Глава пятая ТОРЖИЩЕ, ПАСХА, ДЕД РОЖНО (май 1184-го года)
- Суетятся в детинце, готовятся, - рассказал Людота, вернувшись в очередной раз от посадника. - Велено стрел поболе.
Курский князь Всеволод Святославич собирался принять участие в совместном походе нескольких южнорусских князей на половцев.
- После Пасхи выступают, - сообщил Людота. - Дружина идет, а ратников не берут:
Поход будет неудачным: зарядят дожди, дороги превратятся в болота, изрядно помесив грязь, русские вернутся не солоно хлебавши. Это если верить летописям. Но мало ли какие фортели способно выкидывать время. Может, эта жизнь, окружавшая Романа - иной временной канал, "параллельное время", всего лишь очень похожее на то, что для него было реальной Историей:
- А войско купное* поведет Игорь Святославич, нашего князя братец, - продолжал Людота. В его голосе благоволения к князю Игорю не чувствовалось. - Уж больно замашный* князюшка - в батюшку своего, Святослава Ольговича, царство ему небесное. С отрочества славы себе ищет, да никак не найдет.
Действительно, всю взрослую жизнь (а князем он стал в Путивле в четырнадцать лет) Игорь только и воевал. При этом князь не видел разницы против кого и с кем вступать в союз - лишь бы славы прибыло. Половцы поочередно становились то его врагами, то соратниками. В союзе со своим будущим сватом, ханом Кончаком, он в 1180 году даже пытал счастья под стенами Киева - но едва ноги унесли.
- Года два назад, когда Игорь Святославич сосватал Кончаковну за сына своего, гостил хан в Курске с младшей дружиной, - рассказывал Людота. - Пировали знатно. И мне, грешному, перепало малость от княжьего стола.
- "Малость"? - подала голос Марфа. - Всю седмицу*, как куль, на телеге привозили. К утру. Скинут у ворот, в калитку стукнут - забирай, мол - и ходу.
- Да уж, - крякнул Людота смущенно, - отвел душу. Но пуще того забавы ратные, что с половцами устраивали. В стрельбе лучной и в кулачном бою они молодцы. Но наши лучше.
- Мели, Емеля, - засмеялась Марфа. - С махмары* чего не померещится.
- А тебе завидно, что тебя винцом зеленым не попотчевали?
На вопрос Романа о половцах - какие из себя, каковы их повадки, привычки - кузнец ответил:
- Люди, как люди. У меня даже дружок среди них завелся. Он креститься православной верой хотел, но все как-то не с руки получалось: то попы лыка не вяжут, то сам пьян. Овлуром* звали его:
- Разбалабонился, - оборвала его Марфа. - Сам говоришь, работы много - так нечего языком молоть.
- И то, - Людота поднялся с лавки. - До Пасхи поспеть надо. Ты, Ромша, тоже не мешкай, запрягай лошадку и езжай на торг за укладом* - пуда три купи.
В обязанности Романа, помимо функций молотобойца-подмастерья, входило приобретение и доставка качественного железа-уклада и прочего кузнечного сырья. Это вносило разнообразие в размеренные будни, давало возможность поближе узнать город и его обитателей:
Купить качественное железо можно было только на торжище, располагавшемся под городской стеной, над крутым откосом к Тускари. Рядом гостевые ворота, от которых начинался мощеный толстенными дубовыми плахами сходень к пристани. Внизу добротные склады-лабазы со всяким товаром, струги-корабли, харчевые избы для купцов и их работников.
Со стороны детинца, с юга, торжище граничило с крепостным рвом, заботливо огороженным крепкими перилами, с остальных направлений город плотно окружал его заборами, стенами домов, устьями узких, извилистых улиц.
Если перенестись отсюда на восемьсот лет вперед, то окажешься где-то в юго-восточной части городского парка, над всё таким же крутым спуском к реке. Крепостной ров давно засыпан, от городской стены не осталось и следа, только дубовые плахи мостовой догнивают где-то под толщей земли:
:Лавок купеческих на торжище десятка два. Обыкновенные избы без окон, разве что двери прочнее и засовы надежнее. Снаружи неказисто, да и внутри товар не всякому покажут - зевакам здесь не место. Но уж коли с делом явился, то без покупки не уйдешь - откуда что и возникнет на дубовом прилавке. На любой достаток и потребу: ткани, одежда, меха, обувь, посуда: Боярину - свое, простому слободичу или селянину - свое.
