автор: В.Г. Власенко

Путешествий по земле, воде и воздуху было у меня немало. Но постоянными дорогами моей жизни стали те, что пересекают холмы Средне-Русской возвышенности, петляют вдоль Сейма, Свапы и Псла. По роду своей работы я регулярно выезжал в районы области для чтения лекций. Перелистывая старые тетради своих дневников, я погружаюсь в давние чувства и мысли... Надеюсь, что некоторые жители тех мест, о которых я здесь пишу, вспомнят былое и сравнят его с нынешним днем.

Конец октября 1973 года. Работа в Дмитриевском районе началась со школ в Коробкино и Поповкино. До самой дальней, Коробкинской, не более 20 километров от бетонной трассы, но ехали целый час, буксуя в низинах и объезжая ухабы на взгорьях.

Когда меня завели в физический кабинет, я понял, что там сидят учащиеся всей смены. Пришлось вместо трех запланированных лекций "выдать" некое попурри из астрономии, космонавтики и природоведения. Благо, что слайды у нас хорошие, ребята воспринимали их как интересный фильм. То же самое вышло и в Поповкинской школе, но там даже физический кабинет оказался слишком просторным для всех учеников и учителей, собравшихся вместе.

- Опустело село, не хотят люди здесь жить, - рассказывал старый учитель физики, которого мы подвозили в Дмитриев. - Сами видели: школа новая, большая, а учиться в ней некому.

- В чем же дело? - спросил я, хотя давно знал ответ.

- А что теперь в селах делать? Земля ведь только на бумаге колхозная, а на самом деле для колхозников она чужая. Что сеять, когда сеять, когда убирать урожай - этого даже председатель точно не знает, ждет команды из райкома. По радио талдычат, мол, надо смелее проявлять инициативу, а попробуй, прояви - получишь по шапке... Ну и, конечно, бездорожье, - продолжал наш собеседник. - Даже летом, пока автобус до трассы доберется, все кишки вымотает, а в распутицу, считай, мы полностью отрезаны от мира. Последние годы начали дороги строить, да поздно спохватились: народ в села уже не вернешь...

Ясное апрельское утро 1974 года. Мы едем в Белую старой дорогой через Обоянь, Бушмено и Долгие Буды. Окрестные поля густо зеленеют ровными, как щеточка, озимыми. В Беловском районе встречает меня высокий улыбающийся Иван Ильич, похожий на типичного героя фильмов 50-х годов.

- Валерий Григорич, вы очень кстати! Сейчас поедем в школу - я там договорился сразу на четыре лекции. А пока вы будете работать, мы попользуемся вашим автобусом: надо проехать по полям со специалистами из сельхозинститута. Озимые у нас в этом году как никогда хорошие, а из Курска - команда: все пересеять! Гудков на самолете облетел восточные районы, увидел, что там поля голые, и дал приказ на пересев по всей области. Но у нас климат не тот, что в Касторном или Горшечном: и зима помягче, и весна на неделю-полторы раньше наступает.

- А разве у вас, в Белой, своих агрономов нет? И куда смотрит ваш Первый?

- Да все он прекрасно видит. Но кому охота ссориться с обкомом? Вот пригласили специалистов из Курска, они дадут официальное заключение - тогда другое дело, - отвечает Иван Ильич.

Большое впечатление на нашего водителя Леню произвела районная харчевня.

- Ты посмотри, Григорич! - удивленно говорил он. - Настоящее мясо! У нас, в курских столовых, борщ портянками пахнет, а под видом шницеля подают хлеб вперемешку с хрящами и жилами. А тут и в борще, и на второе - свинина, причем нежирная.

- Я был здесь позапрошлой осенью и три дня объедался гусятиной. Представляешь, здоровые куски вареного и жареного гуся.

- Во, чудеса! Во, хохляндия! - не переставал удивляться Леня.

Сентябрь 1974 года. Работаем в Курском районе. Вчера прочитал четыре лекции в Верхней Медведице, а сегодня ездили в Брежнево. Наш водитель родом из этого села. Еще по дороге в школу он сообщил мне, что после лекции можно заехать к его тетке и купить у нее мешка три картошки.

У калитки дома, где Леня остановил автобус, на лавочке сидел, опираясь на массивную палку, грузный человек с открытым проницательным взглядом. Леня пошел в дом, а я поздоровался с незнакомцем и подсел на лавочку. Он оказался бывшим председателем местного сельсовета и дальним родственником генсека Брежнева.

