автор: А.В.Зорин

1612 г. Разгром Белгорода и осада Курска.

Катастрофическим для Порубежья стал 1612 г. когда князь Семён Лыко, урядник лубенский, совершил свой опустошительный рейд, начав с погрома окрестностей Рыльска. Тут его люди захватили 20 пленников. Затем он приступом взял и сжёг Белгород. Это была мощная порубежная крепость, выстроенная осенью 1596 г. на вершине Белой горы, возвышавшейся над Северским Донцом на 60-70 м. Крепость состояла из трех частей: четырехугольного детинца и двух окружавших его линий обороны. Конструкция крепости была дерево-земляная: на сравнительно невысоких валах были устроены деревянные стены, рубленые в тарас, и башни. Белая гора состояла из чистой меловой породы. По этой причине в крепости не было колодцев, и ее водоснабжение осуществлялось через тайники, выходившие к рекам. Тем не менее, войска князя Лыко "Белгород и острог большой и малой и посад, и на посаде монастырь ... и мирския церкви, и дворы все разорили и выжгли без остатка". После этого погрома крепость на Меловой горе на правом берегу Северского Донца более не восстанавливалась и была в 1613 г. перенесена на новое место. Князь вернулся в Лубны с богатой добычей и многочисленными пленниками.

После смерти Семёна Ивановича славный поход 1612 года (наряду с его последующими подвигами) был даже воспет в стихах: "Кгды за его приводом замок московскій Белгород добывали, Кгды през штурм и бой добыл места и замку, ще войско здобывало Скарбу немало. Потом збурил Рылск, Путивль - C подивенем всих, яко оный князь был таким рыцерем".⁽²⁷⁾

Вслед за тем польские войска, состоявшие в основном из черкас, подступили под стены Курска, разгромив большой острог и неудачно осаждая в течении месяца малый. Неизвестно, участвовал ли в осаде Семён Лыко. Местное церковное предание приписывает главенство над вражескими силами "гетману Желтовскому", однако документы сообщают, что под Курском в 1612 г. действовали отряды полковников Родкевича и Старинского.⁽²⁸⁾ Первый из них захватил двух пленников, второй - целых 25. Такое количество пленников свидетельствует о крупномасштабных боевых действиях, что вполне можно соотнести с длительной осадой Курска. Таким образом, можно считать, что имя по крайней мере одного из предводителей неприятельского войска, штурмовавшего Курск в тот год установлено.

Основным источником для описания осады Курска служит "Повесть о граде Курске и иконе Знамения Божьей Матери", составленная в 1660-х гг.⁽²⁹⁾ Точная дата самого этого события пока не установлена. В сохранившихся документах она относится к 7120 году от сотворения мира, что в пересчёте на современное летоисчисление приходится на период с сентября 1611 г. по август 1612 г. В челобитной на царское имя жители города писали, что "в прошлом де в 120 году, как приходили под Курск Литовские люди и острог большой взяли, а они собрався в малом острожке от Литовских людей отсиделись".⁽³⁰⁾ Однако в таком случае приходится признать, что в описание событий, сохранившееся в "Повести о иконе Знамения", вкрались серьёзные анахронизмы. Известный историк профессор Д. И. Багалей показал в своё время, что польский полководец "гетман Желтовский" (Жолкевский) не мог реально участвовать в описанных событиях, если они относятся к 1612 -1613 г.: "если автор "Повести" разумеет здесь Ст. Жолкевского, то нужно прямо сказать, что это неверно - ни в 1613 г., ни в 1617-1619 г., во время прихода Владислава в Московское государство, его не было при войске … Один Жолкевский упоминается в качестве предводителя польской армии в Московских пределах, но это был молодой Адам Жолкевский, приходивший сюда ещё до воцарения Михаила Фёдоровича".⁽³¹⁾ Не мог осаждать Курск и казацкий гетман Сагайдачный, также упоминаемый в "Повести". Описание прохода его воинства через Курский край может относиться только к 1618 г.. ⁽³²⁾

