автор: М. ЛАГУТИЧ.

НЕТ У ЦАРЯ ВОРА, СУПРОТИВ КУРЯНИНА

Эта поговорка старинная, известна с 17 века, нам даже обидная. Ничем мы не хуже остальных. Но со стороны, нашим предкам, наверное, было виднее. Вот несколько сохранившихся историй.

На всю Россию была известна Коренная ярмарка, собирала она множество купцов. Вот и решил грузинский дворянин из города Кизляр, Нестор Калентаров в 1801 году попытать на ней удачи. Торговля была успешной, и он заключил сделку с представившимися ему купцами 2 - й гильдии известной фамилии Дружининых братьями Сергеем и Петром. Уж очень им понравилась привезённая из Кизляра французская водка (сейчас это именуется дагестанским коньяком) и заключили сделку на шесть бочек, что стоило 1 790 рублей. Если учитывать, что дом с усадьбой можно было купить за 500 рублей, сумма нешуточная.

Да вот у купцов уже деньги закончились, порешили отложить обмен на несколько месяцев, а водка постоит, что с ней сделается. Дворянин укатил в Кизляр, оставив полуграмотного доверенного. Через некоторое время братья к нему явились, помахали какой - то бумажкой и заявили, что это письмо от дворянина, велит тот отдать водку и взять векселями, а оплатят они быстро.

Приезжает Калентаров, удивлённо вертит векселя и идет за деньгами. А братья уже признаны банкротами, всё ценное у них конфисковано и ушло на оплату долгов. К тому же векселя оказались неправильно оформленные. Братья заявляют, что да, подписи вроде ихние, но как векселя попали к грузинскому дворянину, не ведают.

Калентаров идёт жаловаться к отцу семейства купцу Ивану Дружинину. Но тот о своих сыновьях и слышать не хочет, посему посылает дворянина к его маме на Кавказ. Калентаров жалуется дальше. Начинается разбирательство. К этому времени срок векселей истекает. К тому же умирает Сергей (не коньяку ли дармового опился?) и Пётр всё валит на него. Дело гуляет по чиновничьим коридорам.

Наконец Магистрат собрался его серьезно рассмотреть, назначает дату (а прошло уже шесть лет!), но Калентарова в Курске не оказывается, посему дело откладывается до появления последнего, который деньги терять не хочет и жалуется самому императору Александру Павловичу. Появляется Калентаров - суды загружены работой, надо подождать. Назначают рассмотрение - нет Калентарова.

Наконец, в 1816 году (через 15 лет!) векселя признаются недействительными, и на деле появляется резолюция: "Сдать в архив".

В 1803 году на очередной Коренной ярмарке харьковский купец Пётр Сапронов торговал рыбой. Весы с собой не повёз, а взял у курского купца Ивана Вязмитина, пообещав, что отдаст за них деньги - 250 рублей по завершении торговли.

Через несколько дней подходят к нему местные молодцы Однорядин и Понёвин и говорят:

- Что же ты такой - сякой на своих весах взвешиваешь, у нас в Курске так не положено. Бери весы общественные и плати нам с пуда по копейке. Ты уже взвесил 5 тысяч пудов, так что гони нам без лишних разговоров 50 рублей.

А вечером они же, у Сапронова весы просто забрали в качестве залога. Тот кинулся к Вязмитину, так, мол, и так, весов нет, платить за них вам жуликам не буду. Курянин обращается в Магистрат по поводу грабежа.

Полиция у подозреваемых весов не нашла. Магистрат признал это дело не уголовным и перевел в гражданское, разбирайтесь, мол, сами, а Сапронов поспешил Курск покинуть, видимо навсегда.

В том же году воронежский купец Мещеряков купил в Курске у Гладилина и Салькова муку. Покупал хорошую, а привёз домой негодную, потерпев убытков на 660 рублей.

По поводу жалобы Курский Магистрат произвёл "освидетельствование неспособности употребления в пищу человеческую купленную у курского купца Гладилина ржаной муки". Гладилин заявляет, что вины его нет, смотреть надо, когда покупаешь, да и вообще его ли это мука, а если его, то неизвестно в каких условиях её везли.

