автор: В.Г. Власенко

Увлёкшись работой в мезонине, Сергей не заметил, как наступил вечер. Лишь когда от пойменного луга дохнуло свежестью, он отложил молоток, взглянул на часы и понял, что опоздал на вечернюю электричку. "Ладно, - подумал он, - завтрашняя лекция намечена на 12 часов, успею в любом случае. До сумерек ещё далеко, закончу-ка я обшивать простенок". И он стал примеривать к стойкам очередную доску.

Строительство дома на окраине пригородной деревни продолжалось уже восьмой год. За это время Сергей постарел, его длинные мускулистые руки, силой которых он всегда гордился, начали слабеть. После очередных выходных дней, заполненных перетаскиванием брусьев, распиловкой досок и забиванием гвоздей, плечи и запястья уже не просто гудели, как раньше, а болезненно ныли, особенно по ночам. "Ничего, ничего, - утешал себя Сергей, - строительство подходит к концу, и мы поживём здесь, на берегу Сейма, в окружении лугов и кудрявых рощ. Жена и дочка будут собирать ягоды, грибы, лекарственные травы, а я займусь огородом и садом. Будет своя картошка, вдоволь поедим свежих и мочёных яблок, наготовим разного варенья".

Идиллические мечты помогали работать, скрадывая чувство усталости, поэтому руки сжимали пилу и угольник почти дотемна. Спустившись с мезонина, Сергей посидел на крыльце, глубоко вдыхая тёплый, по-вечернему сыроватый воздух.

- Пойти искупаться? Нет, уже поздно. Напьюсь чаю - и спать. Утром успеть бы на семичасовую электричку.

Однако заснуть долго не удавалось. Хотя накрытый шифером, но ещё лишённый стенок мезонин был подобен просторному шатру, сквозь который свободно проплывали воздушные струи, наполненные ароматом цветущих лугов, несмотря на то, что так легко и приятно было дышать, - натруженные руки ныли сильнее обычного и, кроме того, начало мозжить в коленях. "Похоже, что давление падает, как бы завтра дождь не пошёл", - думал Сергей и чувствовал, что его начала одолевать какая-то тяжёлая дрёма.

Разбудил его сильный удар грома. Внезапно зашумел старый тополь, и через несколько секунд по шиферу забарабанили капли дождя. Вскоре блеснула молния, за ней - ещё одна, и снова грянул гром. Барабанная дробь по крыше превратилась в сплошной гул. Сергей посмотрел на часы. "Откуда всё это налетело? - недоумевал он. - Я заснул где-то в первом часу ночи, и небо было чистым. Сейчас начало четвёртого, а такая перемена". Между тем гроза набирала силу. Всё чаще сверкали молнии. В их вспышках струи воды, стекающие с крыши, были похожи на переливистые жалюзи, подвешенные кем-то вместо недостроенных стен. Порывы ветра становились всё ощутимее. Сергей лежал в самой середине обширного мезонина, но и туда долетала водяная пыль. "Лишь бы не было урагана", - возникла тревожная мысль и вспомнилось, что года три назад на другом конце села недостроенная мансарда, как парус, была поднята ветром и сброшена на землю в десяти метрах от дома. И здоровенные скобы, кованые цыганами, не помогли. Их вывернуло из стоек, будто тонкие гвозди.

"А у меня здесь ни одной скобы нет, обхожусь угловыми креплениями из обычных досок, и думаю, что это надёжнее, это напоминает фахверковую конструкцию", - и Сергей вспомнил, что мальчишкой видел, как его дед с двумя пленными немцами возводил остов сарая, который до сих пор, ничуть не покосившись, стоит в дальнем конце их городского двора. Цепочку воспоминаний прервал мощный порыв упругого воздуха, и почти сразу всё осветила сильная вспышка. Трепещущая листва ближнего тополя на секунду превратилась в фейерверк мельтешащих бликов, и стало видно, как обильные струи воды стекают по зеленовато-белым стволам. Тут же устрашающе грохнуло и звякнула пила-ножовка, подвешенная на гвоздике. "Не дай Бог, долбанёт в дом, - мелькнула боязливая мысль. - Здесь всюду сухое дерево - вспыхнет, как спичка". Но следующий сильный удар прозвучал уже в стороне. Гроза медленно уходила. На предутреннем небе стали различимы клубящиеся массы, быстро плывущие к востоку. Где-то рядом ухал сычик, перелетая с крыши на крышу, а вдалеке сонно звучали редкие гудки запоздавших автомобилей. И вот уже расчистился маленький участок неба, и там сверкнула желтоватая искра. "Юпитер", - догадался Сергей, успокаиваясь и чувствуя приятное расслабление во всём теле.