Зато именно к 1612 г. относится первое пребывание на воеводстве в Курске упомянутого в "Повести" стольника Юрия Игнатьевича Татищева. Кроме того, "Повесть" сообщает, что нападение врагов было для курян божьей карой, поскольку они "яко овцы, егда сердца их во благих разблажаше, тогда никако же напасти на ся мнеша быти и в земных делесех, в веселии пребывающе, и повеленной пост мнози несохранением обругаша и ничтоже се преступление заповеди вмениша". Неприятель появился под Курском "егда же оно се заповеданныя три дни среды преидоша и в день среды в вечеру".⁽³³⁾ Упомянутый здесь трёхдневный пост не имел ничего общего с обычным церковным календарём. Дело в том, что в 1611 г. по всей России распространились слухи о видении, явившемся в Нижнем Новгороде "некоему мужу по имени Григорию". Согласно этому видению, Русское царство и все православные христиане могли спастись только если "люди по всей Русской земле покаются и станут поститься три дня и три нощи, не только старые и молодые, но и младенцы ... если же не покаются и не станут поститься, то все погибнут и царство разорится". Духовенство всячески поддерживало эти слухи и в итоге осенью 1611 г., "после взаимных отписок, в разных средних и поволжских городах, по приговору всей земли Русской, определили: поститься три дня в неделю, - в понедельник, вторник и среду ничего не есть, не пить, а в четверг и пятницу сухо есть. Этот обряд, совершаемый повсюду с единой для всех целью, укреплял общее побуждение русского народа".⁽³⁴⁾

Таким образом, осаду следует датировать первыми зимними месяцами 1612 г. Кстати, именно зиму выбирали в то время "литовские люди" для наиболее сокрушительных своих ударов. Например, именно в январе 1617 г. Юрий Вишневецкий атаковал Путивль, именно в январе 1634 г. подступил к Курску Иеремия Вишневеций. Так или иначе, но за легендарными неточностями позднего курского летописца угадывается картина подлинных драматических событий Смутного времени.

"Повесть" рассказывает, как гетман Желтовский "из града Путивля войск своих с полками пойде на Рыльск, на Орёл и оттоле воинство свое под многие страны и грады разосла". Численность неприятельской армии курский летописец доводит до 70 000, что, конечно, является значительным преувеличением. Появление неприятельского войска оказалось для жителей уезда полной неожиданностью. Большинство из них не успело запереться в стенах крепости. В итоге им пришлось искать спасения в других местах: "и человецы вси кииждо побеже во иныя окрестныя грады, комуждо ко граду скорейше дойти могуще".⁽³⁵⁾

К стенам Курска польско-казацкое войско подступило под вечер в среду, на исходе последнего дня трёхдневного поста во время вечерни. Появившись внезапно у стен города, враги сразу же ринулись на штурм, приступив к стенам Курска с двух сторон: "Ко граду приступиша и зело ратоваше крепко и от речки рекомой Кур и большого града и Георгиевские врата и ту часть стены и от Божедомныя слободы часть града запалиша".⁽³⁶⁾

Гарнизон не имел достаточно сил, чтобы обеспечить оборону всего периметра укреплений большого острога. Поэтому воевода стольник Ю. И. Татищев принял решение отвести своих людей в пределы цитадели - малого острога, - невзирая на его ветхость: "видевше много сопротивных воинств и крепкое их к сему граду ратование, а во граде мало людствия,… великий и твердейши град он оставя, а сами вси в малый и нетвердый град поидоша". Однако даже стены малого острога оказались слишком протяженными для слабых сил Татищева, поэтому пришлось оставить без защиты участок от Куровой до Меловой башни, которому, видимо, пока ещё не угрожала опасность. Кроме того, в стенах его зияли проломы, которые пришлось наспех заделывать, разбирая на брёвна ближайшие постройки: "аще он и худейши онаго града яко и во иных местех и стены от Куровой по Меловую башню мало где что имуще немогуще его во оно время осадное людми обьяти и худыя места вскоре разяв храмины утвердиша. Видевше еже гражданя вели град изоставиша, возмнеша, яко гражданя убояся их, на нь пришедших оставя грады побегоша и абие напрасно во нь вскочиша".⁽³⁷⁾

Прикрывая отход в малый острог, воевода организовал контратаку против наступающего противника. Враг, ворвавшись в пылающий город, быстро смёл немногочисленные заслоны его защитников и затем устроил настоящую резню: "и велие между ими быст сражение и пролитие крови сюду и сюду, а наипаче на православных христиан и жен и детей велия в том времяни крови пролияся". Попытка с ходу захватить малый острог была отражена с потерями для штурмующих, которые "сей малый град обступиша всюду твердым обступлением и ратоваша крепким ратованием и жесточайшим ко граду приступлением, хотя во оно время сей град взяти и множество воинства своего на оном месте изгубиша". После этого осаждённым предложили сдаться, "некоего же от вои своих прислаша града сего к воеводе и ко гражданом о здаче говорити".⁽³⁸⁾

