Автор: С.П. Щавелев.,
Кандидат философских наук,
доцент Курского государственного
медицинского института

КУРЯНЕ - ИСКАТЕЛИ КЛАДОВ
(Из предыстории научной археологии)

"Было двенадцать разбойников,
Был Кудеяр-атаман,
Много разбойники пролили
Крови честных христиан,
Много богатства награбили,
Жили в дремучем лесу".
Н.А. Некрасов.
"Кому на Руси жить хорошо"

Курская земля хранит в себе множество вещественных следов далекого прошлого: опустевших давным-давно стоянок и селищ, укрепленных некогда городищ, бесчисленных погребений, монетных и вещевых кладов. Взгляду местного кителя издавна знакомы внушительные очертания валов и рвов на высоких речных берегах, плавные контуры курганов в полях и рощах. Древние предметы, иногда - драгоценные, чаще - просто бытовые следы жизнедеятельности прежних насельников этих краев (керамические черепки с любопытными узорами, кости людей и животных, угли и т.п.) то и дело попадались здесь под плугами пахарей, заступами землекопов, вымывались водой в оврагах. Эти зрительные впечатления и находки получали своеобразное преломление в народном сознании. Для последующего - научного, историко-археологического изучения древних памятников эта, если так можно выразиться, "фольклорная историография" имела как положительное, так и отрицательное значение. Поделимся своими соображениями сначала о первом, а затем о втором из данных аспектов отражения археологических древностей Курщины в причудливом зеркале народной молвы местных жителей.

АРХЕОЛОГИЧЕСКОЕ ПЛАСТЫ ФОЛЬКЛОРА

Одна из основных функций повседневного, обыденного сознания-этиологическая, т.е. объясняющая, толкующая происхождение всего необычного, непонятного уму простого труженика.⁽¹⁾ Когда первые наши краеведы в XIX в. стали расспрашивать своих земляков-крестьян, ремесленников, торговых людей насчет памятников старины, у тех почти о каждом из них имелись свои собственные версии. Чаще всего, разумеется, неточные, упрощенные, а то и просто баснословные.

Так, жители села Горналь по поводу расположенного здесь "большого городища говорят, что там жила какая-то царица и предание указывало ... на место в ближнем к городищу овраге, в котором, будто-бы, находится погреб с сокровищами".⁽²⁾ Что касается курганов, то старожилы из Суджи, например, связывали их с временами татарского владычества и позднейших набегов татар же из Крыма. В частности, утверждалось, что в кургане "Крестще" будто-бы погребены многие малороссийские казаки города Суджи и смежных с ним селений, павшие на войне с татарами.⁽³⁾ Аналогичные версии зафиксированы для других районов Курской области, а также всего южно-российского и украинского регионов.

Отметим элемент относительной истины в приведенных объяснениях, которые в целом вполне наивны (и городища, и курганы оказались на научную проверку не то что дотатарскими, а многие даже дославянскими). Все таки народная молва по сути верно определила городища как заброшенные укрепления, а курганы как старинные могилы. Между тем в образованных кругах русского общества поначалу держались ошибочные представления об этих археологических памятниках. Вплоть до середины XIX в. наши первые археологи считали городища бывшими центрами языческого культа славян - капищами⁽⁴⁾, а многие курганы, наоборот, - "укреплениями или подзорными высотами, сделанными во времена набегов татарских".⁽⁵⁾ Ясность насчет бывших поселков и городов с прилегавшими к ним курганными кладбищами раннего железа оказалась внесена благодаря систематическим раскопкам. В числе первых им подверглась Курская губерния (о чем мы писали в первом выпуске "Краеведческих чтений"). Однако фантастические рассказы насчет древних земляных насыпей еще долго ходили в народе.

