автор: Ю.ОЗЕРОВ

Николай Полторацкий

В одном из номеров "ГИ" мы рассказывали об удивительной жизни вдовы генерала от кавалерии Надежды Федоровны Монтрезор, урожденной Полторацкой, имя которой золотыми буквами вписано в историю Курского края. Сегодня читателям мы предлагаем воспоминания, которые оставил Николай Полторацкий, другой представитель этой знаменитой фамилии.

После эмиграции из России он был заметной фигурой Русского Зарубежья, всегда находясь в водовороте церковной и общественной жизни. Николай Полторацкий являлся членом Русского союза христианского движения, техническим секретарем Религиозно-философской академии, возглавляемой Бердяевым, был секретарем Благочиннического совета русских приходов во Франции. Участвовал в движении Сопротивления.

В 1946 г. он один из первых принимает советское гражданство, а в 1947-м прибывает в Москву из Парижа в составе делегации Западноевропейского экзархата Московской Патриархии, будучи начальником Братства святого Фотия. Через год по приглашению патриарха Алексия I Полторацкий приезжает в Советский Союз, где работает преподавателем Одесской духовной семинарии и переводчиком отдела Внешних церковных сношений.

По предложению настоятельницы женского Свято-Михайловского монастыря Серафимы Литературный музей готовит книгу по материалам уникального архива Полторацкого, куда войдут также рассказы его друзей и воспоминания о нем.

Представляемые ныне материалы были опубликованы в одесском альманахе "Дерибасовская-Ришельевская" (2004. № 17) дочерью покойного Анной Полторацкой и Екатериной Рудяк.

Одним словом, я курский помещик 1909 года рождения, русский, по происхождению немного француз. Моя родословная, как и всех других Полторацких дворян, восходит к Марку Федоровичу (сыну протоирея Федора Филипповича Полторацкого), который был вызван графом Разумовским из Черниговской губернии в Петербург и после получения музыкального образования стал директором Придворной певческой капеллы, ныне капеллы имени Глинки, в которой в эти годы находился Сарти и другие.

Отец у меня умер очень рано, тогда мне было 7 месяцев, так что я его не помню.

Комментарий Анны Полторацкой: "По рассказам Елены Карловны, она поехала из имения со своей матерью в Курск, где случайно встретилась с известным хиромантом. Он посмотрел внимательно ей в глаза и сказал, что она счастлива в браке, что у нее есть маленький сын, но он видит, что над головой ее горячо любимого мужа витают черные тучи. Несчастья можно избежать, если он в течение месяца не будет покидать то место, где он живет. Она вернулась испуганная домой, рассказала все Алеше, он, в свою очередь, будучи человеком впечатлительным, тоже испугался. Прошло время, его скоро вызвали по делам в Фатеж, и, уговорив свою жену, он уехал. Вернулся Алексей Николаевич смертельно больным. Говорят, то ли сани занесло, и он простудился, то ли он отравился, съев в придорожном трактире несвежую колбасу, но предсказание сбылось. Он скончался под звон колоколов на первый день Пасхи.

Елена Карловна больше не вышла замуж. По воспоминаниям Н.А.П., его бабушка, человек трезвого ума и твердого характера, утверждала, что если бы Леля не таскалась ко всякого рода гадалкам и хиромантам, может быть, ничего бы и не случилось".

В 1925 году я уехал из России во Францию для получения части наследства, доставшегося мне от бабушки-француженки со стороны отца. Бабушка моя, Елизавета Георгиевна Долерн, после смерти моего деда вышла замуж вторично за богатого человека Ивана Петровича Шеховцева. Как многие состоятельные люди, она уехала во Францию и жила в Ницце. Умерла Е.Г. Долерн в 1916 году. Я ее совершенно не знал. В это время уже случилась революция, и имение было отобрано.

Комментарий Анны Полторацкой: "Вывозил из имения семью Полторацких их конюх Кузьмич. В 1962 г., когда мы с матерью и отцом посетили бывшие имения и Шмарново, и Доброхотово, я познакомилась с Кузьмичом и няней отца. Звали ее Нила. Она посадила нас всех за стол, посмотрела на мою маму и сказала: "Ну что, Коленька, выбрал ты себе жену, небось, из благородных?" - "Нет, - сказал отец. - Из мещан". Больше няня в мамину сторону не посмотрела. А на вопрос мамин Кузьмичу - почему не строят избы на пустыре, где стоял дом Полторацких, окончательно разрушенный во время войны, - получила ответ: - "Так это же барская земля"".