Когда он проснулся, первое, что бросилось ему в глаза, - это ярко освещённые доски пола, от которых поднимались завитки пара. "Да я проспал утренний поезд! - Сергей посмотрел на часы. - Ну конечно, уже девятый час". Он быстро поднялся, глотнул из термоса ещё тёплого чаю и пошёл проверять, хорошо ли закрыты шпингалеты нижних окон. Надо было идти в город пешком, ничего другого не оставалось. Закрывая калитку, он повстречал соседа Митьку Щупчика, который шёл прямо на него, уставившись в Сергея немигающим наглым взглядом.

"Поздороваться первым? Нет, не буду. Он уже дважды демонстративно не отвечал на мои приветствия, хотя лет на пятнадцать моложе меня. Нельзя заискивать перед хамами", - твёрдо решил Сергей и направился к мосту.

Перейдя на другой берег, он сразу свернул налево и миновал полуоткрытый шлагбаум. Это была территория водозабора, но своих деревенских здесь пропускали. Сделав сотню шагов, он услышал позади себя знакомый голос: "Сергей Александрыч! Серёжа! Не спеши, вместе пойдём". Это был Николай Николаевич Толмачёв, заядлый рыбак, любитель выпить, но хороший добросовестный работник, много раз помогавший Сергею в строительстве. Сам себя Толмачёв любил называть опытным землекопом и первейшим браконьером Советского Союза. По его рассказам, на Кольском полуострове он ловил кумжу центнерами и снабжал ею всё начальство бокситного комбината, а последние пятнадцать лет, работая в местном управлении мелиорации, перекопал на своём экскаваторе миллионы кубов земли. Догнав Сергея, "первейший браконьер" сразу сообщил:

- Я две сеточки перед понтоном вчера поставил - надо проверить. А ты куда путь держишь?

- В город. На электричку опоздал.

- Ну вот и пойдём вместе, природой полюбуемся. Сейчас ведь самая красота, самая вершина, а недели через две лето уже на спад пойдёт. - И неожиданно переменив тему, Николай спросил:

- Ты Щупчика встретил?

- Перед самой калиткой. Идёт, жлоб, и делает вид, что не замечает. А ты его где видел?

- Я с Бадейкой под Князьковым забором разговаривал, а он проходит и матом нас накрыл. Правда, отвернулся, вроде кого-то другого обкладывает. Видно, что с утра уже набрался, - Николай Николаевич характерно щёлкнул языком, что всегда было, когда к нему приходила новая мысль. - Эх, Серёжа, жалко мне тебя! Трепали эти Щупчики тебе нервы и ещё много раз всяких гадостей ты от них натерпишься. Ты думаешь, случайно между ними и Бадейкой отличное место пустовало? Вся деревня знает, что это за люди, и селиться с ними рядом никто не хотел.

- Но ведь я не в наглую начал там строить! Поговорил с обоими соседями и в первую очередь со старым Щупчиком. Он был даже рад, что пустой прогал застроят. И только года через два, когда мы с женой выволокли из этого пустыря не одну тонну мусора, вырубили и выкорчевали заросли американского клёна, он вдруг начал говорить, будто на месте нашей усадьбы стоял дом его прадеда.

- Брешет! Его корни в Зорино! Он сюда после войны перебрался.

- Вон оно что! А я ему поверил. Думал, что хотя после долгого запустения участок этот ему не принадлежит, но по-человечески его можно понять. И отдал ему половину нижнего огорода. Надеялся, что Щупчики оценят мою доброту. А они расценили это как мою слабость и совсем охамели. Дошло до того, что свой мусор стали мне через забор вываливать. Месяца через три старый Шупчик придрался по какому-то пустяку, начал скандалить и потребовал, чтобы мы предъявили ему документы на владение участком. Я показал ему разрешение сельсовета с подписью председателя и печатью, а он кричит: "Это теперь - филькина грамота! И сельсовета того нет, и печать давно устарела".