Наибольшую популярность на территории Центрально-Черноземной области имело сказание о сокровищах некоего Кудеяра (варианты: "Худояр", "Кудояр" и др.). Вот один из множества вариантов легенды, записанный писателем гоголевского круга О.М. Сомовым (на Украине): "... От Трех Курганов поворот к Долгой Могиле. Там ... лежит большой сундук, в котором Худояр спрятал три большие серебряные стопы, тридцать ниток крупного жемчуга, множество золотых перстней, ожерелий и серег с дорогими каменьями и шесть тысяч польских злотых в кожаном мешке...".⁽⁶⁾

Курский вариант оказания гласил: "В древности был здесь город Гочев (локализация "кудеярщины" сплошь и рядом варьировалась — C.Щ.), в котором княжил Кудеяр ..... имевший большие богатства. Когда неприятель напал на город и долго держал его в осаде, Кудеяр, убедившись, что он не может устоять перед неприятелем и должен погибнуть, собрал все свои сокровища и опустил их в глубокую реку Дедню, протекавшую под крепостью" (Златоверховников Н.М. Памятники старины и нового времени и другие достопримечательности Курской губернии. Курск, 1902. С. 64).

Кудеяр - личность по всей видимости не историческая, а легендарная, Согласно одной из фольклорных версий, он княжеского достоинства, чуть ли не царского происхождения (якобы - сын великой княгини Соломонии, первой супруги Василия III, с которой тот развелся из-за ее длительного бесплодия, а то и отпрыск самого Ивана Грозного). Другие, более распространенные легенды называют его разбойником, бывшим татарским сборщиком дани или же опричником. Само имя "Кудеяр" скорее всего татарского происхождения - историкам известны крымские и астраханские мурзы, носившие похожие прозвания и жившие в начало XVI в. Все разнообразные предания о Кудеяре сводились к тому, что он неправедным путем накопил огромные сокровища и, спасаясь от врагов, где-то их спрятал. Кудеяровым именем назывались в наших курских краях многие курганы, городища, а такие леса, овраги, другие урочища и угодья.⁽⁷⁾ Забегая вперед, отметим безрезультатность многократных поисков "Кудеяровой поклажи", продолжавшихся с давних времен и до наших дней.⁽⁸⁾

Как видно, ценность народной молвы для исторического краеведения невелика. Скорее здесь найдется дело для фольклористики, изучения устного народного творчества, прежде всего сказочного, сказового.9 Нам стоит лишь обратить внимание на то, что доморощенные миры и легенды насчет археологических памятников выделяли их из природного ландшафта, поддерживали среди местного населения из поколения в поколение память об их существовании здесь. Когда по курской земле пошли образованные краеведы, когда сюда приехали экспедиции столичных археологов, указания местных жителей послужили одной из руководящих нитей при разведке объектов для раскопок. В этом качестве - индикаторов наличия каких-то древностей - положительное значение данных фольклора для археологии.

КЛАДОИСКАТЕЛИ - ПРЕДШЕСТВЕННИКИ И КОНКУРЕНТЫ АРХЕОЛОГОВ

У стихийного интереса людей к древностям была своя оборотная, причем теневая сторона, имеется в виду кладоискательство - грабительские, самовольные раскопки памятников старины, в основном курганов, с целью обогащения. Это явление, по всей видимости, возникает почти повсеместно уже на заре цивилизации, вместе с появлением товарно-денежных отношений и классового неравенства. Во всяком случае, многие богатые погребения, да и некоторые другие земляные насыпи доходят до современных археологов, ограбленными еще в древности, сразу же или вскоре после их создания.⁽¹⁰⁾

Временами кладоискательство принимало характер своеобразной психологической эпидемии, широко распространенного занятия. Для Курского края высший пик этого нездорового увлечения приходится на XIII век. Тому имелись вполне объективные предпосылки. После восстановления в конце XVI столетия курской крепости, вокруг нее довольно быстро складывался крупный хозяйственный и военно-административный район Московского государства. Расширялся товарообмен, росли в цене деньги, а вместе с тем усиливалась эксплуатация "черного" населения, продолжалось закрепощение крестьянства. Не случайно именно, в Курске произошло (в 1648 г,) одно из самых яростных антифеодальных выступлений того времени, жесточайшим образом подавленное.⁽¹¹⁾

Отражением указанных исторических процессов в духовной жизни народа являлись мечты о лучшей доле. В частности, о готовом счастье, ждущего смелого и удачливого человека. Найти клад, разом обогатиться и тем самым разрубить узел жизненно-бытовых проблем - надежда, довольно-таки типичная для утопического сознания угнетенных масс средневековья, да и последующих эпох. Не единственная, конечно, мечта, но одна из вековых.