Расследование за перегруженностью суда делами затягивается. Наконец, на 7 февраля 1807 года назначается суд. Но полиция рапортом сообщает, что "Мещерякова в Курске не оказалось, он находится в Воронеже, а Гладилин по сведениям уехал в Сумы и когда возвратится неизвестно, а потому и требуемого объявления учинить невозможно, о чём полиция и рапортует".

Последний лист в деле за 26 января 1809 года. Мещеряков и Гладилин претензий друг к другу не имеют. Скорее всего, потерпевшему надоело платить пошлины и терять время.

Встречались в судебной практике решения, звучащие для современных юристов совсем необычно.

6 июля 1823 года Анастасия Береснева гостила у родственников в селе Густомои. Там ей подарили 25 копеек серебром. Для молодой девушки это была большая радость, на них можно было накупить ленты и бусы. Поблагодарив, утром она пошла домой в Ивановское. А вечером, в тот же день, проезжавшие крестьяне увидели торчавшие изо ржи ноги. Это была Анастасия Береснева. Её раздели, изнасиловали и убили. Причём пропала и монетка.

Быстро установили, кто мог проезжать или проходить по этой дороге с утра до обеда. Вероятнее всего это были крестьяне Добычев, Поляков и Андреев, утром выехавшие из Ивановского в Густомои. Причём, уже с утра они были в сильном подпитии. Приехав в Густомои, сразу направились в трактир. Свидетели показали, что одежда у них была испачкана землёй, сами поцарапаны, да и расплатились монетой того же номинала.

Их арестовали, но как следователи не бились, слышали только одно - были пьяные, падали с телеги, а монета наша. Суд вынес постановление: "Дело о смерти Насти Бересневой предать воле Божией, положиться в том на Бога, пока впредь само объявится, а Добычева, Полякова и Андреева оставить в сильном подозрении".

Дело больше не рассматривалось, значит, эта троица на всю жизнь так и осталась в "сильном подозрении".

У крестьянина Спиридона Нечаева украли лошадь. Кто - то сказал, что, скорее всего, это сделали приехавшие недавно с Украины Середины, Яков и его сын Иван. Нечаев не стал связываться с полицией, а пошёл сам к Серединым и действительно нашёл свою лошадь. Стал выводить со двора, но подошел Яков и так ударил хозяина лошади палкой по лбу, что тот упал. Подошел Иван и ещё добавил. Нечаев возьми да и умри прямо во дворе Серединых.

Приехал следователь, дело оказалось ясным, тем более что двенадцатилетняя девочка Марфа всё видела и рассказала. Да и Иван был сущим бандитом, уже осуждался за грабёж. Семейку арестовали, и суд приговорил их к наказанию кнутом и каторжным работам в Сибири.

Дело пересматривает Курский суд и велит это решение отменить. Следователь Булгаков, ничем показания ребёнка не подтвердил, палку со следами крови к делу не приобщил, место происшествия не описал. А вдруг Нечаев действительно сам упал и проломил себе голову, как утверждали Середины, а с ребёнка какой спрос?

Приговор же теперь звучал так: "...оставить Серединых в сильном подозрении, а дело о смерти Нечаева предать воле Божией и положиться в том весьма на Бога, пока впредь само по себе объявится".

Вопрос уплаты налогов всегда был болезненным и у наших предков. Решался он по разному.

17 декабря 1826 года было возбуждено уголовное дело, расследовавшееся шесть месяцев. Стали поступать многочисленные жалобы на дворянского земского заседателя Викторова. Ему было поручено взыскивать налоги с должников. Последние годы злостных нарушителей становилось всё больше. Причём как - то увильнуть стремились зажиточные граждане. Все жаловались на стихийные бедствия, плохие урожаи, свою невезучесть.

К порученному заданию Викторов отнёсся со всей серьёзностью. Несмотря на крупную комплекцию и физическую силу немалую, ходил, постоянно опираясь на толстую палку и в сопровождении двух стражников. Начинал беседу с должниками мирно, а заканчивал своей тяжёлой палкой, причём стражники вынимали из ножен шашки и молча наблюдали происходящее.