- Ему не печать надо было показывать, а по морде бить - сразу бы отстал, - резюмировал Николай Николаевич. - Ишь, сволота! Больше тридцати лет их свалка там была, какой только гадости они туда не бросали. А последние годы через этот пустырь грузовики стали ездить, да ребята на мотоциклах по ночам гоняли, не давали им спать. А теперь, когда вы место расчистили, их зависть одолела, - Николай Николаевич снова щёлкнул языком. - И ещё одну причину тебе скажу, почему они сначала вашими друзьями казались. Они ведь приняли вас с женой за каких-то важных птиц. Как же! Быстро получили разрешение, сразу завезли стройматериалы. А потом, когда поняли, что вы - простые трудяги, интеллигенция безденежная, что за вас в случае чего не заступится никто - сразу показали свою натуру и распоясались. Ты хоть знаешь, сколько они у тебя кирпича, брёвен, досок, рубероида стянули? Про известковый раствор я уж и не говорю, они его средь бела дня вёдрами к себе таскали.

- Что же мне теперь делать? В этой усадьбе семь с лишним лет наших трудов и все наши заработки. Мы дочке приличных вещей купить не можем, а ведь она у нас невестой скоро будет.

- Что тебе, Сергей Александрыч, сказать на это? Я когда-то слышал, что ни ты, ни твоя жена никаких деревенских родственников не имеете.

- Да, мы люди городские.

- Вот это сразу заметно, и это ваша беда. Вы думали, что деревенская жизнь - это пение петухов и цветочки на лугах. А тут люди всю жизнь в земле копаются и за эту землю готовы родного брата убить. Ты знаешь, что лет пять назад Грабар и Юшка на меже кнутами секлись? Чуть ли не целый час полосовали друг друга, весь конец деревни сбежался наблюдать это представление. У обоих уже кровь по плечам и по спинам капает, а они всё стоят, никто сантиметра не уступает. И бабы их орут, за волосы одна другую таскают.

- Говорили мне об этом, но я не совсем верил. Ведь это нравы столетней давности.

- Это нынешние нравы! И думается мне, что и в будущем то же самое останется. - Николай Николаевич размахнулся своей рыбацкой палкой с крючком на конце и сшиб колючую "ёлочку" чертополоха. - Я, Серёжа, весь Советский Союз объездил. На Дальнем Востоке краба промышлял, на Кольском полуострове руду перерабатывал, по Волге на баржах разные грузы перевозил. Верь мне, народ у нас везде одинаковый. Всякие там слова о законах, о справедливости он мимо ушей пропускает, зато уважает силу. Меня в молодости бог этим делом не обидел, и только поэтому я выжил. - Помолчав немного, этот непохожий на деревенского жителя человек решил закончить свою мысль. - К чему я всё рассказываю? Не вытерпишь ты рядом с этими Щупчиками. Сил, чтобы их обуздать, у тебя нет, а характер твой, как я заметил, не позволит тебе смириться с их наглостью. Потерпишь, потерпишь - да и плюнешь на всё, сбежишь отсюда.

- Ну нет, Николай Николаевич, я дело своих рук никогда не брошу!

- Дай бог, если так! Но вот тебе ещё один пример из нашей деревенской жизни. На том конце, где Киевский мост, какой-то деляга двухэтажный дом соорудил. Там сразу было видно, что не тебе чета: и денежки есть и связи среди начальства. Ну и что? Один раз его обворовали дочиста, даже оконные блоки из проёмов выдрали. Через год, только-только он всё восстановил, - опять налёт сделали. На этот раз не столько украли, сколько изломали всё да испортили.

- Знаю я этот дом. Он стоит на отшибе, никому из старых хозяев не мешает.

- А настоящие хозяева там ни при чём! На том конце - мужики спокойные, рассудительные. Но вот сынки у них - другое дело. Пьяницы и воры. И ничего с этой молодой бандой отцы сделать не могут. И от милиции толку нет, там отделывается составлением протоколов. Недавно в этот особняк снова залезли. Вытащить ничего не успели, наверное, кто-то помешал, но замки в дверях посбивали, а одну дверь ломиком с петель сорвали. У этого дельца свой человек в деревне есть, - он и сообщил по телефону о набеге. Тот в трубку кричит: "Сейчас приеду!" Ждали, ждали - никого нет. Через три дня узнали, что этого дельца сразу после телефонного звонка инфаркт хватил. Вот какие дела.