Этот парламентёр заявил: "зрите ли елико же нашего множество воинства и что сего дня сотворили болшую вашу и твердейшую крепость взяша и во многих от вас избиша, а сего ли худейшаго града не имам преодолети, но аще вы живота своего не пощадите и града сего не здадите, то заутра сей град без всякаго закоснения восприимем и без всякаго милосердия всех вас и до сущих младенцев предадим смерти, аще ныне града сего не имате здати, то впред от вас ваше прошение никако же может быти принято, зане и без вашия здачи сей град восприимем".

На эту угрожающую речь воевода и горожане кратко отвечали: "Яко никако же вам сей град имамы здати, но вси желателный есмы за имя Христово помрети".⁽³⁹⁾

Тогда в ночь с пятницы на субботу была предпринята попытка приступа. На этот раз удар был нанесён по Пятницким воротам. Видя подготовку к штурму и зная непрочность ворот, осаждённые предусмотрительно заранее засыпали их наполовину землёй. Сохраняя по приказу воеводы тишину и полное молчание, они ожидали неприятеля и условленного выстрела с Пятницкой башни - сигнала открыть огонь. Когда штурмующие приблизились с тараном, их встретил мощный залп: "И егда же противнии ко граду приближашася и уготованным древом хотеша врата низвергнути и стену града подсеками, и в то время напрасно вси противным изо много оружия отповедь учиниша и многих вечно спат сотвориша. И много в ту нощь противнии на град ратовали и ничто же успеша сотворити и такую себе язву восприяша". Согласно сведениям автора "Повести…" ("яко нецый поведаша ми"), штурмующие потеряли до 9000 человек. Число потерь, разумеется, преувеличено, однако несомненно, что врагу был нанесён серьёзный урон. После этого противник долго не предпринимал активных действия, продолжая обстрел крепости до "седмицы".⁽⁴⁰⁾

Ожидая нового приступа и видя невозможность защитить полностью все участки стены, воевода приказал сжечь участок между Куровой и Меловой башнями вместе с Меловой и "безверховой" башнями. "Повесть…" объясняет это вмешательством Божьей Матери, которая передала совет поступить так через "некую жену" и белгородского пушкаря Ивана Москвитина. Женщине видение явилось во сне, а пушкарь узрел в ночи "зело страшно и преславно чюдо оно видяще, яко от Пятницкия башни по забралу града шествовала в преизящном свете девица, а со обою страну ея два юноша в светлых ризах, да знавает он, яко се шествовала Пресвятая Богородица, град сей от противных защищая". Как бы не относиться к достоверности этих сведений, нельзя не признать полезности полученного совета "дабы рукав, иже к Меловой башне и безверховую башню града спалити, а аще не спалят, то град сей от противных взят имат быти, аще ли спалят спасется". Возможно, сам воевода и прибег к авторитету Богородицы, чтобы её именем освятить столь рискованный шаг, как сознательное уничтожение части городских укреплений. Так или иначе, но решение было принято и вскоре "по завещанию Пресвятыя Богородицы от оныя башни до другия заградя древесы и излишнюю стену с Меловою башнею запалиша".⁽⁴¹⁾

Осаждающие, видя огонь, ошибочно решили, будто жители зажгли крепость и под прикрытием огня и дыма сами теперь спасаются бегством. Поэтому город был тотчас окружён конными и пешими воинами, чтобы ловить разбегающихся курян. Однако, убедившись в своей ошибке, противник тотчас переменил свои планы и решил воспользоваться пожаром и возможным замешательством среди защитников крепости, чтобы попытаться внезапным ударом овладеть ею. Была предпринята атака со всех сторон. Главный удар наносился со стороны пожарища, - "а наипаче же с того зазженого места", - где штурмующие и понесли наиболее тяжёлые потери: "и на оном месте зело множество противных победиша и смерти предаша". Приступ был отбит.

