автор: В.Г. Власенко

Зимнее морозное утро. На свободной площадке позади деревянных павильонов универмага, что стоял у перекрёстка Верхней Луговой и Дзержинского, расположились в ряд несколько странных сооружений. Это приспособления для подогрева жареных пирожков. Основу агрегата составлял жестяной клёпаный котёл размером приблизительно 70х60х60 см., заключённый в топку из более толстого железа. В котле постоянно греется вода, для чего продавец время от времени подкладывает коротенькие чурочки дров через дверцу под котлом. На другом конце - труба, из которой вьётся дымок. В котёл с горячей водой погружён глубокий противень, Заполненный жареными пирожками в пять-шесть слоёв. Сверху противень закрыт промасленной бумагой, затем клеёнкой и, наконец, старой фуфайкой, которая сохраняет тепло самых верхних слоёв изделий. Под некоторыми из этих агрегатов были колёсики, поэтому они сильно смахивали на маленькие паровозики. Другие стояли на столбиках из кирпичей и напоминали мне печи Емели-дурака.

Пирожки с мясом стоили 50 коп., а с повидлом - 45. Мясная начинка состояла в основном из перекрученного в мясорубке лёгкого с добавлением печёнки, но нам, ребятам, всё это казалось очень вкусным.

Я прошёл мимо двух толстух в огромных валенках и направился к улыбчивому еврею, суетящемуся возле своего "паровозика".

- Два пирожка. Только, пожалуйста, погорячее, не из верхнего ряда.

- Что за вопрос, молодой человек! Сию минуту!

И вот у меня в руках кулёк бумаги, тёплый и даже горячий от пирожков.

- Приходите, молодой человек, в любое время. Мы всегда вам рады.

Мне льстит, что взрослый мужчина называет меня молодым человеком и обращается на "вы", поэтому я, преодолевая ещё детскую застенчивость, начинаю с пирожником разговор.

- А вот рядом с вами, у тех тёток, никогда горячих не дадут, - жалуюсь я. - Попросишь копнуть вилкой глубже, а они в ответ: "Ишь, какой умник! А холодные кто есть будет?"

- Но ведь у вас внизу горячая вода. Перемешайте - и все пирожки будут хорошие.

- Была горячая! Дрова час назад закончилась. И вообще, иди отсюда, не учи нас.

- Что вам сказать? - говорит еврей, у которого всегда и дрова наготове, и вода в бачке горячая. - Каждый работает по-своему. А Лидочке, что ближе к нам, и нагнуться трудно. Смотрите, какое у неё телосложение.

Мне не хочется уходить от приветливого человека, поэтому я продолжаю разговор.

- Как вы только не замерзаете на таком холоде?

- Меня горячий чай спасает. Вот, смотрите, дверца топки сделана с углублением, Я ставлю туда алюминиевую кружку - и через пять минут в ней вода закипает. Переливаю кипяток вот сюда, - он показал на эмалированную кружку с ручкой, обмотанной изолентой. - Немного сахарку, заварки - и жить можно.

Я смотрю на разговорчивого собеседника и всё больше проникаюсь к нему симпатией. Если бы мне было лет 13-14, я мог бы похвалить его: "Какой вы энергичный и как добросовестно относитесь к своей работе!" Но мне ещё неполных 9 лет, "взрослые" слова для меня затруднительны, поэтому я молча жую пирожки и улыбаюсь, слушая словоохотливого пирожника.

- Спасибо! - наконец, прощаюсь я. - Пирожки у вас очень вкусные. Теперь только к вам буду подходить.

На той же самой площадке, но ближе к Куру стоят ещё 2-3 подогревателя, здесь продают пирожки с повидлом. Некоторые утверждали, что повидло это делали чуть ли не из гнилых яблок, но я отлично помню, что начинка была сладкой, в меру густой и приятного цвета.

Если уж я вспомнил про повидло трудных послевоенных лет, необходимо сказать несколько слов о мармеладе моего детства и сравнить его с тем изделием, которое сейчас называется мармелад. Само это слово означает пасту из уваренной мармелы. Мармела - особый сорт сладкой, хорошо разваривающейся айвы, мякоть которой богата пектином. Охлаждаясь, мармеладная масса твердеет, её можно резать на кусочки, делать из неё различные фигурки. Сахар в настоящий мармелад не добавляли, айвовая паста сама по себе была сладкой.

Ну ладно, в России айва, тем более сладкая, почти нигде не растёт. Но ведь у нас много сортов яблок, богатых сахарами и пектином.