Николай Николаевич неожиданно свернул перед ольховыми кустами к реке и наклонился над водой: "Ага! Уже вижу, что в одной сеточке добыча есть. Кажется, линь граммов на семьсот. Посмотри, вот он светлеет сквозь воду".

- Не боишься рыбнадзора? - скорее в шутку, чем всерьёз, спросил Сергей.

- Меня никакой рыбнадзор врасплох не застанет, - в тон ему ответил Толмачёв. - А если серьёзно - я настоящий рыбак и даже, если хочешь знать, берегу рыбу в реке. Это другие сетями всё русло перегораживают, а мои сеточки маленькие, прибрежные, с крупной ячеей. В них попадается только зрелая рыба, не один раз оставившая потомство. Да и впрок я никогда не ловил. Ни солёной, ни вяленой рыбы мы с женой не любим - только свежую. Или сковорода жарёнки или кастрюля ухи, а больше нам не нужно.

Николай Николаевич подцепил своей крючковатой полкой край сети и начал его приподнимать.

- Ну что, посмотришь, как я улов буду вытаскивать?

- Нет, мне надо спешить. Меня в музее дела ждут. Встретимся через неделю.

Распрощавшись с любителем свежей рыбки, Сергей продолжил путь вдоль берега реки. Окружающая природа давала усладу и зрению, и обонянию. Луг благоухал цветами и свежескошенным сеном. Справа поднималась опушка соснового бора, а слева кудрявились прибрежные ракиты. В омытом ночной грозой воздухе плавали облака и растекались струи ароматов. Тёплый медовый дух жёлтого подмаренника иногда перебивался перечно-острым букетом от высоких "свечей" коровяка, аптечный запах ромашек вдруг исчезал в пьянящем дуновении от розовато-лиловых кустиков чабреца, в приятно горьком аромате белой полыни ощущались холодящие ноздри молекулы полевой мяты. Дыханием воздуха чудесно перемешивались бальзамическое испарение нагретой сосновой хвои и прохладная влага, невидимо клубящаяся над рекой. Сергей с удовольствием смотрел на пышные, почти шаровидные ракиты, склонившиеся над водой, на колышущиеся заросли тростника и камышей и на маленькие заводи, где среди блинчатых листьев весело желтели кувшинки и порхали синекрылые стрекозы. "Правду сказал Николай Николаевич: сейчас природа достигла самой вершины своей красоты, и недолго продержится эта прелесть. Через неделю-другую отцветут цветы, потеряется свежесть трав, огрубеют листья на деревьях". Эта мысль слегка, однако неприятно царапнула Сергея и вернула его к недавнему разговору. "Не выдержишь ты рядом с этими соседями, - опять прозвучали в голове слова Николая Николаевича. - Плюнешь на всё и сбежишь".

"Как же можно бросить дело, на которое затрачено столько сил, нервов и денег. И деньги ведь у нас с женой не какие-то "левые" - это наша зарплата, из который мы за эти семь лет не покупали себе ничего, всё шло на строительство." И Сергею живо припомнилось, с каким трудом он добился, чтобы ему выписали 5 тысяч штук кирпича для фундамента, как он завозил известковый раствор и цемент, как мешал в корыте вязкое тяжёлое тесто и постепенно выкладывал ряды цоколя. Потом, когда рухнул Союз, уже не надо было ходить по разным кабинетам, чтобы тебе дали разрешение на отпуск стройматериалов, но цены стремительно поднялись в несколько раз. Чтобы купить кубометр досок, надо было отдать две месячные зарплаты. Правда, зарплату понемногу повышали, но цены росли быстрее, чем сорняки на огороде. Три года над фундаментом стоял голый каркас нижних помещений, и только прошлым летом появилась возможность обшить его досками и привезти оконные блоки. "И вот сейчас, когда комната и кухня утеплены слоями шлаковаты и облицованы изнутри листами ДВП, когда поднялся мезонин, придающий дому лёгкость и даже изящество, - бросить всё это? Да ни в коем случае! Лучше я сдохну во время работы, но мой дом останется. Дочка выйдет замуж - вот она и поживёт на берегу реки, рядом с этими прекрасными лугами."