Мы переехали в Курск. Наследство, которое осталось от бабушки, было не таким большим, как мы предполагали, потому что были тетки и так далее. Но, во всяком случае, эти деньги, которые не были из-за моратория переведены в Россию до войны, находились на текущем счету в Ницце. И это давало возможность моей матери, которая была опекуншей, и бабушке с материнской стороны выехать во Францию. В самом конце 1925 года я попал во Францию совершенно легально, по советскому паспорту матери. Мы прожили некоторое время в Ницце, но поскольку Ницца - город курортный, зарабатывать на жизнь там было невозможно. Деньги у нас были весьма незначительные, их хватило бы на год. И потому мы переехали в Париж.

В Париже мать стала учиться шить, потому что она плоховато знала французский язык, да и вообще, во Франции в то время было перепроизводство интеллигенции. Французы стали ее использовать в качестве рабочей силы. Так мать научилась шить и стала работать высококлассной портнихой, тем, что называется "от кутюр".

Я был из советской школы, восьмой группы. Тогда не было классов. Слова "класс" боялись и поэтому даже в школах классы упразднили, а ввели группы и девятилетку. И вот я из 8-й группы единой трудовой школы попал в Париж, но программа средней советской школы на тот период времени была значительно ниже, поэтому сдать на аттестат зрелости мне не удалось. Я проучился год в русской средней школе в Париже (была тогда русская школа в Париже).

При Парижском католическом институте были подготовительные курсы. И я был принят на подготовительные курсы бесплатно, прошел их в течение одного года, потом выдержал экзамен и поступил в Высшую школу экономических и коммерческих наук, которую окончил.

Мы в нашем школьном издательстве ("Атье", место работы Полторацкого в тридцатые годы. - Ю. О.) издали карту Советского Союза. И для отзыва директор попросил отнести ее представителям русской эмиграции, а именно, специалисту Милюкову.

Во Франции в то время эмиграция представляла большую культурную ценность. В Париже жили видные представители и философии, и юридических наук. В эмигрантской среде Парижа издавалось несколько газет. Одна из них, газета левого толка, издавалась под редакцией Павла Николаевича Милюкова. Милюков был историком, время от времени выступал с лекциями. Эта газета издавалась большим тиражом. Там публиковались и Бунин, и Куприн, и Тэффи. Вторую газету, умеренно правого толка, под названием "Возрождение" издавал Федор Бернгардович Струве, который потом переехал в Югославию. Редактором был Семенов, но это бледная личность. Руководителем газеты был Дугасов, армянин. Их неполадки со Струве и определили отъезд последнего.

И была более левая газета, выходящая редко, раз в неделю, такая чахлая газетка, незначительная, которую издавал Александр Федорович Керенский. "Дни" называлась. Потом были какие-то эпизодические издания, менее значительные. Был хороший в плане иллюстративности журнал типа "Огонек" под названием "Иллюстрированная Россия". Потом был "Царский вестник", который нерегулярно издавал Николай Евгеньевич Марков. Это было черносотенное издание, а-ля "Память". И на крайнем левом фланге издавался при посольстве "Наш союз", посвященный проблемам возвращения на Родину.

Когда я пришел к Милюкову, меня в нем поразило следующее. Его квартира находилась в районе Монпарнаса. Квартиры в Париже выглядят в зависимости от районов. В Париже есть квартиры, в которых живет интеллигенция, - это Монпарнас или бульвар Сен-Мишель, где Сорбонна, Университет. Есть рабочие кварталы, и есть шикарные, аристократические, и буржуазные. Когда я пришел к Милюкову, он сам мне открыл дверь, был в таком длинном халате. В квартире стен не было: начиная с передней, стояли стеллажи с книгами. Милюков, в отличие от Деникина, расспрашивал, где я учусь, работаю, отнесся покровительственно, по-профессорски.

А к Деникину я попал таким образом. Союз русских студентов давал благотворительный бал в помощь студентам, болеющим туберкулезом. Нам давалась картотека (автор воспоминаний был секретарем Союза русских студентов. - Ю. О.). Нужно было обойти известных представителей русской эмиграции, чтобы вручить им билет, с точки зрения благотворительности. Я смотрю, в этой картотеке значится Деникин Антон Иванович. Личность историческая. Мне стало любопытно, и я пошел к нему. Жил он на окраине Парижа, в скромном маленьком домике. Я пришел, позвонил, и он поразил меня своей наружностью, потому что это был единственный человек, имевший облик русского военного. Он был в гимнастерке, в кавалерийских сапогах, лысый, с маленькой бородкой. Он вышел навстречу: "Чем могу служить?". Я нашел нетактичным спрашивать о войне или прочем. Я только сказал, что Союз русских студентов устраивает бал: "Просим Вас, вот печати, пожалуйста". Он подписал квитанцию и дал минимальную сумму, которую можно было дать: 5 франков. "До свидания". - "До свидания", - и я ушел. Но у Деникина я был.

