автор: В.КРЮКОВ

Глава восьмая
"БУЙ-ТУР"
(конец июня 1183-го года)

- Мир дому сему! - в низкий проем двери, согнувшись, протиснулся отец Федор.

Людоту он навещал часто. Видать, пиво Марфы было лучше, чем у других прихожан. Кузнец, невзирая на потери в "винном погребе", его визитам рад - поп был изрядный собеседник.

После второй-третьей чарки начинали толковать на "политические" темы:

- Князюшка-то наш, Всеволод Святославич, дай Бог ему здоровья, не только доблестью среди Ольговичей* более других удался, но и умом, добротою, обхождением. Таких преславных мужей, может, и нет больше на Руси. А толку-то? Чем еще земля курская славится, кроме воинов, в битвах не превзойденных, да соловьёв-разбойников? Это от старого князя Святослава Ольговича пошло - любил удаль воинскую. Сынок его старший, теперешнего князя Всеволода брат, и того пуще - когда в Курске княжил, таких отчаюг из курян в дружину набрал, что в битву с одними ножами засапожными хаживали. Без щитов и шлемов, криком жутким и посвистом неприятеля побеждали. Вот помню... Ну, да выпьем, сыне...

Попу было что рассказать из воинской жизни. Поговаривали, что на крест и рясу благословили его не смолоду. Но о той прежней жизни отец Федор не говорил никогда, считая её полной грехов, которые ему следовало искупить:

- И без этого нельзя, - вздохнул Людота. - Не ты соседа, так сосед тебя. Отродясь так было - что ни князь, то вояка.

- Пора князьям русским не удалью жить и не о славе одной печься. Коли уж Бог тебя над людьми властвовать поставил, так ты мудростью бери, а не ратью. А они, словно дети неразумные, со времен Трояновых добра от зла не отличают. И мыслит всяк из них одинаково - на престол побогаче сесть:Церкву каменную, что еще при Феодосии построили, князя который год прошу поправить: Погоди, говорит, вот детинец подновлю, дружину обихожу, а уж потом: В Чернигове сядет, там и будет град изукрашивать.

- Ну уж, Чернигов, - возразил Людота. - Там Игорь Святославич, нашего князя брат старший, по праву сидеть будет.

- Этот Черниговом уж точно не наестся - Киева добиваться станет. И половцев в помощь покличет. Он со сватом своим, Кончаком, Киев на копье уже пробовал. Не вышло. Еще попробует. Гордыней куда более других полон и бед еще много сотворит... Ну, да выпьем, сыне...

Марфа поставила на стол еще корчагу пива.

- Кабы не распря княжья, - сказал Людота, вытирая бороду рукавом, - так половцев тех уже забыли бы, как звали.

- Может и так, - согласился отец Федор, заедая пиво квашеной капустой. - Как Владимир-киевский в былые времена печенегов разметал. А можно иначе: косоги да торки звериной свирепости племена были, а умом и терпением нашим сели на Руси, окрестились и живут без зла. И с половцами надо не мечом, а разумом. Русь со времен изначальных языки другие в себя вбирала...

Далее разговор пошел невразумительный - выпито было немало. Отец Федор подытожил:

- Хоть они и свиньи, князья наши, но дай им Бог здоровья и долгих лет - другие хуже могут быть.

После этого он нарочито твердой походкой двинулся в город, впечатляя встречных бордовым цветом лица. Слободские собаки почтительно убегали с его дороги, опасаясь дубины:

Под Троицу приехал в Курск князь Всеволод. В мае, когда войско возвращалось из неудачного похода, князь на Казачьей заставе в баньке грязь походную смыл и, не медля, двинулся дальше. Теперь же все было иначе. Предупрежденные горожане и слободичи ждали Всеволода и его старшую дружину у Княжьей дороги.

Пыль из-под лошадиных копыт раньше боевых труб возвестила об их приближении. Рядом с князем ближние бояре в расшитых золотом корзнах*, в шапках дорогого меха, сбруи лошадей ярко блестят на солнце. Дальше воеводы, старшие дружинники. Эти тоже одеты не бедно, но отличались еще и статной посадкой в седлах.

Князь без оружия, одет просто: в холщовую, красиво расшитую рубаху. Шапка в приветственно поднятой руке, светлые кудри шевелит ветер, русая короткая борода не скрывает широкой добродушной улыбки.

