автор: В.Г. Власенко

Рассказ-воспоминание

Первая половина лета была столь знойной и сухой, что к открытию охоты почти все луговые болота испарились, а глубокие озера-старицы превратились в цепочки маленьких "блюдец", хранящих скудные остатки обильной весенней воды. Короткие ливни, местами прошумевшие в конце июля ситуацию исправить не могли: в утиных выводках много пуховичков погибло от жары и бескормицы. Охотники невесело шутили: "Нынешний сезон будет рекордным - на каждую утку придется по двадцать стволов..."

...Дядя Слава разбудил нас в четыре часа, когда в доме было совсем темно. Заранее приготовленные ружья и рюкзаки в считанные минуты оказались за плечами, но когда наши мотоциклы выехали за ворота, небо на востоке уже заметно посветлело. Через полчаса мы подъехали к старому заброшенному коровнику, в сотне метров от которого начинались Першинские копани. Пригорок, где стоял коровник, высился четко нарисованным островом, окруженным зыбкой туманной пеленой, укрывающей всю речную долину.

- Там сейчас такая роса, что через двадцать шагов мокрыми будем по пояс. Может быть подождем с полчаса? - предложил дядя Слава.

- Нет, батя, переобувайся и пойдем. Вот-вот налетят братья Ропшины с дружками, они всю дичь распугают, - ответил Игорь.

Отец и сын натянули резиновые сапоги, расчехлили ружья и начали спускаться с пригорка. Уже в тридцати метрах от меня их фигуры растаяли в тумане.

Почти рядом с полуразрушенным коровником темнел на фоне занимавшейся зари длинный скирд прошлогодней соломы. Я только успел подойти к нему и привалиться спиной к его мягкому теплому боку, как послышалось тарахтение мотоцикла. Нет, сразу двух. Через минуту я увидел их, вынырнувших из-за дальнего конца скирда. На каждом сидели по два человека. "Баклагин со своим дедом уже здесь! Вон он - его "Днепр". Я же говорил - надо раньше выезжать", - прозвучал в утренней тишине характерный голосок Ропшина-младшего. "Ладно, успокойся!" - ответил ему ленивый баритон старшего брата. - "Пока они до кладки допехают - мы уже там будем. Заводи, а то сейчас Тимоха со своей компанией нагрянет".

Мотоциклы снова зарычали и фигуры седоков стали погружаться в белесую мглу. По удаляющемуся стрекоту я определил, что Ропшины уже через три-четыре минуты достигли кладки, а значит, могли занять любую удобную позицию, хоть за деревней, хоть со стороны реки. И тут послышался моторный говорок вездехода-"козлика", а через несколько секунд стали различаться взрывы смеха и громкие выкрики. "Наверно, это и есть Тимохина компания, - подумал я. - Похоже, что они уже в разогретом состоянии".

"Козлик", так же как и мотоциклы, показался справа из-за дальнего конца скирда и не снижая скорости нырнул во все еще густую пелену тумана.

Минут через пять красный полукруг солнца выплыл из-за темной полосы дальнего леса. И почти сразу раздался первый выстрел. Выше туманной пелены, на фоне утреннего неба заметались три-четыре черные точки, а снизу началась частая беспорядочная стрельба.

- "Что же они, дураки, делают!?" Даже если попадут - как они в таком тумане будут искать добычу? - вертелось у меня в голове. Над верхушками ольховых кустов стремительно понеслись еще две черные точки - и раздалась новая серия поспешных выстрелов. Слава Богу, что среди этой дурацкой пальбы я пока не слышал звуков знакомого мне оружия.

Поднявшееся солнце начало прогревать речную долину и туман быстро таял. Вскоре извилистые ленты копаней, заросших ивняком и ольхой стали видны как на ладони. Беспорядочная стрельба постепенно сменялась отдельными редкими выстрелами. Ко мне подошел пастух, стерегущий на лугу небольшую, в сотню голов, отару овец. Мы разговорились.

- Нонешний год лисы покою не дают, - жаловался сельчанин. - Только в нашей деревне пять гусей заели, а уж гусенят - несчетно. Позавчера прямо под домами ухватила, стерва, гусака и тянет. Бабы кричат - а она хоть бы што. Понесла себе! Вон там, на бугру - одни перья. У нее там выводок был: норы видны. Сейчас-то уж повышли, в лесу сидят. Подтверждая слова пастуха, на лугу неожиданно возникает лиса. Дымчатая шкура зверя сливается с седым от росы ковром отцветшего мятлика. Не успел я поднять фотоаппарат, как лиса нырнула в ольховые кусты, окаймляющие болото.

- За подранками пошла. И выстрелов не боится, сволота! - пастух в сердцах стукнул по земле палкой.

- Хоть бы кто прибил ее, мы и заплатить готовы.

В этот момент послышался раскатистый выстрел "тулки" дяди Славы, а три секунды спустя - короткий глухой хлопок Игорева "ижака".