Торговали вперемешку и курским товаром, и завозным из Киева. Монета ходила разная, в основном серебро киевское, арабское, польское. Денежное многообразие сосуществовало в массе весовых вариантов и модификаций, имело свои неписаные соотношения и непременно пробовалось на зуб. Для нумизмата двадцатого века рай: Единственная лавка, где товар вывешивался на обозрение прохожих, торговала украшениями: бусы, браслеты, подвески. Товар преимущественно стеклянный, хотя попадались бусы хрустальные, а то и сердоликовые: как говорили купцы - из стран полуденных. Наибольшим спросом у незамужней части женского населения Курска пользовались витые стеклянные браслеты. Надевали по несколько штук на каждую руку - чтобы звенели при движении. Издавна считалось, что этот звук отпугивает нечистую силу и привораживает парней. Тонкие и хрупкие браслеты часто бились и ломались даже при примерке. Но стоили они недорого, и не было в городе девки, что не пользовалась бы стеклянными наручами, услаждая взоры и слух окружающих. Когда-нибудь их осколки будут во множестве находить при археологических раскопках в черте города.
Не меньшей популярностью пользовалась лавка, где продавалось оружие и доспех. Ритуал купли соблюдался строго. Покупатель, не жалея времени, придирчиво перекопает закрома лавки в поисках нужного. При этом весь товар будет безжалостно раскритикован, как совершенно негодный - за исключением того предмета, которому суждено быть выбранным. Обнову как бы выделяли из массы ей подобных, тем самым привязывая к себе. Но хвалить нельзя - сглазишь. Вместо похвалы - приговоры: "Служи мне, нож, как и я тебе, будь другом в добре и в худе : Меч - князь, топор - трудник, кистень - разбойник, а нож - друг верный..." Для кистеня: "Кистень-гулебщик, по головам ходебщик, укротись, усмирись, мне за пояс опустись, коль нужда в тебе придет - выручай, не ленись:".
В оружейной лавке принимали ветхое, негодное для боя оружие, которое ценилось недешево и, чем старше, тем дороже - особенно если его прежний хозяин славился, как бывалый и удатный* воин. Считалось, что воинские качества непременно перейдут в новое оружие, если такой лом использовать при ковке.
Хозяйничал в оружейной лавке купец по прозвищу Колода. Весьма расчетливый и скаредный с остальными, он вдруг начал делать Роману большие скидки на железо-уклад - да чуть не в полцены. Людота объяснил:
- А как же? Он мои мечи да кольчуги в Киеве втридорога продает.
Марфа добавила свое, хитро сощурившись:
- Ромшу приваживает - дочка-то на выданье.
- Ага, - соглашался кузнец. - Девка справная, в батьку - всемером не обхватишь:
По будням и товаров и покупателей немного. В воскресенье не протолкнуться: слободичи свой товар привезут, деревенские свой. Люд не гордый, им лавки держать не по карману. Товар лежит прямо на земле, а продавец рядом на соломке устроился, знай себе покрикивает - товар нахваливает.
Деревенские везли в Курск съестное: что вырастят, что лес с рекой дадут. Среди прочих особенностей средневековой продуктовой "корзины", Роман не мог привыкнуть к отсутствию фруктов, до которых был большой охотник. Даже о яблоках куряне не слыхали - эта диковина завезена была в Киев из Византии недавно и до пограничного Курска еще не добралась. Ягоды - какие душе угодно, а вот арбузика бы, или дыньку:
Самый расхожий товар - глиняные горшки выставляли на продажу обязательно горлышком вниз, чтобы нечистая сила не забралась и не напортила покупателю. Тонкая обожженная глиняная посуда недолговечна: чуть зазевался - и вдребезги. И все же именно эти предметы и их осколки переживут своих более прочных собратьев и станут основной частью археологических находок. А чему-то из них доведется быть терпеливо склеенным из черепков и продолжить жизнь на музейной полке - куда в большем почете, чем в своем первом бытии. Кожа, дерево, ткани, и даже металл тленны во времени, а вот обожженная огнем керамика вечна:
Роману подумалось - осколки не этих ли глиняных корчаг он находил позапрошлым летом с друзьями на археологическом раскопе где-то совсем рядом? Попади сейчас на тот раскоп, уж он бы подсказал, где копать:
От потусторонних мыслей его отвлек голос пожилой торговки:
- Купи гребень, молодец, а то девки сглазят. Эвон кудри-то у тебя: - И рассмеялась, заметив смущение Романа: - Аль не целованный?
