автор: В.Г. Власенко

У человека самым ярким жизненным периодом является даже не юность, богатая приключениями, а ранний подростковый возраст, когда вчерашний ребенок начинает смотреть на окружающих его взрослых людей как на свое недалекое будущее, когда мир человеческих взаимоотношений, еще недавно малопонятный, становится вдруг интересным и заманчивым.

Эта часть моей жизни пришлась на первую половину 50-х годов прошлого века, когда после смерти Сталина в стране начались значительные, но еще подспудные изменения.

Это было время, когда в Курске было только две заасфальтированные улицы – Ленина и Дзержинского. Центр города только формировал свое нынешнее лицо. Уже поднимались внушительные здания Дома Советов и УВД, на строительстве которых работали пленные немцы, однако на месте взорванного цирка еще не было Дома Связи. Уже красовался восьмиколонный портик над центральной гостиницей, но здание горсовета было готовым только наполовину. Помню мое удивление, когда я увидел, что рабочие устанавливают над его цокольным этажом толстые древесные стволы. Вскоре бревна обшили дранью, оштукатурили, и вот уже более полувека они воспринимаются каменными колоннами, сложенными из цилиндрических блоков.

Это было время, когда хлеб стали продавать стандартными буханками, - и оказались ненужными закрепленные к прилавкам специальные резаки, величиной с двуручную пилу, закончились пререкания между продавцами и покупателями по поводу количества «довесков», а самое главное – сразу же исчезли очереди за хлебом. Но еще долго отравляли жизнь подросткам нудные очереди за керосином, куда родители посылали ребят как правило с двумя канистрами. Керосин отпускался нормировано, по 5 литров «в одни руки», поэтому, заняв очередь, надо было сразу объявить: «За мной еще один человек!» После этого приходилось стоять на солнцепеке (или в мороз) час-другой, в течение которых скука и томление постепенно сменялись тревогой: раздаточный черпак все ближе, а никого из родственников по-прежнему нет…

В семьях еду готовили на керогазах, керосинках и примусах, отчего на кухне всегда стоял тяжелый запах нефтяной копоти. Необходимые в каждой квартире печи и «плиты» отапливались углем, торфом, гречневой лузгой, а одно время – специальными угольно-древесными брикетами. В свободной продаже топливо было редко, человеку «выписывали» уголь по месту работы или в райсобесе.

Как ни странно, жесткое нормирование в экономике сочеталось с некоторой свободой рыночной торговли. Павильоны Покровского базара (ныне Центральный рынок) своим изобилием напоминали красочные картины голландских мастеров. На крючьях плотными рядами висели филеи, окорока, бараньи туши. В молочных рядах между коричневыми кувшинами ярко желтели круги «коровьего» масла и белели сквозь марлю массивные лепешки творога.

Вдоль рядов ходили старые улыбающиеся евреи с лотками, закрепленными на груди. Сельские бабы, удачно распродавшие молоко, покупали у них красные петушки на палочках, какие-то особенно мягкие и сладкие ириски, завернутые в вощеную бумагу по 6 и по 12 штук, а иногда раскошеливались на вкуснейшие, красиво сделанные шоколадные «бомбочки» с хмельной начинкой.

Глубоко врезался в память следующий эпизод: прямо на прилавке овощных рядов круглятся торцы двух больших бочек с кранами. Между бочками расстелен ковер, а на нем полулежит грузный человек с выпуклыми глазами и кавказскими усиками. Перед человеком стоит еще один бочонок с двумя ручками и керамическое блюдо с чем-то вроде цукатов. С отсутствующим видом усач мурлычет себе под нос родной мотив, и кажется, что его совсем не заботит, будут ли у него покупатели. Любители вина изредка подходят к бочкам, задают продавцу вопросы, как-то неуверенно мнутся, выпивают первый стакан, затем, постояв, еще один, бросают в рот сухофрукты и удаляются бормоча: «Вроде бы квасок, а в голову шибает». Было это лет за семь до появления в магазинах натуральных венгерских и болгарских вин.

Обычными «общепитовскими» заведениями того времени были чайные и закусочные. В чайных, кроме водки и пива на розлив, подавали горячие закуски, а пацаны покупали там ситро и пирожки. Горячие закуски не отличались разнообразием: как правило, это были котлеты с картошкой или жареная рыба, но могу сказать со всей ответственностью, что такого качества блюда нельзя было потом найти в столовых 70-х – 80-х годов. Привычной «нормой» для завсегдатаев служил тандем «сто пятьдесят с прицепом», т.е. 150 граммов водки и кружка пива. При этом люди сидели за столами, покрытыми скатертью, неторопливо закусывали и вели долгие беседы. Как я теперь понимаю, чайные представляли собой реликт давней традиции, идущей от дореволюционных трактиров. Они удовлетворяли потребность людей в неформальном общении.

Лет пять спустя Хрущев заявил, что в стране развелось много «забегаловок» и велел их закрыть. В ответ на эту акцию сразу же возник новый обычай: люди стали покупать бутылку водки «на троих» и распивать ее в подворотнях. «Норма потребления» при этом не уменьшилась, но люди, пьющие в темных углах, стали быстро терять чувство собственного достоинства. А это привело к увеличению масштабов пьянства.