Свою лепту в формирование кладоискательских умонастроений вносила религия: христианство, переплетавшееся с остатками язычества. "Постепенно народное творчество выработало целую теорию, что крупные разбойники и большие богачи скрывают поклажее(От слова "класть", "положить" - распространенное наименование клада в древней и средневековой Руси.), чтобы находчики, люди достойные, но бедные, помолились об их душе. На пути к кладам стояли бесы. Они принимают все меры к тому, чтобы поклажее не вскрылось и не принесло облегчения ни бывшим собственникам, ни будущим. Но молитва побеждает бесов", - объясняет проф. Н.Я. Новомбергский (1871-1949), автор специального исследования феномена кладоискательства на Руси. - "... Время от времени в разных местах действительно находили в земле сокровища в виде денег и драгоценных предметов. Вокруг этих кладов складывались целые легенды. Эти последние вдохновляли на новые пески. Малейшая удача производила посев новых легенд и т.д.".⁽¹²⁾

Надо заметить, что курская земля давала немало поводов приступам кладоискательской лихорадки. Здесь веками сочетались основные причины образования "имущества, неизвестно кем сокрытого", как официально именовались до революции клады. Ценности зарывали чаще всего на путях интенсивных передвижений племен и народов (куда издревле входила восточно-европейская лесостепь); в виду опасности со стороны внешних врагов и внутренних усобиц (а Курск - изначально форпост против хищных степняков, а затем татар, литовцев, поляков, объект длительной междуусобной борьбы князей в период феодальной раздробленности.); а также, чтобы застраховаться от пожаров, частых и разрушительных при деревянной на 90% застройке Руси-России; спастись от налогового произвола властей, приберечь военную или разбойничью добычу. Так что мифологические сюжеты удачной находки сокровищ имели вполне материальную подоплеку, пусть не столь баснословную, как в сказках. Своеобразный "земляной банк" принимал на бессрочное хранение вклады курян с каменного века и до недавних революционных и военных времен.

Кладоискательская деятельность привлекала к себе внимание феодального государства. Представители господствующих классов сами не чурались поисков "поклажего". Так, по данным Печорского Патерика киевский князь Мстислав Святополкович, "узнав, что печерский инок Федор нашел в Варяжской пещере варяжскую поклажу, "повелел мучить его крепко", пытать в дыму и, наконец, замучил, но допытавшись, куда инок скрыл найденное сокровище".⁽¹³⁾ Позднее, Иван Грозный во время разгрома Новгорода перерыл собор Святой Софии в поисках клада. Царевна Екатерина Алексеевна, сестра Петра Великого, приказала разрыть древнюю могилу у Коломенской церкви под Москвой⁽¹⁴⁾ (где располагается известное археологам дьяково городище, давшее имя распространенной археологической культуре).

С начала XVII в. "сыски" о кладах входят в круг обычных обязанностей воевод. Московское правительство снаряжает тогда целые комиссии в случае обнаружения спрятанных ценностей кем-либо из его подданных. Такого рода дела заводились обычно в Разрядном приказе, - ведавшем вооруженными силами и вообще служилыми людьми страны. Одно из самых ранних разрядных делопроизводств о кладах - за 1626 г. - относится к Путивльскому уезду Курской губернии. Резюме дела гласит: "По отписке из Путивля селитренного мастера Романа Гаврилова в находном золоте и серебре, что на селитренных варницах прикащик ево и работники нашли в кургане золота два прута(Очевидно - шейные гривны.), до 26 плащей(По всей видимости - пластины от кованого пояса, может быть, скифского или сарматского витязя), да 9 перстней золотых и пуговицы, и иные мелкие статьи (Т.е. предметы. Скорее всего - бляшки, нашиваемые в древности на костюм), золотые и серебряные, и то золото и серебро привезено к Москве в Разряд, и смотрено и ценено, и по челобитью и по выписке то находное золото и серебро отдано ему, Роману, на церковное строение".⁽¹⁵⁾