В Курске была "мода" - носить у пояса на цветном шнуре затейливо выточенный гребень. Он служил еще и оберегом от любовного приворота. Мало ли кто из девок глаз на тебя положит - майся потом. Одним словом - вещь полезная:
В стороне гостевых ворот, за густой толпой что-то происходило. Куряне на торжище не скандалили, стало быть - заезжие.
Народ здесь попадался всякий - из разных концов Руси, с иным говором, одеждой, вышивкой на рубахах, манерой держаться. Тут и киевлянина угадаешь, и жителей славных городов Чернигова, Путивля, Рыльска: Самые задиристые и гордые - новгородцы. Эти в Курске бывали не часто, но если уж приплывут на своих длинных лодках-ушкуях, то без драки не обходилось. Старики баяли, лет сто тому назад куряне крепко насолили Великому Новгороду, и заноза осталась. Новгородцы каждую весну ходили реками к Днепру - попытать на днепровских просторах разбойничьего счастья. Бывало, явятся нежданно-незванно, затеют драку, и может дойти до ножей - пырнут, прыгнут в быстроходную пиратскую лодку и ищи-свищи. Одно слово - ушкуйники. Всякий из Курска уходили битыми, но оставаться в долгу не в характере новгородцев.
От спуска к Тускари враскачку валили трое дюжих парней в ярких, набивного рисунка рубахах с закатанными рукавами, остальные новгородцы ждали на причале. За голенищем по ножу, за поясами кистени. Дороги не уступают, встречных расталкивают, матерятся в голос. Девки и молодухи, зная охальный характер пришлых, боязливо разбегаются.
Когда трое ушкуйников оказались рядом, Роман мирно приценивался к костяному, тонкой работы гребню. Двое расположились у него за спиной, а третий - напротив, недобро ухмыльнувшись. Новгородец был старше Романа, светлая борода коротко подстрижена, в передних зубах большая недостача:
- Слышь-ка, молодец, давай-кось шапками поменяемся: ты мне свою, а я тебе за это в лоб щелкну:
- Давай лучше я тебя щелкну, - спокойно ответил Роман. - Коли сдюжишь.
Не тратя время на дальнейшие разговоры, один из ушкуйников сзади внезапно обхватил Романа за горло, а щербатый замахнулся. Но Роман опередил - беззубый охнул и согнулся пополам, держась руками за низ живота. Задний, получив локтем по печенке, а потом затылком по носу, отскочил. Матерясь, выхватил нож. Третий тоже потянулся к голенищу. Роман, не церемонясь, от души добавил первому и, уклонившись от ножа, ударил сам. Из ушкуйников на ногах оставался один - несмотря на свой рост и широченные плечи, молодой парень, почти мальчишка. Он суетливо размахивал обоими ножами, и истошно орал, призывая товарищей с пристани. Роман схватил с земли палку и выбил ею один нож, потом другой. Растерявшегося парня ткнул кулаком под дых, приведя в беспомощное состояние.
- Вот тебе и нецелованный, - всплеснула руками торговка.
Все произошло так быстро, что остальные куряне, которым по возрасту и чину полагалось помочь земляку, не успели даже помахать кулаками. Правило "не бить лежачего" на оружных не распространялось, но новгородцев лишь скрутили и содрали с них сапоги, как военный трофей. Кроме того, ушкуйники лишились поясов и цветастых рубах - на портянки пойдут.
Но тут, сбив приворотную стражу, на торговую площадь ворвались остальные новгородцы. В руках топоры. Сейчас половина ушкуйников начнет гонять встречных, а остальные под шумок кинутся на грабеж богатых лавок.
Но куряне народ бывалый - похватав, что попалось под руку, а в первую очередь оглобли, уже построились в боевой ряд, преградив путь нападавшим. В новгородцев полетели горшки и что потяжелее. Ушкуйники такого отпора не ожидали - в самую пору было ретироваться, но их старшой, звероподобный мужичина, ловко уворачиваясь от летящей посуды, размахивал топором и наседал на оборонявшихся - вот-вот кого-нибудь достанет. Боевой порыв укротила корчага с бортным медом, умело брошенная из задних рядов здоровенной теткой с криком "Эх-ма". Мед из разбившегося горшка надежно залепил предводителю ушкуйников глаза, смешался с кровью из разбитого носа, и вывел его из строя.
Нападавшие начали отступать к воротам, но не выдержали строя и, матерясь, толпой побежали вниз, к реке: Троих пришедших в себя драчунов куряне под дружный смех спустили с откоса - лишенные поясов и гашников*, те кувыркались по репейнику, придерживая связанными руками спадавшие штаны.