Суд пришёл в затруднение. Ну, бил, так не для себя старался, долги ведь государству платить надо вовремя. Да и налоги в казну стали поступать с перевыполнением. Суд обратился за советом к губернатору, тот к Министру юстиции, последний доложил Императору. Николай Первый своим манифестом от 22 августа 1826 года дело закрыл, "...а Викторову доведена высочайшая монаршая милость впредь так не поступать при взимании недоимок".

Надворный Советник, мелкий помещик Евдоким Иванович Шкилёв давно усвоил, что наглость тоже счастье. Его в уезде знали хорошо, и никто с ним не связывался. Он перессорился со всеми соседями, сослуживцами, но своего никогда не упускал. А потом решил поссориться и с государством. Перестал платить налоги и всё - тут. И налоги небольшие, накопилось всего 47 рублей, да пени 25 рублей, но дело принципа.

Уездный суд слал повестки, предупреждал, но помещик всё игнорировал. Тогда приняли решение взыскивать по частям с пенсии. Но Шкилёв тут же жалуется на суд самому губернатору. Он сообщает, что влачит полуголодное существование, имение старое, крестьяне все ленивые, порубили в его лесу деревья, урожаи низкие, а ему ещё семью содержать, да лекарства себе покупать.

Губернатор входит в его положение, сочувствует, но отвечает, что налоги платить всё же надо. Шкилёва такое бездушное отношение возмутило, и он пишет во все инстанции.

Следует Указ его Императорского Величества Самодержца Всероссийского Полицейскому управлению: "Жалобу оставить без последствий".

Курская казённая палата сообщает в Губернское правление: "...на имение же Шкилёва взыскание не обращалось потому, что человек он очень кляузный, и любит писать прошения на всякие законные действия исполнительных чинов". Губернское правление тоже хорошо узнало Шкилёва и накладывает резолюцию: "В жалобе отказать, действия полиции правильные, наложение взыскания на пенсию, а не на землю правильное".

Но жалобами уже завалена столица (это сколько же денег на письма ушло). В сентябре дело рассматривает Правительствующий Сенат России и решает - не хочет платить с пенсии, конфисковать имущество!

Но здоровье Шкилёва уже подорвано годами борьбы за свои личные права и с горечью в душе за не доведенное до конца дело он умирает.

Решение Сената за номером 249 доводят уже до его наследников.

Случались происшествия, о которых сразу же докладывалось самому императору. Вот одно из них.

В мае 1817 года возглавлять уездное казначейство был направлен титулярный советник Иван Зайцев.

Все шло хорошо, финансы в порядке, Зайцев был дружен с именитыми гражданами, стал желанным гостем в их домах, слыл и сам хлебосольным, радушным и щедрым человеком.

И вдруг при очередной проверке было установлено, что за шесть последних лет из городской казны похищено 99 225 рублей 13 копеек. Эта сумма была огромной, учитывались даже копейки, врач получал в год 600 рублей. Не укладывалось в голове, как это могло произойти незаметно, куда делись деньги, почему уездное начальство ничего не подозревало.

Следствие и суд широкой огласки не получили. Хотя известно, что особых богатств у Зайцева не нашли. Сам же он пояснил, что просто понравилось жить щедро, на широкую ногу, к тому же, в последние годы от него отвернулась удача в карточной игре компанию в которой ему составляло уездное руководство и именитые граждане. На них уходило немало средств в виде подарков, дачи взаймы и карточных долгов. О том, что растрата обнаружится, он как - то не думал, ведь неоднократные проверяющие, получив свою долю, давали благожелательные отзывы.

Проведённое следствие не установило прямого подкупа чиновников, только по проверявшему казначейство бухгалтеру Никитину нашлись свидетели, и он сам сознался в получении 6 280 рублей. Его лишили чина, дворянского достоинства и определили в виде наказания отдать солдатом на военную службу, а если будет упрямиться или возникнут проблемы со здоровьем, то отправить по этапу в Сибирь на поселение.

