Глава тринадцатая "ВОЛЬНОМУ ВОЛЯ, СМЕЛОМУ ПОЛЕ" (март 1185-го года)
Последним и самым важным экзаменом на звание княжеского воина было полякование, обычай такой же древний и суровый, как и неулыбчивые прадедовские боги. Для бывалого дружинника, еще не вошедшего в солидные годы, полякование было делом привычным и обязательным. По двое-трое, а кто поопытнее, так и вовсе в одиночку, выезжали молодцы в чисто поле, что тянулось без конца и края в сторону полуденного солнца, не обещая смельчаку ничего, кроме смерти или позорного плена. Где еще разогреешь кровь после долгой и скучной зимы перед очередным "военным сезоном", как не в быстротечных поединках со степняками? Но более всего тянула в поле свобода, там ты сам себе и князь и воевода - только Бог над тобою.
Подтверждение воинской доблести поляковщика становились чубатые головы сраженных им степняков, что крепились к седлу на всеобщее обозрение. Ни богатое оружие, ни доспех, взятые в бою, подтверждением побед не считались - только головы. Впрочем, светловолосая голова русского витязя с таким же успехом могла достаться в качестве трофея какому-нибудь половецкому удальцу. В этом смысле воинские обычаи южных русичей и степняков были очень схожи, а стало быть, долго искать себе супротивника в зыбком пограничье между Русью и Степью поляковщикам не приходилось - сами придут. Тем более, что весной начиналась охота на русский полон.
По обычаю курян молодой воин получал разрешение на полякование после нескольких лет воинских уроков и исправной службы - только группой и с опытными наставниками. Если бы все шло своим чередом, Роману это испытание предстояло года через два, но Срезень рассудил иначе:
- Поляковать поедешь, - и добавил, как бы невзначай. - Один.
Честь для отрока-первогодка немалая - ему доверяли, на него надеялись - но Роману стало не по себе. Страшила не опасность степной экспедиции, а необходимость исполнения некоторых обязательных ее условий. В детстве, читая книжки про индейцев, Роман не мог смириться с их кровожадным обычаем снимать скальп...
- Иль не рад? - усмехнулся Срезень, заметив растерянность своего ученика и, очевидно, понимая ее причину. - Ничего, младень, пора твоей шкуре толстеть помаленьку.
...Перелесок, в котором затаился Роман, раскинулся посреди холмистой, изрезанной оврагами степи. От Курска всего верст пятьдесят к югу, но тут начиналось Поле.
Весна выдалась ранняя - середина марта, а под теплым солнцем трава уже окрасила зеленью склоны холмов. Для неприхотливых половецких лошадей самое время для выпаса - корма добывать из-под слежавшегося снега не надо. Зимой только бескормица да опасение не сберечь полон на обратном пути к перекупщикам сдерживали половцев от зимних набегов на Русь. А весной попробуй сдержи сотни небольших ватаг по пять-шесть человек - стремительных, жестоких и алчных степняков, хорошо знающих местность и как вода между пальцами просачивающихся между русскими заставами. Они спешат, им надо успеть взять больше русичей - через пару недель их ханы кликнут сбор своих войск для очередной войны:
Роман третий день всматривался в степные горизонты в надежде увидеть своего половца. Ему нужен был одинокий и честолюбивый искатель удачи, для которого воинская победа дороже богатой добычи.
Роман насчитал с десяток отрядов по несколько человек, меряться силами с которыми было бы глупо. Наконец, появился одиночка, но даже издали было видно, что это старик, наверное, отставший от своих - в победе над ним чести мало...
Запасы съестного кончались, ночью, опасаясь разводить костер, Роман мерз и даже полушубок не помогал. Надо было вернуться к ближайшей деревне, разжиться продовольствием для себя и для коня, отоспаться...
И вот появился тот, кого он ждал. Своего предстоящего противника Роман сначала услышал, а уж потом увидел - не опасаясь быть замеченным, а наоборот, привлекая к себе внимание, степняк громко свистел, призывая соперников. " Еду, еду - не свищу, а наеду - не спущу" - вспомнил Роман фразу из "Руслана и Людмилы". Половец был молод, нагл и Роман, не колеблясь, вскочил в седло своего застоявшегося жеребца. Он выехал из распадка навстречу пришельцу и ответил на свист свистом.