Через минуту узкие длинные лодки уже скрылись за изгибом реки, но громогласные проклятия новгородцев были слышны еще долго.
Обошлось без серьезной крови, а потому погоню за ушкуями снаряжать не стали. Остывающие от драки, довольные собой куряне обсуждали подробности происшествия и рядили, кому достанутся три пары трофейных сапог. Что с бою взято, то свято:
Роману сапоги были великоваты и пришлись впору только Людоте:
- С тобой, Ромша, жить можно, - смеялся кузнец, примеряя дома обувку. - То на избу кулаками заработал, то мне сапоги спроворил:
Первый день Пасхи. Возвращаясь из церкви, Людота с хозяйкой и ребятишками свернули к куму, а Роман с Алешкой и Никитой в слободу не спешил. Вздохнув после Великого поста, весь курский люд под теплым весенним солнышком благостно млел на воздухе близ церквей, на торговой площади, на Княжьей улице. Рухлядь поновее да побогаче из сундуков повытаскивали - когда ж покрасоваться, если не на Пасху. Девкам на выданье хороший случай под присмотром старших себя показать и на женихов поглазеть.
Романа придержал за плечо молодой парень, одетый, как детский:
- Тебя дедка Рожно кличет.
Дед стоял, опираясь на тяжелую клюку и подслеповато смотрел на толпу. Куряне, завидев Рожно, сдергивали шапки и приветствовали старожила, чуть ли не как князя. Восстань сейчас из сумрака Печерской Лавры сам Илья Муромец и появись в Курске, вряд ли он удостоился бы такого почтения.
Дед из-под мохнатых седых бровей всмотрелся в подошедшего отрока.
- А ну-ка, проводи до дому.
Рожно жил неподалеку в небольшом, но добротном доме. Роман усадил деда на завалинку и по его знаку сел рядом.
Дед долго молчал. Натруженные широченные кисти рук расслабленно лежали поверх колен.
- Видел, как ты на Масляну в поединке кулачном бился, - сказал он, повернув к Роману морщинистое в шрамах лицо. - Что ловок и смел, то ладно - мало ли таких: А сердцем ты не злой. Это в наши грешные времена редкость...
В приоткрытую калитку ввалился огромный лохматый пес, подошел к сидящим, недружелюбно посмотрел на Романа, потом улегся в ногах у хозяина. Рожно ласково потрепал собаку по загривку:
- Жестокосердные люди о Боге забыли, только о выгоде и думают: князь о своей, смерд о своей. Долго на свете живу, а иного не видать. Первый раз в поход пошел мальцом неразумным - Муром воевать. Тогда с радостью шел. А чего хорошего? Князю Изяславу славы захотелось... Сожгли Муром, пограбили. Как зипунники* пакостные...
Длинная тирада утомила деда, он замолчал, отдыхая, но продолжил:
- Тогда я в первый раз человека жизни лишил - по сей день он мне снится. Потом пошло-поехало... А первого помню... Да кабы печенеги или половцы от меча моего полегли, оно бы понятно - не мы их, так они нас. А то, считай, половина - свои, русичи... Ежели Русь и кончится когда-либо, то от тщеславия и неразумия княжеского, от распрей ихних:Горе сеять - одно только горе и взойдет:
Солнце спряталось за тучку, Рожно зябко поежился, запахнул полушубок.
- Про меня, дитятко, всякое бают - сам не ведаю, где правда, а где небыль. Но что Господь дал в конце пути земного, так это видеть далее других. Не глазами - душой... Наверное, в наказание мне это за кровь пролитую:Вижу горе на землях курских, разорение, оскудение... А далее вижу народ незнакомый, злобный и бессердечный, что придет с восхода: Ох, тяжко мне, грешному.
Старик устал, паузы становились все длиннее.
- А в тебе, отрок, чую душу чистую и добрую, а ежели так, то может быть, твоими устами Бог мне ответит: что землю русскую ждет?.. Не иссякнем ли, не исчезнем, как иные языки*, которых имена никто не помнит?.. Загляни в сердце и молви! Не своё реки*, а что Бог на душу положит...
Роман не знал, как быть. Дед почему-то доверился в заветных мыслях именно ему - чувствовал необычное в приемыше кузнеца Людоты.
- Думается мне, дедушка, будут на Руси лютые времена. Но все пройдет, языки враждебные рассеются, а Русь останется.