Приведенное свидетельство обнаруживает сразу несколько любопытных штрихов насчет того, как относились к древностям в XVII в. Налицо еще одна причина массового уничтожения курганов - нужды селитренного, порохового производства, очевидно, немалые в те боевые времена. Подобного рода раскопки древних земляных насыпей с узкопроизводственными целями публикатор цитированного архивного дела Н.Н. Оглоблин метко назвал "антиархеологическими". Хозяин селитренной варницы, чьи рабочие случайно наткнулись на богатейшее погребение (или несколько погребений под одной насыпью), взял из снесенного кургана только вещи из драгоценных металлов. После расследования, произведенным курским воеводой на месте находки и ее экспертизы в Москве, находчик получил вещи обратно - на переплавку и продажу ради финансирования строительства новой церкви. По предположению того же Н.Н. Оглоблина, Гаврилов, как благочестивый русский человек "счел своим невольным грехом вскрытие могилы неведомых ему покойников и поспешил "замолить" этот грех пожертвованием всего найденного клада "на церковное строение".⁽¹⁶⁾

Другое местное дело схожего содержания датировано июнем 1638 г. Священник Курской соборной церкви донес воеводе на нескольких своих прихожан, нашедших и присвоивших "татарские деньги". Воевода немедленно допросил подозреваемых. Ими оказались "бобыльский сын Михейка и курчаниным же с нищим слепым старцем Акимкою Чальцовым да с пасынком его с Артюшкою". Они действительно неожиданно наткнулись ("ходили в лес по веники ... за курским посадом вверх по Куру к пушкаревским гумнам") "в горе на горшочек маленький глиняный татарских денег, да в том же горшочке пять клубочков волоченого серебра".⁽¹⁷⁾По требованию воеводы все найденное серебро - и монеты, и проволоку - общим весом до двух фунтов они тут пе сдали. Эти ценности вместе с протоколом допроса ("расспросными речами") были отправлены в Москву,опять же в Разрядный приказ (как своеобразное министерство внутренних дел своего времени).

Другие куряне на случай не надеялись и топографию кладов пытались определись сами. Согласно одному из допросов, поступивших в курскую сьезжую избу в 1623 г., "сын боярский Мотюха Ярыгин с братьями тайно вынул поклажее в Курском уезде в подгородном стану за рекою Курицею..." - "котел винный да три трубы с деньгами".⁽¹⁸⁾ Воевода "того же часу" послал стражу за Ярыгиным и его братьями, а своего подчиненного - казачьего голову отправил осмотреть указанное доносчиком место. На нем оказался курган, свежеразрытый грабителями до основания. Голова определил: поиск клада производился целенаправленно, "по признакам" - на окружающих курган дубах имелись старые и свежие затесы-метки. Воевода рассадил обвиняемых по тюремным камерам "порознь до государева указа", отправив донесение в Разряд. Государь из Москвы оперативно указал "про то расспросить подлинно, и всякие сыски сыскать накрепко, и пыткою постращать, и будет доведется кого пытать, и попытать".⁽¹⁹⁾

Чем конкретно кончилось это дело, по сохранившимся документам не известно. В аналогичных случаях воеводы других городов, как явствует из архивных материалов того времени, поднимали кладоискателей на дыбу, били кнутом и жгли огнем, добиваясь выдачи найденных ценностей.⁽²⁰⁾ Отсюда ясно, почему упомянутые выше "курчане", случайно нашедшие клад серебряных арабских диргемов, сочтенных "татарскими деньгами", моментально отдали воеводе утаенное ими и поделенное было серебро из клада.