Мармелад в пору моего детства и юности варили именно из яблок. Был мармелад в больших, по 5 кг. брусках. Он имел не очень аппетитный вид, потому что делался не из отборных спелых плодов, как полагалось, а из любых подряд. Но всё-таки это был настоящий мармелад. Нарезанный пластинками, его клали на хлеб и пили чай без сахара. На срезе такой пластинки хорошо просматривались кусочки измельчённых уваренных яблок. Изделие было не только сладким, но и сытным. Гораздо более высокого качества был фигурный мармелад, продававшийся в развес или упакованный в коробках. А что сейчас нам предлагают под видом мармелада? Искусственный фруктово-ягодный сироп, синтетические красители и мощный, опять-таки синтетический загуститель. Природной фруктовой мякоти в таком изделии нет ни одного грамма. Удивительно, что люди мирятся с этим обманом.

Возвратимся, однако, в январское утро 1950-го года. Маленький пустырь, где продавались пирожки, позади был застроен какими-то будками и сарайчиками, которые загораживали довольно крутой берег Кура. Под прямым углом к этой неряшливой ограде возвышался надёжный каменный парапет моста. Этот мост настолько хорошо вписывался в окружавшую часть ул. Дзержинского, что люди, проходившие по нему и даже проезжавшие на трамваях, его не замечали. За мостом располагалось притягательное для многих ребят местечко, а именно магазин "Культтовары". Я ходил туда как в музей.

На стенах там висели картины и портреты. В самой большой раме - "Утро нашей Родины", где товарищ Сталин стоял посреди пшеничного поля и мудрым добрым взглядом смотрел вдаль. Под этой картиной на прилавках лежали готовальни, логарифмические линейки, изящные прозрачные лекала и возвышались литые фигурные чернильницы. Тут же стройным тройным рядом красовались строгих пропорций блокноты с тиснёными на обложке словами, например: "Делегату партийной конференции". И почти восторженное волнение в груди поднималось, когда я видел отдельно лежащую шеренгу толстых красных карандашей. На знаменитом плакате того времени, который назывался "Великий план преобразования природы", товарищ Сталин, стоя у карты СССР, именно таким карандашом перечёркивал крест-накрест пустыню Кара-Кум.

Был там и музыкальный отдел, где кроме нотных изданий продавались небольшие инструменты вроде труб, мандолин и балалаек. Трубы сверкали медью, гитары и мандолины отливали перламутром.

Но дольше всего я задерживался там, где продавались технические выдумки: конструкторы, заводные машинки, вертолёты, поднимающиеся в воздух под давлением водяной струи. Общую зависть вызывал стоящий вертикально у стены педальный автомобиль-кабриолет. В него свободно мог усесться мальчишка даже больше меня и, работая ногами, по-настоящему ездить по улице. У кабриолета были даже автономера ГАИ. В этом же отделе имелись и оптические аппараты. В тот день мне очень повезло: какому-то мальчику родители купили фильмоскоп и штук 10 диафильмов к нему. Парнишка этот почему-то проникся ко мне симпатией, поэтому пробный просмотр диафильмов мы произвели вместе. Особенно мне понравился фильм про юных нахимовцев. Шлюпки, вёсла, паруса, морские просторы, залитые солнцем, - всё это надолго запало мне в душу. Годы спустя я стал заниматься в курском "морском" клубе ДОСААФ, участвовал в гонках на вёслах, совершал вместе с товарищами дальние прогулки под парусами вдоль Сейма…

Между тем короткий зимний день перевалил за половину, и я вспомнил, что должен выполнить задание дедушки: набрать сена для кроликов. Можно было пройти по Сосновской и сразу оказаться в той весёлой части базара, куда привозили живность: поросят, овец, гусей, кроликов, где торговали заядлые голубятники и где в клетках прыгали и насвистывали певчие птицы. Но Сосновская в то время была застроена старыми мрачными домами, наводящими тоску, поэтому я вернулся к центральному входу в рынок и пошёл мимо прилавков, на которых стояли глиняные копилки-кошечки, свистульки, расписные деревянные ложки и солонки. Дальше бабы, закутанные в тёмные клетчатые платки, продавали квашеную капусту, солёные огурцы и большие бруски сала. Здесь меня догнал Толик Рыжий, живущий почти напротив нашего дома. Под мышкой у него была буханка хлеба.

- В очереди два часа стоял! - сообщил Толик. - В магазине, что "в столбах".

- А я в "Культтоварах" диафильмы смотрел, - похвастался я. - Вот бы изобрести такой фильмоскоп, чтобы дома кино смотреть.

- Уже лучше изобрели. Телевизатор!

- Что за телевизатор?

- А это как радио, но там есть окошечко. Посмотришь в него, и видно, как диктор последние известия читает.