Степняк аж завизжал от радости, ожег коня нагайкой и рванулся к русичу, на ходу перекинув легкий плетеный щит со спины на левую руку и выставив вперед длинное копье. Видно, он был из знатного рода, иначе бы воспользовался луком, который у его народа считался оружием простолюдинов. Роман избрал тот же способ нападения, и теперь они стремительно сближались. "Как на рыцарском турнире. Только прекрасных дам не видно".
Прежде чем они сшиблись, Роман успел разглядеть полное азарта молодое лицо и белозубую улыбку. Лошадь степняка была ниже, чем лошадь Романа, но седло и посадка всадника выше и неустойчивее. Зато копье было куда длиннее русского. Одним словом, из сёдел они вылетели одновременно.
Опомнившись от удара о землю, Роман вскочил на ноги и выхватил меч. Половец, слегка прихрамывая, спешил навстречу с кривой саблей в руке. Щиты оба потеряли при падении. Сошлись - и сталь зазвенела о сталь. Именно по звону Роман определил, что сабля противника перекалена, а стало быть, хрупка на удар - это знание могло пригодиться.
Степняк, быстрый и ловкий, как кошка, толково рубился, но был самонадеян и нетерпелив - град ударов обрушился на русича и тому стоило немалых трудов выдержать его бешеный натиск. Один раз, поддавшись на незнакомое ему обманное движение, Роман пропустил удар, но старинная кольчуга деда Рожно выручила - зато полушубок поверх брони оказался распоротым от груди донизу. Половец, увидев, что под полушубком русича надета справная кольчуга и, оберегая заточку своей богатой сабли, теперь старался попасть по незащищенным железом ногам, по лицу или по левой руке ниже локтя, зная, что это место на правой у русичей защищено стальным наручем. Но Роман по совету бывалых стариков надел наруч и на левую руку, чего степняк под полушубком видеть не мог. И когда Роман подставил её под саблю степняка - как бы в отчаянной и безнадежной попытке защитить голову - половец вложил в свой удар все, что мог. Он лишь на долю секунды растерялся, когда удар не возымел должного действия, но меч Романа уже перешиб его саблю у самой рукояти.
Половец оторопел. Досада отразилась на его лице, а глаза наполнились слезами. "Хоть извиняйся перед ним", - подумал Роман, но степняк выхватил кривой кинжал и с утроенной яростью кинулся на него.
Что сделал бы на месте Романа Срезень? Да просто развалил бы парня на две половины одним ударом - нож против меча слаб. Но Роман отбросил меч и в свою очередь вытащил из-за голенища засапожник. Довольно скоро он выбил нож из руки противника и стал с удовольствием мутузить половца руками и ногами. Тот и в драке был не промах, но минут через пять лежал с помятой физиономией и крепко связанный.
- Твоя взяла, - сказал он неожиданно по-русски сквозь прерывистое дыхание. - Руби голову, не тяни.
Степняк шмыгал разбитым носом, тщетно стараясь утереть кровь о плечо. Он был не старше Романа, но тоньше его и уже в плечах. Волосы под сбитым шлемом отсвечивали рыжинкой, как у многих его соплеменников, карие глаза на удивление спокойно смотрели на русича.
- Бронь снимай, - велел Роман, перерезав веревку на руках. Половец исполнил - под полушубком была кольчуга удивительной красоты, отделанная золотом.
Роман собрал свое воинское имущество, разбросанное по полю, подозвал жеребца, бросил трофеи в приседельный мешок и вскочил в седло.
- А теперь ступай домой, - сказал он степняку, понимая, что по местным меркам совершает глупость.
...К ближайшей деревне Роман подъехал в сумерках. Перекусив у скромного крестьянского стола, улегся спать, предоставив заботы о своем коне хозяйскому мальчишке. Что-то надо было придумать - не возвращаться же пустым:
Старики на Казачьей заставе рассказывали, что дед Рожно на спор уходил поляковать без оружия и пешком, а возвращался, ведя в поводу несколько лошадей с воинским добром и с дюжиной голов у седла. Он действовал просто - искал в степи половецкую ватагу, нападал и рубил всех. При этом богатырь сетовал: "Я больше привез бы, да уж больно они глазастые. Увидят меня издали, и ходу - только пыль столбом:"
... Чуть свет Роман проснулся от истошных криков и выбежал из избы без сапог, но схватив первое попавшееся из своего оружия - лук и колчан со стрелами.
В утреннем полумраке деревенской улицы конные половцы с гиком и хохотом вылавливали белиц - молодых баб и девок - не давая им уйти в ближний лес, и рубили мужиков, оказавших сопротивление.