…Это было время. Когда мои одноклассники еще не подозревали, что скоро станут «стилягами». Наши старшие братья, на которых мы смотрели с завистью, щеголяли в куртках – «бобочках», в брюках- клёшах с отутюженной стрелкой и желтых кожаных «корочках» с квадратными носками. Обязательным шиком считался белый воротничок рубашки, лежащий поверх расстегнутого ворота куртки. По вечерам в толпе гуляющих выделялись «казаки» и «стрельцы», которые тогда нарочито противопоставляли себя «городским». Вместо бобочек и вельветок они носили шевиотовые двубортные пиджаки, их пышные чубы выглядывали из-под утрированно маленьких кепочек с пуговкой наверху, ремни на их поясах поблескивали самодельными точеными пряжками. Все знали, что в их клёшах, за резинкой, охватывающей голень, заткнуты «перья», т.е. финские ножи с красивыми «наборными» рукоятками. Но надо сказать, что «финки» практически никогда не пускались в ход против безоружных. Еще был жив обычай решать самые острые конфликты молодецким кулачным боем «один на один». С городских окраин доходили иногда слухи, что «казаки» порезали «пушкарей» или, что «стрельцы» устроили в Ямской заваруху, но это были столкновения молодежных банд. Нападение на случайных прохожих, а тем более избиение лежащего человека ногами – это посчитали бы дикостью даже самые отъявленные «блатники» 50-х годов. К сожалению, уже через 10 лет их младшие братья усвоили совсем другие правила…

Молодежный фольклор тех лет заслуживает специального научного исследования. Я кратко упомяну лишь об одной его особенности – обычае «расшифровывать» названия товаров. В частности, это касалось табачных изделий. К примеру, дешевые папиросы «Спорт» «расшифровывались» в ироническом ключе: «Советское правительство обеспечило рабочих табаком»; «Ракета» имела патриотическую расшифровку: «Русская армия крепка, если тронет Америка!», а «Бокс» «разъяснял» тогдашний политический момент: «Берия оказался капиталистическим сотрудником».

Надо признать, что курение среди подростков было распространено даже больше, чем сейчас. Но чтобы курила девушка!... На танцплощадках никто из парней к такой даже не подошел бы.

Это было время, когда водители грузовиков не брали денег за подвоз голосующих на дороге, а медсестры и нянечки в стационарах регулярно обходили тяжелобольных не по вызовам, а потому что так было положено.

Ища причины относительно благопристойных обычаев того времени, я обнаружил для себя то, что раньше ускользало от моего внимания. В пятидесятых годах еще было дееспособным последнее поколение, получившее воспитание и образование до революции. Несмотря на многочисленные «чистки», процессы над «врагами народа», аресты и расстрелы, какая-то часть дореволюционной интеллигенции продолжала работать в учреждениях и на предприятиях. Эти люди, будучи носителями определенных моральных устоев, повседневно оказывали благотворное влияние на окружающих. Я, к примеру, до сих пор соблюдаю правила поведения, бытовавшие в семье моего деда Булгакова. Через несколько лет после описываемых событий последнее досоветское поколение достигло пенсионного возраста, - и полными хозяевами страны стали дети социализма…

В 56-м году на ХХ съезде Хрущев осудил беззакония предыдущей эпохи. К этому моменту политические анекдоты уже стали передавать не шепотом, а громко, без страха оказаться за решеткой. В настроении общества все больше проявлялось то, что потом назовут оттепелью.

Мои одноклассники уже превращались в юношей. Именно это поколение, получившее однобокую информацию о «западной» культуре, быстро сломало традиции своих старших братьев. Мало того, что танго и клёши сменились рок-н-роллом и «дудочками», - радикально изменилась манера бытового поведения людей, стал иным стиль общения между сверстниками. Стиляжничество было начальной и довольно короткой фазой большого движения молодежи, получившего название движение шестидесятников. Лишь в столицах и очень крупных городах это движение привело к созданию интеллектуальных кружков прогрессивной молодежи, поведение же основной массы тогдашних юнцов не заслуживает добрых воспоминаний.

Насмешливо-презрительное отношение к «предкам», групповой пьяный «балдеж», переходящий в откровенные оргии, бесстыдное сквернословие, спекуляция модными «шмотками» - все это зародилось не где-нибудь, а в среде «продвинутой» молодежи 60-х годов. Уродливые цветочки, выращенные «чуваками» и «чувихами», дали ядовитые плоды, подточившие нравственное здоровье двух следующих поколений. Отсюда ясно, что романтизировать, а тем более героизировать шестидесятников нет никаких оснований. Но метать в них громы и молнии тоже бессмысленно – они были детьми переломной эпохи. А время пятидесятников – неотесанных провинциалов, носивших в себе остатки старинных правил приличия, - это время навсегда ушло в прошлое.

©Валерий Власенко
18-22.02.2009 г.
         Опубликовано: "Городские известия", 19 мая 2009 г
        Предоставленно автором специально для сайта "Курск дореволюционный"