автор: В.КРЮКОВ

Глава четырнадцатая
ВОЙНА
(апрель 1185 года)

В первой седмице апреля странники первыми принесли весть: хан Кончак двинул войска на Киев, но был разбит князем Святославом и откатился в Степь, оставив русским много пленных.

- А мы-то что? - волновалась младшая дружина. - Второй год без курян Киев обходится. Куда северские князья смотрят?

Воевода курской дружины вместе с князем Всеволодом уехали в Трубчевск, и старшим в Казачьей заставе остался Срезень:

- Навоюетесь еще. Чего-чего, а войны на всех хватит.

Но скоро из Трубчевска на взмыленной лошади прискакал гонец с княжьим повелением немедля готовиться к походу. В Курске ударили в била* и в клепала*, созывая народ на площадь. Бирюч-глашатай объявил сбор рати из горожан и слободичей:

- Князь наш славный, Всеволод Святославич, бьет челом вам, куряне и, ведая о вашей воинской доблести, просит всякого, в ком сила есть, поддержать честь земли курской в походе на степняков:

Курские ратники народ вольный - хотят, пойдут в поход, а если князь не по нраву, так и с печи их не стянешь и никакой воинской добычей не прельстишь. Но тут дело другое: князя Всеволода куряне любили и гордились им, и если уж он просит, как откажешь?

Курск зажужжал, как растревоженный улей. Перво-наперво шли в кабак, пили за князя Всеволода, за воинскую удачу, вспоминали былые походы:

- На половцев идти куда легче, чем на своих русичей. Уж больно много зла от степняков...

Потом, слегка протрезвев, шли в церковь, чтобы отмолить накопившиеся с прошлого похода грехи, а заодно и будущие.

- Вспомнили про Господа, - ворчал отец Федор, отпуская грехи. - Эк перегаром-то от тебя разит, раб Божий - хоть святых выноси.

И только соблюдя ритуал, начинали готовиться: приводить в порядок старинный дедовский доспех, прикупать у стрельников товар, запасаться новыми тетивами для луков. Да мало ли хлопот у ратника перед походом? А встревоженные матери и жены вялили и коптили мясо, сушили сухари - готовили припас недели на две.

Брали в рать не всех. У каждой слободы, городского конца или улицы был свой большак, как Людота у кузнецов, который собирал маленькое войско, заботясь о том, чтобы ратник был остальным не в тягость - не слишком стар, не слишком молод, не хвор, не трусоват и чтобы не остатний* мужик в семье.

- На развод вас оставляем, - смеялись над остатними. - Коль нас в Поле положат, то на вас только и надежда.

..Роман давно не был дома. Срезень в ответ на просьбу своего воспитанника об "отгуле" кивнул: " До утра".

...Когда Роман подъехал к распахнутым воротам, смеркалось. Двор полон народом - слободичи судили и рядили, кто пойдет в поход. Среди прочих стоял Никита с весьма довольной физиономией:

- Меня берут, Ромша.

- А меня нет, - чуть не плача, пожаловался Алешка. - Мал, говорят, воинских уроков не исполнял. Кабы ты слово замолвил:

Чем ближе был день предстоящей битвы на берегах степной речки Каялы, тем нереальнее казалось Роману его знание о роковом для курян исходе. Он все более чувствовал себя не временным попутчиком этих людей, а по-настоящему их современником. Жизнь обволакивала его своей повседневностью, не оставляя места тому, что выходило за рамки обыденных забот. На ближайшие дни такой заботой была подготовка к походу - куча поручений от Срезня, которые надо исполнить тщательно и не мешкая. Для себя времени не оставалось, разве только на то, чтобы повидаться с Анютой...

- Ну? - не отставал Алешка. - Подсобишь? А то сам убегу в поход.

Кому из друзей повезло больше? Тому, кто останется, или тому, кто разделит участь курского воинства, какой бы она ни была?

- Навоюешься еще, - ответил он словами Срезня и со смехом надвинул ему шапку по самый нос. - На твой век хватит.

Множество войн междоусобных и войн с внешним врагом выпадут на долю южной Руси, а с ней - и на долю любого из курян, кто не ляжет от половецкой сабли в предстоящем походе. Алешка вполне может дожить и до страшной татарской грозы с Востока. Одним словом, всем воинской участи хлебнуть придется...

- Надолго ли приехал, сынку? - обрадовался Людота. - До утра хоть?

К удовольствию кузнецкого большака слободичи, осмотрев с ног до головы и Романа и его рослого боевого жеребца, дружно одобрили и того и другого:

- Хорош молодец, а по ездоку и конь.

Марфа прикрикнула на мужиков:

- Да разве парня перед походом расхваливают?

