый: глаза сверкали, как у библейского пророка, всклокоченная бородища развевалась по ветру. - Аль убоялись?!
Первого супротивника поп сбил одним ударом - тот на карачках уполз, недосчитавшись пары зубов. Второго батюшка заграбастал и стал ломать поперек пояса как медведь. Противник заорал благим матом и был немедленно помилован.
Смех и шум над "ареной" неслись к самому солнышку, уже коснувшемуся степного горизонта.
Третьим был боец покруче предыдущих и поп показал не только умение бить и ломать, но и сноровку: ловко развернувшись тяжелым корпусом, поймал очередной удар на тяжелый крест на груди - на тот самый, что сработал Людота. И когда боец, ругаясь и потрясая разбитой в кровь рукой, ретировался, отец Федор заорал зычно:
- Видели, что крест святой творит?
Больше желающих биться с противником эллинской ереси не нашлось.
- Богу молитесь усерднее, - поучал поп. - Он ежели не ума, так хоть силушки вам прибавит. Ишь, старца ветхого превозмочь не смогли, возгри зеленыя:
Противник Романа сочетал в себе лучшие бойцовские стати: длиннорукий, сухой, ростом не меньше ста восьмидесяти сантиметров, с небольшой головой на крепкой шее, с хорошо развитыми плечами и широкой грудью. В его легкой походке чувствовалась скрытая до поры взрывная сила. Он миролюбиво улыбался, как будто хвастаясь двумя рядами белых и, что редкость для кулачного бойца, целых зубов. "Постараюсь не прореживать", - подумал Роман. Яшка Ставила, супротивник Романа по зимним кулачным боям, успел подсказать: "Головой Василько биться ловок, что кувалдой":
Василько Алексич был гол по пояс, на груди виднелся золотой богатый крест. Роман решил последовать примеру ковуйского бойца и скинул на траву свою рубаху. В рядах курских болельщиков одобрительно зашумели:
- На пользу Ромше хлеба княжьи, покрепчал хлопец... Богатырь будет не хуже Рожна.
Видно, и вправду два года кузнецких и воинских трудов не прошли для него даром - Роман чувствовал в себе прибавок силы и спокойной уверенности.
Роман поначалу не выказывал своих бойцовских навыков и действовал в рамках бытовавшего стиля. Алексич бился в той же манере и на рожон не лез. Улыбка и не сходила с его лица. Потом взорвался, как граната, и бросился на курянина с обдуманной серией ударов в голову. Но нарвался на крепкий кулак, и обнаружил недостачу в своих зубах. Улыбка исчезла.
- Поубавь еще, Ромша, - кричали болельщики, среди которых были не только куряне. - Чтобы не скалился попусту.
Роман чувствовал себя сильнее и все шло чередом, не суля особых неожиданностей. Как ни старался Василько достать русича кулаком, ногой, головой - не удавалось. Роман только оборонялся, но на лице и теле ковуя ссадин и синяков прибывало, один глаз совсем заплыл. Василько был упрям, как молодой бык, хорошо держался ногами о землю, однако дважды падал от хлестких ударов русского бойца: еще падение - и бой кончится, а с ним и репутация непобедимого кулачника.
- У русича железо в рукавице! - закричали из рядов ковуйских болельщиков. - Нечестно бьется.
В этот момент Василько оказался на земле в третий раз и уже не спешил вставать. Роман снял рукавицы, бросил их в сторону обвинявших его ковуев и показал им раскрытые ладони.
- Русич бился честно, - Василько с трудом поднялся с земли. - Такому уступить не позор: Хочу иметь такого брата.
Это было предложение побрататься. Роман, как полагалось, достал из-за голенища нож и лизнул лезвие, оставив на металле кровавый след. Нож он протянул Василько, который повторил его действия, смешав свою кровь с кровью русского. После этого ковуй воткнул лезвие в землю и вытащил чистым. Земля приняла их родство...
- Молодец, Роман Людотыч, порадовал, - похвалил князь Всеволод. - Рука у тебя, что кистень.
Прозвище Кистень с легкой руки князя пристало к Роману, как будто он с ним родился. Такому прозвищу надо было соответствовать.
Отец Федор тяжелой дланью увесисто шлепнул Романа по плечу:
- Славно ты ковуя уделал. Не забудь покаяться, ибо мордобойное состязание есть грех...
В разгар ночного пира при свете костров князь Всеволод, повернул к Роману разгоряченное медовухой лицо:
- Коли в сече будешь, как в драке, то к осени сыграем свадьбу с Анютой. Я сватом пойду...
К назначенному князем сроку сам Буй-тур будет залечивать раны в половецком плену, а какая участь ждет Романа и Анюту - Бог весть...
Чуть свет тысячи людей и лошадей замутили чистые воды Оскола и углубились в Степь, которую с этого рубежа уже по праву можно было назвать половецкой.
"О русская земля, - вспомнилось Роману из "Слова", - уже ты за холмом".
До роковой битвы на реке Каяле оставалось десять дней...
Словарь:
навороп - разведка
ковуи - степное племя, осевшее близ Чернигова
возгря - сопля
Назад - Оглавление- Продолжение
© Виктор КРЮКОВ.
| 