И воображение уже рисовало спокойного, трудолюбивого зятя, который по выходным дням оштукатуривает дощатые стены его дома. "Правильно! - мысленно одобрил Сергей будущего зятя. - Теперь и зимой вы здесь жить сможете".

В свой музейный кабинет он пришёл в половине двенадцатого и до появления студентов не спеша пил чай, перелистывая заготовленный конспект. Лекцию о растительном мире Среднерусской возвышенности Сергей прочитал с лёгкостью и даже с неким душевным подъёмом. Поделился свежими впечатлениями от прогулки по утреннему летнему лугу. Было видно, что студентам его выступление понравилось. Как это случалось и раньше, после удачно проделанной лекции Сергей ощущал бодрящую эйфорию и чёткость мыслей. До конца рабочего дня он успел почти закончить статью, которая до этого ему долго не удавалась. Неприятные воспоминания от разговора с "опытным браконьером", казалось, улетучились без следа. Уже на выходе из музея Сергей повстречал Володьку Бочкарёва из отдела дореволюционной истории.

- Ты, говорят, на лекцию прямо из своей деревни притопал? - с обычной для него полунасмешкой сказал Володька.- Как там у вас - всё спокойно?

- А почему ты об этом спрашиваешь? - в груди у Сергея как-то сразу возникла тревога.

- Да ведь в Щетинке за последнюю неделю три не то четыре дачи сожгли. Разве не слыхал?

И заметив на лице коллеги явное расстройство, Бочкарёв произнёс с театральным пафосом: "Народ восстаёт против новых богатеев!" Однако через секунду, сообразив, что пошутил глупо, он похлопал давнего сослуживца по плечу: "Ладно, Серёж, не расстраивайся. Я знаю, что ты там все заработанные копейки тратишь. Завидую твёрдости твоей, - Бочкарёв отвернулся и, глядя в сторону, добавил. - Другой на твоём месте за эти деньги семь лет коньяк бы вместо водки пил".

По дороге домой Сергея не покидало мрачное удивление: "Что это за день сегодня такой? Два разных человека в разных местах ни с того ни с сего говорят одно и тоже: зря, мол, я связался с этим строительством". Но оказалось, что странные совпадения ещё не закончились, и дома его ожидал совсем уже непредвиденный разговор. За ужином, сохраняя бодрый вид, Сергей рассказал жене, как удачно он поработал в мезонине, какая гроза пронеслась над домом ночью и насколько восхитительной оказалась прогулка вдоль берега реки.

- К следующим выходным отрегулирую зажигание и поедем в деревню всей семьёй.

Жена, бывшая в этот вечер необычайно молчаливой, вдруг огорошила его:

- Не хотела тебе говорить, чтобы не расстраивать, но чувствую, что сейчас - подходящий момент. Дочка ещё месяц назад заявила, что в эту деревню она теперь и ногой не ступит.

Сергей чуть не поперхнулся окрошкой:

- Да что хоть случилось?

- А то, что её подруги, в которых она души не чаяла, которым всегда привозила из города всякие подарки и сладости, показали свою жлобскую натуру. Они ведь у неё с детских лет постоянно выпытывали, где и как мы живём, какая у нас в доме обстановка, что мы едим, есть ли у нас хрустальная посуда. А дочка твоя, как и ты - душа нараспашку - всё им рассказывала. Помнишь, как у нас раковина треснула и ты её мастикой заделал, пока новую не купили? Так вот, недавно дочка услышала, как Любкина мать говорила бабам возле колонки: "У Кадыковой Лерки раковина дырявая и кастрюли алюминиевые, которым сто лет в субботу, а она невесть что из себя корчит!" Я - Валерия Павловна Шумеева и не хочу, чтобы меня на шестом десятке лет превращали в какую-то Лерку Кадыкову! - запальчиво сказала жена.

Это громкое женское возмущение позабавило Сергея.

- Ну да, моё деревенское прозвище - Кадык, а тебя, значит, по мужу величают. Гордись, жёнушка! Вон Толмачёва называют Зинкиным, по имени жены. Не Землекопом, не Рыбаком, не Щукиным, а Зинкиным, будто единственная его заслуга в том, что он женат на этой самой Зинке.

- Да лучше бы и ты был Леркиным, чем я стала Кадычихой! - почти крикнула жена и вдруг рассмеялась, очевидно, представив себе такую возможность.