Мой дед и дед Леонида Ильича - родные братья. Отец Леонида родился вон на том конце села и жил здесь лет до двадцати. Потом он уехал на юг, на заработки, и там женился. Леонид родился в Каменке-на-Днепре, но отец вернулся в родное село, когда сыну было года 3-4. Здесь Леонид закончил начальную школу, а когда ему исполнилось десять лет, их семья снова уехала в Каменку. Сколько они там пробыли - я не знаю, но затем, как известно, Леонид Ильич учился в Курском землеустроительном техникуме, на улице имени товарища Троцкого, - собеседник с хитрецой посмотрел на меня, ожидая, как я среагирую на последнюю фразу.

- Ну это сейчас двадцатая школа на Дзержинского. Кстати, я там учился в свое время, - сказал я.

- Да... Года три назад курское областное руководство решило подчеркнуть, что генсек - наш земляк. Здесь, в Брежнево, начали строить образцовый агрогородок. Партком отгрохали - таких не во всяком райцентре увидишь. Много чего запланировали... Развернулись широко, да только осечка получилась. Леонид Ильич категорически отказывается от своих курских корней. Из Москвы пришло указание, чтобы здесь прекратили афишировать эту тему. Очевидно, генсек так рассуждает: "Никита, дурак, был из Курска, и меня с ним будут сравнивать, если узнают, что я - тоже курский". А ведь Никита был совсем не дурак! Многое из того, что он внедрял, сегодня нас выручает. К примеру: чего-чего, а яйца в магазинах всегда можно купить. Но ведь это Хрущев заставил по всей стране строить птицефабрики, наподобие американских. Или вот кукуруза. Помните, как мы смеялись над плакатами, что висели на каждом углу: "Кукуруза - это мясо, масло, молоко". А получилось, что именно кукуруза выручает животноводство. Даже когда другие корма не уродились, кукуруза на силос всегда стеной стоит.

- Я в разных кабинетах слышал, что Хрущев так развалил сельское хозяйство, что его до сих пор трудно восстановить.

- Мне эта сказка хорошо известна, - ответил родственник генсека. - За десять лет после Никиты даже на пустом месте, что угодно можно было сделать. А если у кого-то ума нет и руки из другого места растут, тогда остается обвинять предыдущее руководство.

Начало декабря 1976 года. Неделю был в Поныровском районе. Все школьники района, включая младшеклассников, два месяца работали на полях и теперь с трудов наверстывают школьную программу, им не до лекций. Тем не менее секретарь общества "Знание" Пуликов, у которого есть свой план лекционной работы, встретил меня с хватким энтузиазмом. Это и помогло мне сделать 11 лекций, хотя до сих пор на душе остался неприятный осадок от бесцеремонного поведения Пуликова в сельских школах.

В четверг, возвращаясь из Бузовца, я спросил у районного активиста: "Почему так много запаханной свеклы? Куда ни поедем - везде пашни топорщатся хвостами бураков, как будто щетиной, заросли".

- Пусть вас это не волнует. Все так и должно быть, - официально-отчужденным тоном ответил Пуликов.

Но уже через час, после того как наш сопровождающий посетил магазин на окраине какого-то села, мы с водителем услышали от него пространное объяснение по заинтересовавшему меня вопросу. Оказывается, скрываемая под пахотой свекла - это побочный результат хитрой системы отчетности перед областным центром. В Курске требуют от района не только показатели общего количества сданных государству корнеплодов, но, что не менее важно, высокую урожайность "в среднем по району". На местах давно смекнули, что урожайность можно повышать за счет добавленных неучтенных площадей.

- Говорят, к примеру, председателю: засевай свеклой тыщу га. Он и отчитывается за эту тысячу. А сам посеял тыщу триста, а то и все полторы. Вот он, урожай, и получается, - растолковывал нам Пуликов.

- Действительно просто. Но такие номера можно проделывать, если свободной земли много, - с некоторым сомнением сказал я.

- Земли, слава богу, пока хватает. У каждого председателя неучтенные площади есть, - ответил Пуликов. И, помолчав несколько секунд, заговорил снова: Только вот кого обманываем? Вроде бы обком, а на самом деле - самих себя. Выполнили в позапрошлом году план по всем показателям, а нам его увеличили. Выполнили в прошлом - а нам опять: - "Давайте еще больше!" Значит, что получается? Где вместо тысячи гектаров сеяли полторы, - скоро придется сеять все две! Действительно земли не хватит. Поэтому опытные руководители знают: надо план чуть-чуть не дотягивать. Пусть ругают, пусть объявляют выговор, но зато на следующий год работать можно. Нынешним летом свекла удалась неплохо. Сдали государству девяносто девять и сколько-то там десятых процента и все! Стоп! Больше в районе свеклы нет! А если кому-то что-то почудилось - так это обман зрения.