Особенной популярностью в Курске и его округе пользовалась уже описанная нами легенда о "Кудеяровой поклаже". Центральный государственный архив древних актов, куда поступили материалы московских приказов, хранит 7 розыскных дел о поисках этого неуловимого клада в соседних уездах - Курском, Карачевском, Трубчевском и других. Здесь по рукам ходила целая "роспись Кудеяровой поклажи", на которую периодически льстились доверчивые люди. В их действиях отчетливо видна вера в сверхъестественные существа, охраняющие клады, но при особых обстоятельствах выдающие их людям, По неписанному народному праву, спрятанные в земле сокровища становятся собственностью тех, кто с помощью колдовства ("чурования"), удачи и смелости их найдет. Ведь "зарывались клады с зароками, например, на три головы молодецкие, на сто голов воробьиных и т.п. Три головы должны погибнуть при попытке овладеть кладом, - следующему по счету, четвертому, он обязательно достанется.

Надо зарок знать и притом помнить, что клад стережет злая сила-нечисть. Когда клад "присумниться", то есть выйдет наружу и покажется блуждающим огоньком и выговоришь зарок, черти начнут стращать, отбирать клад. Тут слово "чур" и очерченный круг одни и выручают, спасая от мучений".⁽²¹⁾ Так что роспись "поклажи" на Руси - не просто карта, но и целая инструкция искателям зарытого счастья по части необходимых ему магических действий.

Типичное в рассматриваемом отношении дело датируется 1693 г. Ниточка тогда потянулась в Рыльск, где "вор Илюшка Фатеев"(Воровством по тем временам именовалась не одна только кража, но и преступление вообще) объявил за собой "государево дело" (оно, как известно, давало правонарушителю отсрочку с разбирательством его конкретной вины и даже наказания за нее). Допрошенный в застенке "вор" указал на "рыленина Мишку Умрихина" как обладателя чудодейственной "травы", чтобы замки отмыкать"("В травах, по народному поверью, скрывается могучая сила, ведомая только чародеям... некоторые зелья помогают им при розыске кладов, другие наделяют их способностью предвидения, третьи необходимы для совершения волшебных чар".⁽²²⁾)

За волшебной травой к Умрихину якобы приезжали "курский ямщик Аника Зуев с крестьянином Сенькою Черкашениным". Без волшебства им-де не давался в руки обнаруженный "в Курском уезде близко Ямской слободы погреб с Кудояровским поклажеем, а в том де погребе 12 бочек денег серебряных копеек, да 4 котла жемчугу насыпаны, да лежит 1000 бердышей, да 1000 мушкетов, и книги, и евангелие, и всякая церковная утварь, и платье да сабля булатная".⁽²³⁾)

Гипотетический обладатель "разрыв-травы" был, как водится, без промедления разыскан и во всем подтвердил извет. Сознались и арестованные в Курске его посетители. Тогда воевода развернул следствие полным ходом, к нему привлекли еще целый ряд лиц. Через несколько месяцев интенсивных допросов и очных ставок выяснилось, что "полная роспись клада находится у крестьянина Артюшки Колупаева". Тот сначала запирался, но после очередной очной ставки, завершившейся пыткой обоих допрашиваемых сторон, признался в хранении кладовой "росписи, полученной из Крыма". Курский воевода, завладев росписью, далее самостоятельно действовать не смел. Запечатав заветную бумагу и "оковав в кандалы" Колупаева, вместе с показавшим на него Федькой Евсюковым, отправил их всех в Разряд. Там следы кладоискателей - преступников затерялись - в цитированном документе Приказного стола они не отражены.