- Дело, конечно, не в прозвище, - говорила она, минуту спустя, а в том, что они нас презирают, считают нищими и чуть ли не безродными. Прошлый раз, когда мы туда приехали на машине, другая дочкина подруга, Настя, сказала Любке: "В таком позорном "Запорожце" один раз проедешь - вся деревня целый год смеяться будет". Сказала громко, специально, чтобы дочка услышала.

- Деревенских соседей мы не исправим, - стараясь выдержать спокойный убедительный тон, - стал говорить Сергей. - А вот сделать их ещё наглее можем запросто. Если мы будем там появляться реже двух раз в неделю, они нам и двор загадят, и огород их телята вытопчут, и дом в конце концов разграбят. Среди недели я на электричке приезжаю туда на ночь, а на выходные, хочется нам или нет, обязательно надо демонстрировать своё присутствие. А вообще, строительство надо закончить, и чем быстрее, тем лучше. И так уже семь с лишним лет возимся.

- Неужели семь? - это время показалось жене как будто удивительным.

- Мы впервые приехали туда в июне 88-го года, а сейчас - июль 95-го. Вот и считай.

- Ладно, готовь к субботе машину. Но дочку уговаривать я не буду.

- И не надо уговаривать, она уже не ребёнок. Пройдёт две-три недели сама захочет туда поехать. Посоветуй только ей, чтобы она не пыталась помириться с деревенскими подружками. Ни ей, ни им это уже не нужно. Пусть соблюдает видимость хороших отношений, но держит дистанцию.

- Я ей уже не раз об этом говорила.

Ночью Сергей опять увидел себя на цветущем лугу. Снова глаза поймали пышные прибрежные ракиты, играющие сединой от дыхания воздуха. "Как светло, просторно, как хорошо здесь! - думалось ему. - Какое удачное место мы выбрали для жизни на старости лет". На другом берегу реки плавно проплывали крыши деревенских домов. "Скоро увижу свой", - обрадовался Сергей, ничуть не удивляясь, что дома плывут, как на экране телевизора. Вот за деревьями показался знакомый мезонин и постепенно весь дом, которому отдано столько сил и любви, остановился напротив глаз своего хозяина. Но что это? Мезонин, ещё вчера представлявший двускатную крышу на восьми стойках, желтел новенькими стенами из хорошо подогнанных досок. "Когда же я успел всё это сделать? - удивился Сергей. И через мгновение в сердце ударила тревога: "А может быть, дом уже захватили чужие люди?" Как только появилась эта пугающая мысль, из окна мезонина высунулась чья-то голова, и Сергей с ужасом поймал на себе наглый немигающий взгляд Митьки Щупчика…

Внезапно проснувшись, человек услышал гулкие удары у правого виска: "Этак действительно может кондрашка хватить, как того дельца, про которого рассказывал Николай." - подумалось ему. - "Слишком долго я терпел выходки наглецов-соседей, поэтому и нервы сдают." И впервые он спросил себя: "Может и вправду всё бросить?" "Нет, нет!" - закричал у него внутри сильный энергичный голос. - "Не смей отступать! Ты ведь не щупчиков боишься, а опасаешься самого себя, что не выдержишь, сорвёшься, полезешь в драку - и тогда заявления в милицию, разбирательства в суде, неприятности на работе. Вся деревня знает, что щупчики - мастера кляузничать. Ну так держись спокойно и твёрдо, а когда надо, проявляй хитрую дипломатию, - без этого в деревне не выжить." В субботу, нет - в пятницу вечером приедем в свой дом, и никто не заставит нас его покинуть. Мы всегда будем жить над этим прекрасным лугом у реки." - решил про себя Сергей и с этой мыслью повернулся на другой бок. Но вскоре он услышал внутри себя уже другой голос, тихий и рассудительный - "Подумай к чему приведёт несвойственная твоей натуре бравада. Выдержат ли твои нервы подобный спектакль? И не потеряешь ли ты в конце концов интерес к этому лугу и к этой реке?"

Стареющий усталый человек долго ворочался в постели и не мог заснуть, пока не успокоиись взвинченные нервы и не затихла ноющая боль в натруженных руках.

©ВАЛЕРИЙ ВЛАСЕНКО, 10-14 июля 2012 года, опубликовано: "Курская правда" 28 июля 2012 г.
        Предоставленно автором специально для сайта "Курск дореволюционный". Рисунки автора.