"Господи, - подумал Роман, - помоги мне, дураку неверующему". Первой стрелой он срезал степняка, уже занесшего саблю над русой головой деревенского парня, отчаянно защищавшего то ли сестру, то ли невесту. Вторая стрела вошла в горло половцу, увидевшему неожиданного стрелка, и указывавшему на него рукой. "Только не мазать", - подумал Роман, когда на тетиву легла следующая стрела. Третьей целью был степняк, уже растянувший до самого уха тетиву своего лука, направленного в сторону Романа. Выстрелили они одновременно, но нервы у русича были покрепче - его стрела вошла противнику в глаз, Роман же отделался глубоким порезом щеки.
Одного степняка сбил тот отчаянный парень, воспользовавшись колом из плетня, а остальные трое ускакали, бросив награбленное и полон,.
...Роман ехал в Курск, ведя в поводу груженую половецкую лошадь. Среди прочего груза был и мешок с чубатыми головами - на этом настояли деревенские, зная о поляковской задаче юного воина. Они же не без удовольствия обезглавили убитых степняков, на что Роман так и не решился.
В голове у Романа, как испорченная пластинка, крутились слова из баллады о Робине Гуде: "Он был прославленный стрелок, стрелять, как он, никто не мог".
Дай Бог здоровья деду Куреве и его плетке:
Роман, не заезжая в город, направился в Казачью заставу, чтобы сдать тяготивший его груз и военные трофеи.
Первым, кого он увидел, въехав в низкие ворота заставы, был отец Федор. Священник трижды сплюнул в сторону мешков со страшной добычей, истово перекрестился, пробормотал: "Прости неразумного, ибо не ведает, что творит". Добавил, обращаясь уже к Роману:
- Ныне же каяться и грехи замаливать, - и последовал далее, оставив после себя сильный запах медовухи.
Одобрительно галдя, молодые гридни развязали Романовы мешки и бесцеремонно вывалили их содержимое на землю:
- Поубавилось нехристей в Поле... С почином тебя, парень! Помогла кольчуга дедова?
Подошел Срезень и еще кто-то, в ком Роман не сразу узнал князя Всеволода.
- А ты и вправду малый не промах, - одобрительно сказал князь, рассматривая добычу поляковщика. - Недаром тебя Срезень хвалит, а уж от него похвалы добиться:Ну, поведай, как ты их одолел?
Роман хотел по традиции приукрасить свои подвиги, но под внимательными взглядами князя и Срезня врать не решился и рассказал про бой в деревне коротко: не велика удача - повезло.
Кто-то в толпе огорченно крякнул:
- Вот дурья башка. Головы привезти сумел - так ври напропалую, чтоб пыль до небес...
- Да уж, - рассмеялся князь. - Твой промах, Срезень: как сам складно баять не умеешь, так и его не научил. - И обратился к Роману: - А удачу, парень, зря гневишь - без нее воевать трудно.
Роман решил, что будет в самый раз рассказать и об отпущенном половце. Он достал золоченую кольчугу, развернул её и положил к ногам князя. Даже Срезень при виде диковинного доспеха не сдержался и удивленно присвистнул:
- Вот это жар-птица!
Никто не слушал рассказ Романа о поединке с молодым степняком. Бывалые старики распознали клеймо на изукрашенных цветной эмалью стальных накладках:
- Не иначе - один из сыновей хана Кончака, - решили знатоки. - Зря отпустил - теперь будет искать тебя, мстить за позор.
Князь Всеволод одобрительно ударил Романа по плечу и обратился к окружавшим его старшим дружинникам:
- Я так мыслю, братья, что нашего полку прибыло. Пора молодцу воинский пояс надеть!
:Несколько объемистых корчаг с пенником, заботливо собранные благодарными деревенскими в дорогу своему освободителю, оказались очень кстати: Среди шумной трапезы князь спросил у Романа, сидевшего рядом с ним, по обычаю посвящаемых в дружинники:
- Стало быть, пожалел ханского сына?
- Молод показался, княже.
- А ты больно стар, - рассмеялся князь: - Жалеть жалей, да сначала стреляй так же метко, как в той деревне.
"Хороший половец - мертвый половец", - подытожил Роман княжье наставление.
- Да уж, - улыбнулся Всеволод. - Ему чести воинской много надо, чтобы Седоватый свою дочку за него отдал. А я боярышне Анюте крестный отец, и за суженым ее присмотрю - не забалует...