К счастью для будущей научной археологии, в городищах и курганах нашего края, да и всей Центральной России, дорогие вещи встречаются довольно редко. А клады как таковые - зарытые, но не взятые обладателем назад ценности - никогда - это следует подчеркнуть особо - не находились в результате целенаправленного поиска, в соответствии с какими-то картами или "росписями". Историография последних столетий знает лишь случайные, совершенно непреднамеренные находки древних кладов. По этим причинам страсти кладоискателей в районе Курска постепенно улеглись и на протяжении ХVIII-XIX веков повторялись все реже. Хотя полностью так и не прекратились. Время от времени здесь происходили случайные находки золотых и серебряных предметов из древних погребений или кладов. Об их научной и художественной значимости можно судить по богатейшему Обоянскому кладу (1849 г. обнаружения) и бесценным Старосуджанским древностям (найдены в 1918 и 1927 гг.), частично поступившим в московский Исторический музеи, а частично разграбленным местным населением и сгинувшим для нас уже безвозвратно.

Другим, причем парадоксальным стимулом для кладоискательства со второй половины прошлого века становятся раскопки профессиональных археологов на Курской земле. Они происходили на глазах у местных жителей и порождали среди них различные домыслы.⁽²⁴⁾ Об их последствиях для памятников старины можно судить по следующему эпизоду из практики Д.Я. Самоквасова - первого историка, приступившего к изучению археологических памятников Курщины. Когда он в 1909 г. задумал масштабные раскопки возле с. Гочева Обоянского уезда, на уникальном древнерусском курганнике, то выяснилось: крестьяне из окрестных сел полным ходом ведут здесь грабительские раскопки после рекогносцировочных экспедиций К.П. Сосновского, члена Курской ученой архивной комиссий. Интересно, что более других преуспел в сомнительном промысле кладоискательства некий слепец - житель села Филатова Иона Никитич представителю Комиссии, будто где-то здесь, "в кургане погребены генерал с женой, которые в частых видениях слепому просят их откопать".⁽²⁵⁾ Абсурд заключался в том, что вместо кургана слепой бесплодно копал ... вал Гочевского городища, вырыв в нем целую пещеру и естественно ничего не нашел.

Характерно для тогдашнего состояния охраны исторических памятников - упомянутый слепой продолжал свою разрушительную деятельность и втравливал в нее других крестьян и после раскопок Д.Я. Самоквасова в районе Гочева. Свою услугу "гида" по некрополю Есипов предлагал профессору, от чего тот решительно отказался. Тогда фанатичный кладоискатель обратился с прошением к курскому губернатору, предлагая продолжить поиски сокровищ по его указаниям. Прошение перешло в Архивную комиссию, которая постановила: "Обьявить Есипову, что нет возможности производить вторичное обследование Гочевского городища", "но при случае проверить заявление Есипова о сохранившихся археологических предметах".⁽²⁶⁾

Эффективных мер по охране самого большого в Европе по числу курганных насыпей Гочевского комплекса так и не приняли и он продолжал разрушаться - хозяйственной деятельностью крестьян и их же кладоискательскими порывами.

Все изложенные и похожие истории о курских кладоискателях дают основание для некоторых выводов, немаловажных с краеведческой точки зрения. Искомые и иногда по случаю находимые древности вплоть до конца XVII столетия, да и позднее оценивались, как государственными чиновниками, так и частными лицами исключительно с материальной, денежной своей стороны."... участие правительства к находимым кладам зависело не от интереса его к предметам древности, а от права на все, заключающееся в недрах земли"⁽²⁷⁾ - констатировал при обсуждении "сыскных дел" о кладах известный историк русского права М.В. Владимирский-Буданов. Клады входили в общий правительственный наказ воеводам "радеть о государевой прибыли". На один вдруг обнаруженный клад приходилось множество безуспешных и уголовно наказуемых попыток разбогатеть таким способом. При этом страдали реальные памятники старины - курганы, городища, монетные и вещевые клады. Трудно оценить ущерб, нанесенный многовековым кладоискательством, будущей исторической науке. Незарегистрированных властями походов за спрятанными сокровищами предпринималось, надо полагать, много больше, чем расследованных воеводами, а потом губернаторами.