Слободичи, принялись смачно плеваться через левое плечо и поругивать Романа. В конце концов утвердились во мнении, что ни воин, ни его конь никуда не годятся.

...После ужина, Роман вытащил из сундука свою "парадную" рубаху - мягкая, пропахшая ароматными травами ткань ласково легла на привыкшие к доспехам плечи.

- Зря красоту наводишь, - грустно сказала Марфа. - Боярышню твою батька в вотчину отправил, в Римов-город. Харатью тебе мужик передал от неё.

На кусочке выделанной телячьей кожи нетвердым, почти детским почерком было написано: "Буду Богу за тебя молиться, чтобы из сечи живым вышел. Жду тебя, суженый мой".

...Знать, не судьба повидаться с синеглазой боярышней. Поздно отговаривать ее отца от усылки дочери в Римов - страшная судьба ждала этот город в ближнее время. Да и что он сказал бы Седоватому?

Скрипнула дверь, в избу, опираясь на клюку, вошла Кокора, поклонилась на иконы, перекрестила Романа:

- Недосуг тебе божатку свою навестить, так я сама приплелась.

У Марфы с Кокорой было сговорено - прихватив доспех и оружие Романа, женщины вышли во двор.

- В баню пошли, колдовать от лихого железа, - пояснил Людота. - Кольчуга твоя хоть и не простая, а заветное слово ей не помешает... А об Анюте не тужи - сладится. На войну надо с легким сердцем идти:

Людоте князь Всеволод в поход идти не велел, оставил в тылу:

- Твое дело мечи ковать, а не мечом махать. Крестный повоюет.

Кузнец расстроился чуть не до слез, едва не запил. Жаловался каждому встречному, вспоминая о боевой молодости:

- А в те разы я разве не кузнец был?

Роман поднялся чуть свет. Вроде и не спал - всю ночь снилась ему Анюта, звала в город Римов, коему через восемьсот лет и места на картах не найдут: "Делай, что должен, - думал Роман, седлая коня и тщетно отгоняя грустные мысли, - и будь, что будет".

- Рубаху дедову надеть перед битвой не забудь, - напомнил Людота, провожая с женой Романа за ворота.

Когда Роман встал в стремя, Марфа сквозь слезы начала шепотом заговаривать его материнским словом. Так на Руси провожали сыновей на войну:

- Будь ты, мое дитятко, цел-невредим. Стрелой каленой тебя не язвить, рогатиной и копьем не колоть, топором не сечь, обухом не убить, старожилым людям в обман не вводить, молодым парням ничем не вредить, а быть тебе перед ними соколом, а им дроздами. Будь твое тело крепче камня, а рубаха крепче железа, а грудь крепче камня-Алатыря. Будь ты во поле молодцом, во рати удальцом, в миру на любованье:Рать могуча, мое сердце ретиво, мой заговор крепок и долог, как камень-Алатырь и всему превозмог:

Свежим апрельским утром, 23-го числа, едва только небо за Тускарем окрасилось розовым, курское ратное воинство потянулось к месту сбора - большой поляне за северными городскими воротами. Всяк держался своих: послободно, поулично, посотенно. Оружны и бронны были кто не хуже княжьего дружинника, а кто с одним топором, которым вчера еще дрова рубил, и с самодельным дубовым щитом.

Все ратники пешие, зато телег с впряженными лошадками-трудниками вдоволь - у каждого "взвода" свои. На телегах в поход повезут продовольствие, тяжелые щиты кучей навалят, да и прочее оружие, чтобы в пути рук попусту не оттягивало. Это в ту сторону, а обратно как Бог даст - то ли добычу, на рати взятую, то ли раненых и убиенных.

Провожающих не было. Отпрощались раньше и, приодевшись покраше, потянулись в город, выбирая по Княжьей улице удобные места, чтобы посмотреть, может, в последний раз на своих и на чужих, когда те будут проходить через Курск. Так было принято...

Воинство дисциплиной не отличалось - в предвкушении близкого приключения галдели, смеялись, молодежь задирала "чужих". Это больше напоминало торжище, чем собрание людей, выступающих в нелегкий поход.

От дружины всего несколько человек - в том числе и Роман - поддерживали порядок, осаживая без лишнего усердия особо задиристых.

- Покуда в Поле не выйдем, - пошучивал над забияками старый дружинник. - А уж там ни слобод, ни улиц - все свои.

На рослом соловом жеребце из городских ворот выехал князь Всеволод в сопровождении десятка дружинников и отца Федора, который статно восседал на рыжей кобыле - такой же гривастой, как и всадник. Ратники сбились в плотный боевой строй, впереди которого встал, спешившись, князь. Он снял золоченый шлем, остальные тоже посдергивали разношерстные головные уборы, обнажив кто кудри, а кто и солидные лысины.