После этой неудачи осаждающие перешли к правильной блокаде, окружив город окопами и лишив горожан доступа к воде: "И оттоле противнии день от дни злохитростное свое на взяти града хитрости дающе гражданом тягость велию крепким своим обступлением сотворяюще, яко шанцами всюду окруживше и воду отнявше".⁽⁴²⁾ Только обильные снегопады помогали осаждённым бороться с жаждой. Однако воды на все всё равно не хватало, к тому же стал иссякать запас пороха.

Участились предложения сдачи. То и дело являлись вестники из враждебного стана, которые уверяли, что ни за что не отступят, не взяв города. Осаждённых пугали скорым приходом свежих польских войск (в "Повести…" упоминается имя великого гетмана Потоцкого), которые не окажут им никакой милости, "но, восприяв град, всех предаст вы ни единым милосердием мечю изозщренному". Жажда и нехватка боеприпасов привели к тому, что осаждённые "устрашишася и начаша совещати, о еже бы им како животу своему хотя малую отраду подати и ежели бы им от жажди помирати".

Осада продолжалась уже третью неделю и куряне изнемогали от выпавших им лишений. Наконец, на общем сходе осаждённые решили оставить крепость, пробиться через кольцо осады и укрыться в лесах за Тускарью. Была назначена и ночь для прорыва. Но накануне "спасского попа, что за речкою Куром [церковь], попадья услышав сей совет и желая от противных за се почесть себе восприяти", явилась во вражеский стан и раскрыла гетманам намерения курян. Гетман решил поставить на месте предполагаемого прорыва отряд конницы, "уготованный на посечение безо всякаго милосердия" всякого, кто выйдет за пределы крепостных стен. Одновременно планировалось начать общий штурм острога, покидаемого защитниками. Победа сама шла в руки врагу.

Однако один из посланников, являвшихся с предложением сдачи, внезапно ободрил осаждённых, рассказав о своём видении, которое говорило ему о том, что город никогда не будет взят, потому что его хранит Божья Матерь, которую многие из осаждающих не раз видели ночами обходящую стены крепости. Видение являлось то как женщина в светлых одеяниях, "зрения никако же никто от них на ню могше зрети ниц падоша", то как девица в окружении шести мужей "во светлосиятелных ризах … и з жезлами". Говорили также о явлении некоего "светлообразного" юноши в белом одеянии и на белом коне. От этого и от "иных страшных явлений", в лагере осаждающих возникло "велие смятение".⁽⁴³⁾

Подобные рассказы воодушевили как воеводу, так и горожан. Вероятно, также, им стало известно и о планах осаждающих на эту ночь. Так или иначе, но когда неприятель приблизился к стенам крепости, "от граждан на той брани множество противных быст убиенно". После этого враги участили свои приступы, лишая осаждённых ночного сна.

На четвёртую неделю осады поляки решили было отступить от упрямой крепостцы. Но, когда они уже снимали лагерь и трубили войсковой сбор, к ним явился ещё один перебежчик - поп Спасской церкви что за Куром (муж изменившей прежде попадьи).⁽⁴⁴⁾ Он поведал гетману, что горожане, опасаясь повторения ночных приступов, с вечера до рассвета бдят на стенах, "а в день всегда без боязни от труда опочивают". Более того, изменник посоветовал приступать к городу со стороны Толкочеевских ворот - наиболее слабого участка обороны. Обнадёженные этим неприятели повторили штурм, но и эта попытка кончилась безрезультатно, хотя город был на грани падения: "И ко граду на приступ напрасно приидоша и нецый от них и во град сей внидоша и узревше се граждане на оно место много стекошася и крепце с сопротивными борющеся. И на обе страны крови пролияшеся и в мале от противных не взятся в той час град сей спасеся".⁽⁴⁵⁾

После этого враги "зело освирепишася и частым крепким приступлением начаше град сей озлоблять ... ко взятию града всякие хитрости устрояюще". Четырёхнедельная осада, постоянные приступы и жажда довели горожан до почти полного изнеможения. Пленники, которым удавалось бежать из вражеского стана, передавали, что неприятель помышляет только о взятии города и не думает об отступлении: "от избегших сего града людие от рук противных слышанием уверишася, еже противнии ничтоже ино совещают токмо, еже о взятии града всякое ухищрение. И не преодолев никогда же от него без делни отити хотяще". Можно предположить, что "побеги" эти были организованы самими же осаждающими с целью ещё более подорвать дух защитников города.⁽⁴⁶⁾