- Врёшь! Такого не может быть!

- да это уже есть. Лилька, моя сестра, недавно была в Москве и видела этот телевизатор у родственников.

Я был ошеломлён этой новостью и некоторое время молчал. За средними воротами, находившимися как раз там, где сейчас проход между "Пятёрочкой" и главным корпусом рынка, начинались молочные и мясные ряды. Мы повернули направо и оказались на обширной площади, где стояли лошади, запряжённые в сани, слышался визг поросят и явственно чувствовался приятный запах махорки. Вокруг саней там и сям валялись кучки сена.

- Можно нам подобрать мусор вокруг ваших саней? - обратился я к нестарому мужику, подсчитывающему выручку.

- Мусор? - усмехнулся мужик. - Ладно, бери, бери, только с саней не хватай.

- По скольку сегодня продавал? - спросил мужика не видимый из-за соседней лошади человек.

- Четырёх по семьдесят, а остальных по пятьдесят свалил. Не везти же их обратно домой.

Напомню читателю: дело было в 50-м году, за 11 лет до Хрущёвской деноминации. На привычные многим хрущёвские деньги поросят продавали по 7 и по 5 руб. за штуку.

Мужик продолжал разговаривать с не видимым для нас крестьянином: "Ведь это самый ранний опорос. Я их в трёх мешках и в плетухе с сеном еле-еле сюда привёз. Попробуй, выходи их по такому холоду! Вот ближе к весне покупать будут веселее - тогда и цену назначить можно".

Потрудившись около 5-6 саней, мы с Толиком набили большую сетчатую сумку до тугого состояния. Было решено, что дедово задание выполнено и можно возвращаться домой.

А дома, оказывается, были у нас гости - дедушкин сослуживец механик Печенев с женой. Дядю Сашу Печенева я хорошо знал с тех пор, как мы жили на крупозаводе.

Прошла с того дня уйма лет, но в моей голове как на фотобумаге очень чётко зафиксировалось, какие "яства" стояли на столе. На мелкой тарелке веером поблёскивали кусочки аккуратно нарезанного сала "с прорезью", в зелёной эмалированной миске горкой высилась квашеная капуста, в глубокой тарелке зеленели и краснели солёные огурцы и мочёные помидоры, в большой старинной селёдочнице поместились две жирные селёдки. Дедушка наливал гостям из графина ярко-жёлтую жидкость - водку, настоянную на лимонных корках. И как раз в это время бабушка принесла из кухни тушёного кролика и картофельное пюре со шкварками.

- Вы крольчатину едите? - спросила она гостей.

- А как же, Ольга Николаевна! Очень даже едим, ответил, смеясь, Печенев.

- Тогда, значит, вы городские люди. А то ведь кто родом из деревни, все в один голос твердят: кролик - это та же кошка.

- Нас только они и выручают, - сообщает дедушка. - Мясо на базаре покупать накладно. Мы свинину или говядину берём только для борща раза три в месяц, потому что варёный кролик даёт невкусный бульон. А жарить их, особенно тушить - прекрасная вещь получается. У меня с осени их обычно штук сорок, а к весне я оставляю двух маток и одного самца.

О чём ещё говорили тогда за столом, я, конечно, не могу пересказать. Помню только, что дедушка раза два чётко произнёс: "Если бы Германия объединилась - никакой войны не было бы". А дядя Саша энергично и весело повторял: "Всё будет хорошо, Александр Михалыч! Вот увидите - всё будет хорошо".

Гости распрощались около восьми часов, когда на улице была уже ночь. Я вызвался проводить дядю Сашу до Михайловской церкви. Дальше им надо было идти по прямой до ул. Раздельной.

В Михайловском переулке мы невольно остановились: прямо перед нами, на горе быстро вращались крылья ветряка Уфимцева. Крылья к Новому году были украшены разноцветными лампочками. Эта простенькая иллюминация сладко волновала мою детскую душу.

- Смотри, дядя Саша, как красиво! Вот если бы по всему городу такое устраивали! - не удержался я от восклицания.

- Эх, Валерка, Валерка, подожди лет десять, и, если не будет войны, везде такие огни начнут плясать, что глаза заболят.

Не лишённый воображения и много читавший механик ошибся только во времени. Нынешняя светореклама пришла в 90-е годы, но от её бесовской энергии уже часто бывает не по себе. А круглосуточные видеофантазии в "телевизаторах" способны свести человека с ума.

©ВАЛЕРИЙ ВЛАСЕНКО, 07-09.02.2016 г.
        Предоставленно автором специально для сайта "Курск дореволюционный".