- Здорово, куряне! - крикнул он, поднявшись в стременах. - Скучал по вам, воины мои доблестные.

- Гой еси*, княже! - кричали встречающие. - Дай Бог тебе здоровья, отец наш.

Всеволод старался с каждым знакомым поздороваться отдельно, поприветствовать хотя бы взмахом руки.

- Здорово, Гасила. Живой еще? Не зашибли в стенке?

- Еще не раз в Поле с тобой сходим, княже.

- Эй, Людота! - Всеволод осадил коня и, нагнувшись, дружески хлопнул кузнеца по плечу. - Здорово, кузнец княжий. Меч твой исправно служит - спасибо за него.

Князь перевел взгляд на согбенного старика:

- Гой еси, Басарга*, старый вояка. Когда половцев воевать пойдем?

- Да хоть сегодня, - бодро отвечал старец под дружный смех. - Только вели, чтобы печку горячую за мной на телеге возили:

Князь был хорош: крепок, ладен, красив. Черты лица соединяли в себе русское со скандинавским. Но не было в нем ничего, что позволило бы угадать легендарного воина. Среди курян, впрочем, как и в летописях, к Всеволоду прикрепилось прозвище "Буй-тур", "Бешеный бык". Такие имена случайно в суровом двенадцатом веке не давали - его надо было заслужить. "В бою страшен, как тур разъяренный, - объяснил как-то Людота. - Себя забывает в сече, ран не чувствует и сталь чужая его не берет. После боя, бывало, водой князюшку отливали издали, а то, зашибет".

А Всеволод уже балагурил с красивой молодухой:

- Уж не мой ли? - смеялся он, показывая на кудрявого младенца на руках у женщины. - Признавайся.

Довольная вниманием знатного удальца, женщина густо зарделась.

- Только прикажи, княже, и тебе такого же рожу. Ежели времени терять не станешь, то к следующей Пасхе поспею.

Взрыв хохота не дал расслышать, что ответил ей князь, но, судя по тому, что молодуха, раскрасневшись еще больше, со смехом протестующе замахала на Всеволода рукой, он ввернул нечто совсем солененькое.

Человеку этому без малого через год предстояло пережить гибель своих дружин и ратного войска. Любимые им куряне лягут в чужой земле без креста и могилы - на прокорм воронью. А сам на два года окажется в тяжком плену. Вернувшись, он снова будет помогать старшему брату Игорю в его притязаниях на богатые княжеские престолы. Умрет Буй-тур в сорок два года - скажутся раны былых сражений. Через восемьсот лет будет найдено его захоронение и антрополог профессор Герасимов по черепу восстановит внешность Всеволода...

Но пока ему всего двадцать девять лет, он силен, красив, удачлив и не ведает о своей судьбе:

Сразу за Троицей следовала "русалочья неделя".

Алешка объяснил Роману:

- Русалки в эту пору на берег выходят и мужиков приманывают, а потом топят их в реке.

- А ты сам видал русалок-то?

- Кабы видал, так сейчас не с тобой, а с водяным беседовал бы.

- Сходим ночью на берег, - предложил Роман, но Алешка наотрез отказался:

- Защекочут до смерти.

Согласился сходить Никита.

...Ночь в июне коротка, к реке двинулись, как только стемнело, и на безлунном небе высыпали звезды.

На дощатике, стараясь не шуметь веслами, прошли километра два вверх по течению Тускари - в этих местах русалок видели чаще.

- Левый берег там чистый, песчаный, а правый ивняком зарос, дно глубоко, омуты, - рассказывал шепотом Никита. - Как раз для русалок гульбище.

Притаились в ивняке правого берега:

Вот как будто ладонью кто-то по воде хлопнул - звук в тишине далеко идет.

- Водяной на сомах катается, - объяснил Никита.

Куряне были уверены, что сом - рыба нечистая. Сома не ловили, способствуя увеличению их роста - иной раз такие киты из подводных ям всплывали, что в любую небылицу поверишь. Не ловили и раков, называя "водяными сверчками" и считали, что их укус может быть ядовитым.

- А водяной из себя какой? - спросил Роман.

- Мужик голый и пузатый, волосами зелеными оброс.

Это Роман в мультиках видел. Вспомнилась старая песенка: "Я водяной, я водяной, никто не водится со мной...".