И мы едем дальше под хмурым небом мимо широких притихших полей.

Январь 1977 года. Льговский район. За первые два дня сделал 9 лекций. В среду по пути в горэлектросеть автобус вдруг задергался и остановился. Шофер Михаил поднял капот двигателя, покопался внутри и выругался: "Ну это часа на два работы, если не больше! Что будем делать?"

- Пешком пойду. Люди ведь ждут к назначенному часу.

Дорога скользкая, ноги разъезжаются, а за обочиной снег по колено. Однако дошел благополучно. В электросетях меня уже ждали и сразу провели в затемненный зальчик. Было там человек пятнадцать, но слушали с интересом, даже потом задали 2-3 дельных вопроса.

Следующей в путевке у меня значилась автошкола. Там учебный класс был набит битком - человек пятьдесят. Минуты через три после начала с задних рядов поднялся властного вида мужчина и, стараясь быть незамеченным, вышел из класса. Сразу стало очень шумно. Лекцию я продолжал, хотя видел, что половине присутствующих она совершенно ни к чему.

По окончании лекции из средних рядов раздался голос: "Про звезды вы нам хорошо растолковали. А вот объясните с научной точки зрения, почему нигде селедки нет".

Я едва сдержал улыбку.

- Это вопрос не ко мне. Я из планетария, а не из управления торговли.

- То-то и оно! - громко, как на митинге, произнес тот же голос. - Одни из планетария, другие из филармонии, а в магазинах только минтай да кильки в томате лежат!

...Автобус догнал меня, когда я уже перешел мост и приближался к гостинице. Оказывается, пока я работал, нашу колымагу отбуксировали на станцию и там в какой-то мастерской отремонтировали за две бутылки водки.

Конец июня 1979 года. Неделю работал в Железногорске, на ГОКе, и вдоволь наглотался пыли, мотаясь по многочисленным участкам и обслуживающим организациям этого огромного, до конца еще не отстроенного комбината. По окончании командировки приехал к матери в Дмитриев, хочу провести здесь начало отпуска.

В первый же день мама пожаловалась: "Собрали уличком и приказали всем траву заготавливать. Чтобы с каждого человека по пуду сена было сдано. Где хочешь - там и коси. Если бы я еще работала в больнице - тогда бы мне помогли. Наш главврач договорился насчет машины и организовал весь медперсонал на выезд куда-то под Меловое. А нам, пенсионерам, сказал, чтобы мы сами выкручивались".

Сегодня, 23-го, я услышал новые сведения о "сенажной" эпопее. Сосед-участковый, Юрий Иванович Ломакин, подошел ко мне, когда я стоял у раскрытого окна на общей кухне.

- Ну все, план по сену мы выполнили. Только что я сдал 400 килограммов. За весь дом. Договорился с предом одним: надо, мол. Ну он мне: "Приезжай". Нагрузили машину, отвезли на пункт и с плеч долой!

- А что там, на пункте, сушилки есть?

- Да какие сушилки? Привезли - нам говорят: сгружайте вон там в кучу. Ну, сбросили с машины, получили справку и домой поехали. Там, этих куч много, от некоторых уже дым валит: трава ведь преет.

- Хотя бы ее на вольном воздухе раскладывали.

- Кому там раскладывать! Мы отчитаемся, что привезли, а они отчитаются, что приняли. Всех заботит одно - лишь бы "галочку" поставили.

- Да, народ у нас - такого еще поискать! - без всякого энтузиазма заметил я.

- Поэтому и народ такой, что видит вокруг себя обман и глупость, - ответил Юрий Иванович. - Вон за Пальцево два поля ржи уничтожили. Я ездил, смотрел и просто любовался! В рост человека стояла, а густая - мышь не пролезет! В субботу еду - что такое? Где она? Нету! Я к преду. А он рукой махнул: на сенаж пустили. Да ты что, говорю, очумел? А он: "Очумеешь тут и в психушку попадешь! Из райкома приехал деятель и буквально взял за горло: "Давай да давай сенаж! Срочно!" Им к понедельнику перед Курском надо отчитываться. Ну и пустил комбайн по ржи, лишь бы отстали".