Отец Федор начал походный молебен, воспрошая у Бога удачи. Истово, не жалея святой воды, окропил курян и благословил воинство на подвиги земли русской ради.

- Не в простой поход идем, куряне мои, - трубно произнес князь. - Вглубь Степи идем, самого Дона шеломами испить, как наши славные предки хаживали, страха не ведая. Чтобы надолго забыли нехристи дорогу в наши края. Крепко надеюсь на вас... Ну, с Богом, братья...

Через город по истертым плахам мостовой шли под музыку бодро и весело. Перед своими и чужими любушками и женами красовались, кто чем горазд: оружием и доспехом, начищенными до ярого блеска, а кто и лихо заломленной шапкой.

Из девок и баб, что провожали воев в дальнюю дорогу, печали, тревоги, и уж тем паче слез никто не показывал - как и не в поход провожали. Так было принято, чтобы не накликать беду. Смеялись, обсуждая своих и чужих, не стесняясь в выражениях и не делая различия между простым ратником и знатным боярином - нечистая сила смеха бежит.

- Эй, воевода, - кричала удалая молодка. - Ты брюхо-то подвяжи уздой, а то растрясешь в седле.

- Погодь, приду назад, тебе такое же спроворю, - не остался в долгу Сиверга.

- Да который раз обещаешь...

- Гля-кось, бабы, кузнецы хваленые, бороды паленые поперли: Небось, у каждого молоток за пазухой. Хоть бы рожи свои закопченные умыли: А вон гончары, горшки ходячие, а старшой-то их, глиняна его голова, на макитру* смахивает - хоть сейчас ухватом, и в печь... А от кожемяк-то духом кожаным шибает - и как их бабы терпят?.. Городники, деревянны их головы, лезут - эти степняков в щепки порубят...

Ратники должны были отвечать на насмешки без обиды, но чтобы последнее слово обязательно осталось за ними. За словом в котомку они не лезли и в выражениях не церемонились, но обходились без мата - он только для боя или для лютой драки. Шум и смех до небес, чтобы Богу слышно было. Досталось и князю:

- Эй, Святославич, коль мужиков наших от половецких баб не убережешь, то мы тебе бороду твою кудрявую враз проредим, и из шлема твоего золоченого горшок для младней сделаем... Да и сам не балуй - знаем мы тебя...

- За мной отец Федор приглядит, - отвечал князь. - У него не побалуешь.

- А за ним кто? - не унимались бабы.

Ратное войско выходило в Рыльские ворота. Здесь узкая, подновляемая каждую весну дорога, обжатая крутыми осыпями, вела к мосту через Кур.

Выходили не оборачиваясь на провожавших, и так, не оглядываясь, пойдут долго, пока городские башни не скроются за холмами. Рыльские ворота до самой ночи простоят нараспашку, и городские мальчишки в который раз будут разглядывать древние вражеские доспехи, прибитые для устрашения недобрых пришельцев и нечистой силы к воротам с наружной стороны. Кольчуги драные, под дождями проржавевшие, щиты разной формы, материала и ухватки, ветхие брони из кожи, из конских копыт: Не уберегли они своих владельцев под стенами Курска. Да и нет таких доспехов, которые спасут от каленой стрелы, от копья и от много чего еще, если нет на то воли богов. Отец Федор и его предшественники так и не смогли заставить курян снять древние брони с городских ворот. Пусть уж догнивает сама собой ересь языческая... Ратники ушли, город, обреченный на тревожное ожидание, разом приумолк и опустел...

Еще долго с городского забрала женщины будут всматриваться в полуденную сторону, ловя веселые отблески начищенных шлемов и наконечников копий. Отойдут вои от города на версту-другую, поснимают тяжелый, жаркий доспех, побросают в телеги обоза и пойдут налегке, оставив при себе только ножи-засапожники - пока, стеречься некого.

Дружина с князем без лишнего шума выйдет из Казачьей заставы, дав пешим опередить себя верст на двадцать. С ратью уйдут только наворопники - боевое охранение, разведчики во главе со Срезнем. С ними и Роман...

Мало кто из ушедших на войну знал, что минувшей ночью тихо помер дед Рожно. Сбывалось старое пророчество - пока жив былинный витязь, никакой враг не страшен курскому воинству:

Словарь:

       клепало  - металлическая полоса, заменяющая колокол
       било     - деревянная доска, подвешенная на веревке 
       остатний - последний
       макитра  - горшок
       наворопники - разведчики

© Виктор КРЮКОВ.