Вместе с тем, по ходу дел о розыске кладов у представителей власти накапливалась некоторая, пусть поначалу самая скромная информация о древностях своего края: восточные монеты отличались от отечественных, курганы и городища от отдельных "поклаж" и т.д. Еще важнее постепенная выработка официального отношения к древностям (сперва только материально ценным), как монополий государства. Судя по цитированным нами делам, окончательное решение по всем зафиксированным эпизодам кладоискательства принималось в Москве, центральным правительством, в то и лично царем. Следствие по таким делам велось поэтому на местах исключительно быстро, без распространенной тогда волокиты. В случае успеха чиновников ожидало похвальное царское слово, неудачников царские же рескрипты укоряли, не стесняясь прямыми указаниями на глупость. В условиях местнического карьеризма и то, и другое действовало на государственных служащих весьма эффективно. Население мало-помалу приучалось смотреть на археологические объекты, как на некий государственный заповедник. Принятый насчет кладов порядок делопроизводства подготовил почву для первых законодательных актов, взявших под охрану государственные интересы в данном области. Имеются в виду указы Петра I о собирании "старых вещей" коллекционного значения для Кунсткамеры (1718 и 1721 гг.), а также специальный закон 1723 г. Последний гласил: "А кто, кроме воров, разбойников и рекрут, где какую руду или поклажее прямо знает, и о том доносит заблаговременно без всякой утайки, за то, ежели подлинно докажет, то может быть от Его Императорского Величества пожалован".⁽²⁸⁾

Там на общем фоне меркантильного интереса к поискам исключительно драгоценных реликвий постепенно намечается иное, познавательное, охранное отношение к памятникам далекой старины со стороны государственной власти. Примечательно, что именно к Центрально-Черноземному краю относится первое известное нам правительственное мероприятие по изучению археологически важных объектов в нашей стране. Речь идет о грамоте 1684 г., посвященной находке огромных костей (мамонта?) в Районе Воронежа. Царский указ курскому воеводе, как ближайшему к месту действия начальнику, предписывал: "Ноги откопать, а откопав, кости измерить, какова которая кость мерою в длину и в толщину и написать на роспись и на чертей начертить".⁽²⁹⁾ Издатель сего документа "С.К. Замятин - называет эту грамоту первой русской инструкцией для раскопок. Может быть, это и слишком, но интерес ее бесспорен. Перед нами, - заключает ведущий историк отечественной археологии А.А. Формозов, - свидетельство бескорыстного любопытства к памятникам далекого прошлого. Это уже не интерес к кладу, к сокровищу ...".⁽³⁰⁾

Завершал рассказ о курянах-кладоискателях, не лишне дать справку о современном состоянии этого противоречивого явления жизни культуры. В среднем сейчас со всей территории СССР сдается до 100 кладов в год. По действующему ныне законодательству, найденные ценности передаются на хранение в Гохран, а их денежная стоимость после экспертной оценки перечисляется финансовому органу того населенного пункта или района, где был найдет клад. 25% этой суммы выплачивается находчику, а 75% остается на социально-бытовые нужды соответствующей местности. Сокрытие клада - уголовное преступление, независимо от того, представляет ли он археологическую, историко-культурную, или сугубо материальную, ювелирную ценность. По свидетельству начальника Государственного хранилища ценностей (Гохрана) за четверть века его работы в данной должности "не было случая, чтобы мы нашли клад в том месте, где нам было указано"⁽³¹⁾ нынешними потомками -преемниками средневековых кладоискателей. Действительные находки археологически важных предметов исследуют научные сотрудники областного краеведческого музея, исторического факультета педагогического института. Древние клады - незаменимый источник наших знаний о прошлом своего края. Они требуют к себе просвещенного, разумного отношения.

ПРИМЕЧАНИЯ:

31. Выгодно ли искать клады?//Аргументы и факты. - 1990. № 9. - С. 7.