- В общем порезали гектаров пятьдесят, а это сколько б зерна вышло! - продолжал Юрий Иванович, нервно затягиваясь сигаретой. - Какие головы на плечах надо иметь, чтобы ради сена незрелую рожь уничтожать? Что же это творится? Куда это мы приехали?...

Апрель 1980 года. По пути в Хомутовку мы с шофером Сергеем в который раз уже восхищались "Киевской трассой", как называют эту дорогу окрестные жители. Она была построена Хрущевым 20 лет назад как шоссе стратегического значения, однако, по общему мнению, Никита Сергеевич приказал сделать ее, чтобы легче добираться до своего родного села Калиновки. Так или иначе, а дорога сыграла огромную роль в развитии обширной территории. Пятисоткилометровая полоса бетона напрямую прорезала леса, легла по полям, пересекла дамбами овраги, перекинулась мостами через реки. Глубинные районы Курской, Орловской, Брянской, Сумской и Черниговской областей, благодаря новой автомагистрали, буквально вылезли из грязи и получили возможность развивать свою экономику.

Фатеевский лес был последним живописным участком на нашем пути. За Селино местность становится плоской и открытой. На клубящихся туманом пашнях увидели трактор, увязший по самую кабину в земле; там и сям кособоко стоят брошенные тележки с удобрениями.

- Нет, - подает голос Сергей, - с дороги сейчас никуда не свернешь!

- В такую распутицу нас никуда и не пошлют. Будем читать в Хомутовке да в Калиновке, - отвечаю?я.

Так и получилось. Несмотря на большое тепло, ежедневные дожди не позволяли съезжать с бетона и асфальта. Всю неделю мы курсировали из Хомутовки в Калиновку и обратно.

В пятницу, отчитав последнюю лекцию в Калиновском сельхозтехникуме, я зашел в правление колхоза и оказался в кабинете партсекретаря Ивана Никодимыча. До него, очевидно, уже дошли отзывы о моей работе, поэтому он встретил меня приветливо и скоро у нас завязался непринужденный разговор.

Между прочим я спросил у Ивана Никодимыча об отношении калиновцев к своему именитому, но уже много лет опальному земляку. В свое время в Курске ходили слухи, будто чуть ли не на второй день после смещения Хрущева его старый дом в Калиновке снесли бульдозером.

- Вранье! Хрущевского дома не было уже и в годы правления Никиты Сергеевича, - сказал мне колхозный партсекретарь. - Место его усадьбы осталось и долго пустовало. Его разрешили застроить лет пять-шесть назад.

По пути на ферму Иван Никодимыч показал мне дом на месте бывшего двора Хрущевых. На мое банальное замечание о превратностях судьбы калиновский партсекретарь, помолчав, ответил: "Как ни крути, а все же Хрущев десять лет страной правил. Это сейчас принято всех собак на него навешивать, а на самом деле при нем было всякое: и плохое, и хорошее. Мы уже забываем, что благодаря ему, люди перестали бояться ночного стука в дверь... Ну а нам, живущим вдоль трассы, Хрущев оставил память на долгие годы. В любую погоду, в любую распутицу, - как доберешься до бетонки, так и горя не знаешь. Вот тогда и вспомнишь Никиту Сергеича добрым словом!"

Конец октября 1981 года. Мантуровский район. В райцентре завуч средней школы встретила меня почти враждебно, организация лекции сопровождалась неприятностями. Все-таки не могу и не хочу вспоминать суровую женщину дурным словом. Причина ее недоброжелательности понятна и уважительна: ребята долго были заняты на колхозных работах, учебные программы не выполняются, а тут еще лектор из Курска прикатил. Кажется, в таких случаях я имею моральное право отменить лекцию, не читая ее. Мол, ехал к вам по договоренности с облоно, дорога неблизкая, так что или организуйте учащихся или поставьте печать. Знаю, что последнее сделали бы с облегчением и даже удовольствием. Знаю, но не могу. Или действительно читаю, или, если вижу, что это невозможно, уезжаю без всяких отметок. Старый шофер Никита гудит: "Из-за одной-двух лекций в такую даль ехать! Бензину сколько пожгли! Поставил бы печать - и дело с концом! Ты ведь знаешь, что все лектора так поступают!"