Зайцев показал также, что проверявшему бухгалтеру Ивану Клессену также дал, но только 225 рублей.

Однако Клессен в испуге всё отрицал, признав только, что не исполнил в точности данное ему поручение, не раскрыл своевременно разные упущения и беспорядки в финансах, но злого умысла в этом не было, просто молодой и неопытный.

Его отстранили от службы. Зайцев же был сослан на пожизненную каторгу в Сибирь.

В основном суды были завалены делами особого интереса не представлявшими.

В декабре крестьянин Антон Горелов зашел в корчму, посидел, выпил вина и громко стал рассуждать, что вино дрянное, наверняка водой разбавленное. Хозяин обиделся и отволок крестьянина в суд. Ведь было явное оскорбление питейного заведения. Судья с этим согласился, опробовал вино и разъяснил крестьянину высочайший указ Правительствующего сената от 16 февраля 1809 года о неправильных отзывах, а посему надо платить штраф и впредь, если не нравится - не пей, а репутацию заведения порочить нельзя.

В том же месяце было возбуждено уголовное дело на крестьян Василия Голубева и братьев Филиппа и Евстрата Селивановых. Когда подошло время служить в армии, они вдруг в течение недели отрубили себе по пальцу, объясняя всё несчастным случаем. Их освидетельствовали, взяли показания, сообщили в Курское рекрутство, что из списков призывников исключают и оставили в покое.

19 декабря 1824 года крестьянка Анна Мосолова заявила, что муж Трофим её регулярно бьет, даже беременную намедни ударил в грудь, она упала и родила мёртвого младенца. Суд быстро установил, что у Анны уже дважды были мертворожденные, поэтому нечего сваливать на мужа. Сама ты баба виновата, раз выносить не можешь.

27 декабря того же года состоялся суд над группой Нижне - Деревенских крестьян. Они порубили казенный, принадлежавший государству лес и быстренько, в течение недели пустили его на строительство домов. В объяснениях написали, что считали лес ничейным. Конфисковывать лес было уже бесполезно. Посему решили с негодяев взыскать 438 рублей 72 копейки. Деньги очень немалые. Но Курский суд в порядке надзора пересмотрел это дело и, сославшись на Указ 12 февраля 1813 года, решение отменил. Совсем! "Деньги не взыскивать, так как срубленный лес употреблен не на продажу, а на домашние надобности".

Решение суда от 12 января 1825 года: "Крестьянскую девку Ефросинью Науменкову за лишение жизни прижитого ею блудного младенца наказать кнутом".

19 января 1825 года суд рассматривает дело уже посложнее. В нем не упоминается, чем же провинилась молодая крестьянка Стефанида Чулкова перед своими хозяевами - отставным поручиком Иосифом и его женой Варварой Соколовскими, но они решили хорошенько её проучить. Поручили это своим работникам Слепухову, Колбасину и Кузьмину. Чем - то девушка не приглянулась и им.

Отвели на хозяйственный двор, раздели, привязали к скамье и стали "учить" кучерским ременным кнутом и розгами как почитать хозяев. Да так, что на следующий день Чулкова умерла. Уездный суд долго размышлял о наказании виновных, ведь случилось прямое убийство. Но дворовые люди тут не при чём, выполняли распоряжение помещика. А что у девки Стефаниды слабое здоровье никто не предполагал.

Члены суда долго обсуждали все стороны дела и согласились с заседателем от дворянства Никоненковым. За неумеренное наказание девки Чулковой, отчего она умерла, Варваре Соколовской пойти в церковь и серьёзно покаяться за свои грехи. Ну, а Иосифу тюрьмы не избежать, сидеть там ему шесть месяцев. А потом ещё посмотрим, можно ли им в дальнейшем управлять крестьянами.

Соколовский тут же пишет в Курский уголовный суд, что он заслуженный поручик, невинно страдающий, и вообще это несчастный случай, а посему его надобно из - под стражи освободить.

Продолжение...