В расслабленного старика вернулся прежний Рожно - рука его сжалась в пудовую гирю, голос зазвучал молодо:
- Я так же мыслю - не сгинет Русь святая.
Старик, кряхтя, поднялся с завалинки и, с трудом переставляя ноги, вошел в дом. Вернувшись, Рожно протянул Роману что-то тяжелое, завернутое в чистую холстину.
- Видно, не миновать тебе воинской стези, а потому прими от меня кольчугу добрую. Времена суровые грядут - пригодится... Заговоренная она... До меня славные богатыри ею владели, и все они до седых волос дожили... Жаль, что навыков воинских передать не смогу - немощен я ныне:Прощай, хлопче.
И уже в спину Роману дед с усмешкой добавил:
- А что с новгородцев спесь сбил, то добре. Я тоже смолоду им спуску не давал. Пусть знают курян:
...Дома Роман вместе с Людотой долго рассматривали драгоценный подарок.
- Хорошая работа, хоть и латали ее много раз, - похвалил кольчугу Людота. - Но сила ее не в укладе и не в мастерстве. Бают, что из русичей первым хозяином ее был богатырь киевский, Добрыня Золотой пояс. Тому уже лет двести минуло. А к нему попала из кургана, в коем она на мертвом князе неведомого роду-племени надета была. Не давалась она в простые руки - был тот князь сильным колдуном и кольчугу свою от чужих рук заколдовал. А Добрыня-богатырь в колдовстве да в чародействе и сам не промах - чужой заговор снял, а свой наложил. Потом другие славные богатыри кольчугой владели, и на каждом из них становилась она крепче и надежнее:
- Как Баян поешь, - рассмеялась рассказу мужа Марфа. - Гусель не хватает.
- Могу и под гусли, - подбоченился Людота. - А коли не веришь, спроси у деда Рожно - он сам мне сказывал.
Роману старая бронь была великовата.
- То не беда, - успокоил кузнец. - Заматереешь с годами, в плечах раздашься.
Кольчуга была сработана из толстой проволоки и весила больше обычной, её правый рукав длинной по запястье, а левый - по локоть, как у русских броней.
- Почто не поведал Ромше еще байку? - не унималась Марфа. - Дескать, новому хозяину этой брони надо три ночи в церкви на коленях простоять, прежде чем надеть? А не то она его по маковку в землю загонит. Или забыл?
- Забыл, - огорчился кузнец. - Стало быть, Ромша ей глянулся.
Людота велел Роману про подарок никому не рассказывать: завистников немало найдется.
Холстина, в которую была завернута кольчуга, оказалась латанной-перелатанной дедовой рубахой с бурыми следами крови от былых ран.
- Такая рубаха лучше кольчуги защитит, - сказал Людота. - Сила в ней:
:Житейские заботы вытесняли из сознания Романа ощущение своей чужеродности. Время представлялось Роману высокой крутой горой, с которой он и все остальные катились вниз. А у подножия этой горы, как глубокая яма, располагалось событие, известное только ему - роковая битва с половцами в мае 1185 года. И она все ближе и ближе...
Мысли Романа о том, как предотвратить гибель Игоревых полков, а может быть, сам поход, заходили в тупик. В самом деле - явиться к Всеволоду или к Игорю и все им рассказать? Решат, что отрок на голову скорбен. Это в фантастических книжках все просто у путешественников во времени - смастерил пулемет и всех победил. Здесь вам, господа фантасты, не двор короля Артура*, здесь покруче.
Был другой выход - отойти в сторону и оттуда наблюдать за неизбежным.
"Ну, уж нет, - думал Роман. - Я с ними - и будь что будет".
Сомнения исчезли после разговора с Рожно и его драгоценного подарка. Ратное будущее, которое не предвещало курянам ничего хорошего, Романа уже не пугало.
Когда-то в прошлой жизни мысль о службе в армии вызывала у него ироническую усмешку. - Сначала институт, потом аспирантура, потом еще что-нибудь... Правильно сказано: не зарекайся.
Надо было поднатаскаться в воинских навыках - времени оставалось мало:
Словарь:
купное - совместное
седмица - неделя
рухлядь - меховая одежда
уклад - железо
замашный - задиристый
махмара - похмелье
зипунник - грабитель
языки - народы
реки - говори
гашник - шнурок для поддержания
штанов
удатный - удачливый
Овлур - имя персонажа из "Слова о полку
Игореве"
Двор короля Артура - имеется в виду фантастическая повесть
Марка Твена, где использован прием перемещения во времени