Вдруг такой жуткий клик пролетел над водой - у Романа аж сердце упало. Но Никита махнул рукой:

- Выпь орет.

...На восточной части неба разгорелось зарево невидимой луны. Скоро она осветила берег:

- Вона, глянь, - негромкий возглас Никиты разбудил задремавшего было Романа. На песчаной отмели противоположного берега появились фигуры в белых до пят рубашках. Взявшись за руки, смеясь и гомоня, они кружились в хороводе, потом начали плескаться на мелководье, плести венки, петь странные песни, как будто звали кого-то из глубин реки.

- Я погляжу, - сказал Роман и, не слушая предостережений товарища, бесшумно соскользнул с борта в воду. Впрочем, за шумом, который устроили русалки, его все равно не услышали бы.

От прикосновения водорослей становилось жутковато. Где-то поблизости раздался очередной тяжелый удар по воде. Скоро ноги Романа коснулись твердого дна, и он вблизи разглядел хоровод.

Это были девушки, пришедшие к реке ворожить на суженых. Вот они начали бросать в воду свои венки, выкликая имена желанных женихов. Роман вздрогнул, когда назвали его имя и пышный венок шлепнулся на воду рядом. Девушки хором стали произносить заклинание, из которого Роман понял только начало:

- На море, на Океане, лежит бел-горюч камень Алатырь, никем неведомый, под тем камнем сила могучая. Выпускаю я силу могучую на доброго молодца...

Роман мог бы поклясться, что одна из "русалок", выкрикнувшая его имя, была дочка боярина Седоватого. Блажит девка, подумал он, но поймал себя на том, что интерес Анюты ему приятен.

Девчонки на берегу теперь обращались за содействием к духам вод. Завершилось заклинание вопросом:

- Согласны ли вы, духи водяные, помочь нам?

Против своей воли, будто водяной его пальцем под ребро ткнул, Роман, напялив на голову Анютин венок, высунулся из воды и басовито ответил:

- Да помогу, чего там.

На берегу смолкли, потом завизжали, потом послышался топот легких ног - "русалки" убегали от того, у кого только что просили помощи. Потом остановились и стали со смехом делиться впечатлениями.

- Эй, - Роман вышел на песчаный берег. - Зачем убежали?

- А ты кто? - спросила самая бойкая из "русалок".

- Водяной.

- Тогда поведай, попадут ли венки к молодцам названным?

- К одному уже попал, - рассмеялся Роман

- А как звать-величать его? Уж не Ромшей ли?

- Пусть та, что венок последней бросила, подойдет - я ей имя на ушко и шепну.

- А под корягу не утащишь?

- У меня там хоромы, как у князя.

Девичий щебет перекрыл грубый мужской голос, что никаких опасений у "русалок" не вызвало - их охранял кто-то наверняка оружный.

Было самое время ретироваться, чтобы заставить девок долго сомневаться - кто же был на берегу, может, и впрямь водяной?

Роман прыгнул в воду и доплыл до лодки.

- Где ж твои русалки? - засмеялся он, обращаясь к Никите.

- Может, они тебя заманивали, - неуверенно ответил тот.

...На следующий день по Курску разнеслась весть, что на Русалочьем берегу видели настоящего водяного, который чуть не уволок в воду одну из девок.

...Они неожиданно столкнулись на торжище возле лавки, где продавалась "бижутерия". Анюта примеряла стеклянные браслеты, в глазах девушки стояли слезы - "наручи" были великоваты для ее тоненького запястья.

Анюта зарделась, как при их первой встрече, но тут же улыбнулась, наверное, вспомнив ночное приключение.

Роман тоже смутился, но начал первым:

- Водяной приходил, принес венок от русалки, велел никому не отдавать, если только русалка его не потребует.

- Какой водяной! - голосок её оказался негромким и нежным, а синие глаза наивно распахнулись.

Сопровождавшая её черноризка ухватила Анюту за рукав и вывела ее из лавки, что-то выговаривая девушке на ухо.

"Влюбиться еще не хватало", - подумал Роман.

Словарь:

      "В Ольговичах он (Всеволод Святославич, князь Курский и Трубчевский) 
         всех удалее рожаем  и воспитаем и возрастом и всею добротою и 
         мужественною доблестью:"  - фраза из летописи 12-го века.
      корзно  - богато украшенный плащ
      гой еси - будь здоров
      басарга - ловкий

© Виктор КРЮКОВ.