Каждый год устраивался День русской культуры. Общими силами и артистическими. Там на них выступали многие русские артисты и т. д. Были часто такие мероприятия, и объединялись как-то все силы. Только они обычно враждовали, более левые и более правые. Вообще, русские имеют искусство враждовать между собой. Между прочим, параллельно шло. Два общества было в России, одно более правое, другое левое. Два юриста, два еще чего-то, вот так оно все двоилось. Одни более правые, другие более левые. Не черносотенного и не большевистского типа, а вот среднее такое. Средняя левизна и средняя правизна. Тогда объединялись по линии культурной принадлежности.

Я жил под Парижем, в Кламаре. Как это получилось? Прожив месяц-два в Ницце, мы познакомились с племянницей Льва Николаевича Толстого, которая тоже переехала в Париж и жила с дочерью Толстого, Татьяной Львовной Сухотиной-Толстой. Мы жили через дорогу друг от друга. Да и кто только из русской интеллектуальной эмиграции там не жил! Через две улицы жил Бальмонт, потом Лев Платонович Карсавин, Николай Александрович Бердяев, Марина Цветаева и ее муж Сергей Эфрон…

ПИСЬМА НИКОЛАЯ ПОЛТОРАЦКОГО

"Изучив выдержку из книги Лобанова-Ростовского, я смог установить родословные данные касательно Курской ветви рода Полторацких, которая почему-то оказалась скудна на имена.

За № 6 выписки о роде Полторацких значится Федор Маркович, полковник, род. 1864 г. У него значатся сыновья Александр, Евгений, Юрий и дочери Елизавета, Надежда, Софья и Аделаида.

Однако у Федора Марковича был еще и сын Алексей, которому отошло имение Доброхотова Фатежского уезда Курской области, а гостиница в г. Курске (теперь "Интурист", но которая старожилами до сих пор называется гостиницей Полторацкого) досталась его дочери Надежде Федоровне, замужем за Карлом Лукьяновичем Монтрезором. Что получили другие сыновья и дочери, я от своих родителей не помню. Знаю только, кто-то из них получил имение Отрешково, кажется, в Дмитриевском уезде.

У Алексея Федоровича Полторацкого было два сына: Федор Алексеевич (оставшийся бездетным) и Николай Алексеевич (умерший в конце XIX в. в возрасте 50 лет), а также дочь Елизавета Алексеевна, первым браком замужем за Ильиным, а вторым - за бароном Кронбергом. Она умерла в 1917 г.

У Николая Алексеевича Полторацкого был сын (мой отец) Алексей Николаевич Полторацкий, 1885 г. рождения, умерший в 1910 г., женатый на моей матери, Елене Карловне Мейнеке, 1884 г. рождения, умершей в 1966 г."

"Теперь я хочу поделиться другим. Прошлым летом мне довелось быть, как обычно, с моей женой Наталией Филипповной в Москве. Она, как раньше и я, немного занимается богословскими переводами для редакции "Журнала Московской Патриархии", а потому, бывая там, мы видимся с председателем издательского отдела Московской Патриархии митрополитом Питиримом (М. П. (Хмелевский), потомок Пушкина, о чем и заявил английской королеве Елизавете на аудиенции уже в 1990 г., установив, таким образом, свое родство с английской королевской фамилией, так как муж ее - принц консорт - являлся тоже потомком Пушкина. - А. П.).

В состоявшемся на сей раз разговоре владыка Питирим нам сказал, что он недавно купил в Тверской губернии родовое имение Полторацких, в селе Красное, и, принимая во внимание, что Тверская ветвь Полторацких находится в родстве с Курской ветвью, к которой принадлежу я, предложил нам совершить на предоставленной им машине поездку в это имение, дом которого сохранился без перепланировки и который владыка Питирим желает оборудовать под какое-то богоугодное заведение. Говоря это, он нам предложил заехать по дороге в Тверскую картинную галерею, в путевой дворец Екатерины II, где хранятся портреты Полторацких (один из Полторацких был предводителем Тверского дворянства), потом посетить вблизи Торжка могилу Анны Петровны Полторацкой-Керн (моей двоюродной тетушной прабабки), а после этого посетить еще музей Пушкина возле Торжка, где находятся тоже портреты Полторацких, затем сам Торжок, где отведать, по совету Пушкина, в ресторане пожарских котлет, а потом уже заехать и в само имение Полторацких. Все это мы и осуществили, а на возвратном пути мы заехали еще в знаменитый б. Старицкий монастырь, храм которого уже возвращен Церкви. Из этого монастыря вышел первый российский патриарх Иов, куда он потом был заточен Дмитрием Самозванцем и где он и умер.

Среди тверских Полторацких, кроме Анны Петровны Полторацкой-Керн, находится известный библиограф Сергей Дмитриевич Полторацкий, бывший другом Пушкина (умерший, между прочим, в Париже в глубокой старости)".

Опубликованный на сайте материал дан в авторской редакции, специально для сайта www.old-kursk.ru