Скажешь ему, чтоб не лез не в свое дело, а сам думаешь про себя: "Кому нужна твоя профессиональная честность? Что ты ею хочешь доказать? Другие приписывали и будут приписывать, и будут получать гонорары за невыполненную работу, потому что директриса все это поощряет, ибо ей надо "делать" дутые, заведомо невыполнимые планы. Ты что, хочешь исправить мир вокруг себя?"

Подумаешь так, обругаешь себя - и продолжаешь делать по-своему. Очевидно, такая упрямость получена мной от деда Булгакова. Тот был лучшим на все Черноземье специалистом по котельному хозяйству. Трест "Главмука" именно его посылал восстанавливать разрушенные войной мельницы и крупозаводы. Часто дед получал предупреждения и выговоры за срывы плановых сроков, но всегда вел дело так, как считал нужным.

Лекцию в Мантуровской школе я все-таки прочитал и получил удовлетворение, потому что ясно видел: ребятам-старшеклассникам она очень понравилась.

Потом поехали в Кривец, и там нас встретили радушно. Сделал еще две лекции: в школе и на сахзаводе. Обедать меня отвели в "гостевую комнату" заводской столовой. Из рассказов обедавшего со мной парторга я узнал, что сахарный завод работает плохо. Среди рабочих процветает воровство, а среди молодежи - хулиганство. В Кривце пять тысяч жителей - больше чем в Мантурово, а отделения милиции нет. Единственный участковый - местный житель, следовательно, ненастоящий милиционер, его никто не боится.

Приятным впечатлением для меня, бывшего студента геофака, стали осмотры мест зарождения Сейма. У села Верхосемье, на дне широкой балки выходят мощные родники, дающие начало ручьям; в Мантурово между тесными ущелистыми берегами бурлит узкий поток воды; а в Кривце это уже настоящая река, по ширине сравнимая с Тускарью в районе Поповки.

Конец октября 1989 г. Конышевский район. Необычно теплая погода держится всю неделю, пока я разъезжал по самым дальним школам. На полях, как в июне, цветут васильки. Здесь я не был 15 лет, и приятным новшеством оказались для меня асфальтовые дороги, проложенные между колхозами. А ведь помню, как мы с водителем Сашей хлебали киселя по студеной осенней грязи, как натужно ревел мотор, когда мы буксовали в глубоких колеях. По дороге в Беляево мы "засели" по самый кузов, и мне пришлось под моросящим дождем идти два с лишним километра в поисках трактора.

Сейчас всех этих кошмаров нет, мой "запорожец" весело бежит по еще не разбитым асфальтовым лентам, где единственной, зато серьезной опасностью являются здоровенные бураки, как пушечные ядра летящие с доверху груженных встречных грузовиков.

Итак, отступило, бездорожье в этом глубинном и довольно-таки глухом районе, но зато исчезли все звери. 15 лет назад то здесь, то там по полям скакали зайчишки, опустив нос, трусила лиса, а однажды прямо под колесами нашего автобуса дорогу пересекла семейка косуль. Сейчас конышевские поля и балки опустели: за 4 дня командировки я нигде не увидел ни одной зверушки.

Закончил я работу в Старобелицкой школе. После обзорной лекции подошел ко мне давно знакомый учитель. "Вы опять нас порадовали. Всю школьную программу по астрономии растолковали, да еще много такого, чего мы, учителя, не знали. Жаль только, что редко у нас бываете"

"Как он постарел за эти годы! - невольно подумал я, глядя на поседевшего собеседника. - Конечно, и меня время не щадит. И моя молодость уже далеко позади".

Я и сейчас, 20 лет спустя, хорошо помню и тот мимолетный разговор с постаревшим учителем, и ощущение неумолимого времени, отнимающего у человека молодые мечты.

Было мне уже 48 лет. Или еще только 48...

Страна жила большими надеждами, но испытывала великие потрясения. Всюду звучали слова: "Гласность, перестройка", публиковались разоблачительные статьи, от которых кружилась голова. Но уже в полную силу проявлялись разрушительные тенденции: полыхал кровавый армяно-азербайджанский конфликт, республики Прибалтики открыто заявляли о желании выхода из СССР.

"Что будет через год-другой?" - думал я, сидя за рулем, глядя на убегающую под колеса ленту новой дороги. И оживляла ум перспектива добрых перемен. И теснились в душе тревожные опасения...

©ВАЛЕРИЙ ВЛАСЕНКО, "Курская правда" 23 июля 2011 г.
        Предоставленно автором специально для сайта "Курск дореволюционный". Рисунки автора.