В итоге горожане вновь стали совещаться, обсуждая возможность сдачи. Автор "Повести…" передаёт общее мнение курян, собравшихся на совет: "Ныне уже граду нашему во обступлени бывшу 4 седмицы, и в день дней ко граду нашему жесточайшим ратованием являются и всякое над ними зло умышляти не престают и мнози гради твердейша сего множество людей исполнении силою своею яша, а мы ни единыя помощи откуду либо чаем, что имамы сотворити с сими развее сего еже град сей имея противным здати и тем от горкия смерти спастися, а аще не здадим, то безвременно зле живот свой и з женами нашими и с детми имамы скончати". Однако на совете затем взял слово "нецы из них муж благодатии божий исполнен", который всё же сумел переломить общее мнение и убедить горожан держаться до конца. "Повесть…" приводит эту речь, изобилующую многочисленными библейскими цитатами и явно относящуюся к области литературного творчества самого летописца.⁽⁴⁷⁾ Однако город сдан не был, а вот осаждающим, в конце концов, всё же пришлось снять осаду и бесславно отступить от стен ветхой, но столь неприступной крепости. Курск остался прочным оплотом России на её южных рубежах.

Согласно обету, данному курянами во время осады, в городе была выстроена церковь, положившая начало Знаменскому мужскому монастырю. В челобитной на царское имя жители города писали, что "в прошлом де в 120 году, как приходили под Курск Литовские люди и острог большой взяли, а они собрався в малом острожке от Литовских людей отсиделись и обещали они в Курску в малом острожку возле города на конец торгу против городового моста, что поставлена была часовня … воздвигнуть церковь Пречистые Богородицы Курские".⁽⁴⁸⁾

Александр ЗОРИН, кандидат исторических наук, главный хранитель фондов Курского государственного областного музея археологии.

ПРИМЕЧАНИЯ:

27. Там же.

28. Папков А. И. Указ. соч. С. 54-55.

29. Частично опубликована А. И. Раздорским в приложениях в: Зорин А. В., Раздорский А. И. Порубежье. Курский край в XVII в. / Курский край. Т. VI.- Курск, 2001 - С. 291-312.

30. И. П. Историческое описание Коренной Рождество-Богородицкой пустыни. - СПб., 1876. С. 26

31. Багалей Д.И. Повесть о граде Курске и о Знаменской иконе Божьей матери // Календарь и памятная книжка Курской губернии на 1888 г. Курск, 1887. С. 270-271.

32. Следует отметить, что гетманом из двух Жолкевских был только Станислав Жолкевский (1547-1620). С 1588 г. он известен, как польный коронный гетман, с 1613 г. - как великий коронный гетман. Он участвовал в походе на Смоленск короля Сигизмунда в 1609-1610 гг., разгромил русские войска в Клушинской битве и вернулся в Польшу в конце 1610 г. Его племянник, Адам Жолкевский, с 1610 г. занимал пост великого коронного обозного, также участвовал в походе 1609-1610 гг., а также в походе Сигизмунда на Москву в 1612 г. Однако армия короля не продвинулась тогда дальше Волоколамска, а "Желтовский", согласно "Повести", наступал на Курск из Путивля, по обычному пути черкасских набегов.

33. Зорин А. В, Раздорский А. И. Указ. соч. С. 294.

34. Костомаров Н.И. Указ. соч. С. 721-722. К моменту создания "Повести" данный пост слился в памяти автора с другим постом - объявленном в 1613 г. во время Земского Собора при избрании на престол нового царя, Михаила Фёдоровича Романова. Это позволило А. И. Раздорскому датировать и события осады 1613 г., что противоречит чёткой дате источников - 7120 г.

35. Зорин А. В, Раздорский А. И. Указ. соч. С. 295.

36. Там же.

37. Там же.

38. Там же С. 295-296.

39. Там же. С. 296.

40. Там же

41. Там же. С. 297.

42. Там же.

43. Там же. С. 297-298.

44. В другом варианте "Повести…", которым пользовался Д. И. Багалей, здесь фигурирует зять упомянутой попадьи, дьякон той же церкви.

45. Зорин А.В, Раздорский А. И. Указ. соч. С. 299.

46. Там же.

47. Там же. С. 300-302.

48. И. П. Указ. соч. С. 26.