"Неужели по лисе?! - на миг мелькнуло у меня в голове. - Да нет, конечно. Зачем это им, да и стреляли они гораздо дальше". Минут через двадцать, наконец, появились наши охотники. У Игоря на ремешке болтается чирок. Гимнастерка дяди Славы вся в темные пятнах пота. Отчим пыхтит как загнанный бык. Он шарит рукой в коляске, достает флягу с холодным чаем и жадно, долго пьет.

- К чертовой матери такую охоту! Утки нет, а какая налетает - ее за километр начинают расстреливать. Охотнички, едри их в корень! Понапились, небось, с утра и палят в небо сдуру. Если что и было - все распугали. - Старик садится рядом с мотоциклом и начинает стягивать с себя резиновые сапоги. Затем снимает мокрые от пота носки и начинает в блаженстве шевелить белыми пальцами голых ног.

- Игорек, достань-ка вещмешок у меня из люльки, - говорит он сыну. Посмотрим, что там женщины нам приготовили.

Через две-три минуты на расстеленной газете уже лежат свежие огурцы, вареные яйца, рыбные котлеты и возвышается четвертинка водка. После первого глотка дядя Слава добреет, его тянет на воспоминания:

- Перевелись настоящие охотники! - говорит он, закуривая. - Кроме меня в городе еще двое остались, да и те старики, уже года три в поле не выходят. Бывало, с вечера на подводе или на попутной машине к месту едем. Остановимся на краю деревни, переночуем, а к самим болотам - пешком, чтобы дичь не потревожить. Иногда, прежде чем удачный выстрел сделаешь, километров двадцать отшагаешь. Зато и радость на душе какая. А сейчас все на колесах, - прямо к самим кочкам подъезжают. - Нагрянут, как сегодня, целой армией, моторами тарахтят - аж по всей долине дым висит. Утка или улетает или в кугу прячется, черта два ее без собаки на крыло поднимешь. Походят охотнички туда-сюда, погалдят, постреляют наугад поверх кустов, а потом снова зарычат моторами - и поехали дальше природу портить. Они даже не понимают, что охота - это искусство, а не добыча мяса. Отец мой, Александр Петрович, поучал меня, молодого. "Больше трех уток за один выход бить нельзя!" И действительно, три утки в день - отличный трофей. А больше - это уже баловство! И без собаки он на болото никогда не ходил. Последний у него был красный сеттер, Шумилкой звали. Вот собака была, так собака! К болоту, бывало, подойдет, потянут носом и если уток нет, возвращается к нам и у ног ложится. Значит, все - делать здесь нечего! А если дичь есть - он все болото проутюжит. Любую птицу на крыло поднимет, всех подранков принесет, и своих и чужих".

Солнце между тем уже не просто грело, а начало припекать.

- Ну что, ребята? Куда направимся?

- Давай в Снижу, за старую мельницу, - предлагает Игорь. Там, в "блюдцах" мы с Валеркой полмесяца назад несколько выводков наблюдали.

- А братьев Ропшиных там нет?

- Они в Расстригино подались, я слышал их разговор, - ответил Игорь.

- Ну, слава Богу! Не хочу с ними встречаться, это не охотники, - дядя затушил окурок и поднялся - хотя они все-таки получше, чем Тимоха и его архаровцы: те - вообще хулиганье.

В Сниже оставили мотоциклы у старой мельничной запруды и молча пошли к цепочке ложбин, заросших осокой. При нашем подходе из ближних зарослей взлетают три кряквы. Игорь стреляет и мажет. Идем дальше. Последующие болотца, или совсем пересохли или превратились в малюсенькие лужи, вокруг которых разрослась жесткая осока и высоченные кусты крапивы. Останавливаемся на совещание: идти дальше или возвращаться к реке. И вдруг, прямо из-за крапивных зарослей взлетают две кряквы. Дядя Слава быстро вскидывает свою "тулку" и делает дуплет. Одна из уток садится в кусты. Игорь бежит туда.

- Я ей организм не задел, - говорит дядя Слава, перезаряжая двустволку, - иначе упала бы камнем. Скорее всего крыло повредил. Теперь вряд ли найдем: она в этих кустах куда хочешь уйдет.

И тут опять - фрр! - прямо у нас из-под носа поднимается еще одна кряква. Ее живот и подкрылья кажутся белыми на фоне бурых зарослей ложбины. У дяди Славы ружье преломлено и ему остается лишь восхищенно вздыхать: - "Ай, какой крыжак! Красавец!" Еще минут десять ищем подбитую утку, но видим что толку от поисков не будет. Кусты ивняка, заросли крапивы и осоки образуют фантастическую чащу.

- Ладно, Бог с ней! - останавливает поиски дядя Слава. - Она к отлету поправится, если, конечно, ее лиса не схватит. Нет, братцы, охоту без собак надо запретить.

Мы снова идем по лугу к ручью, который вытекает из моршневских болот. Печет солнце. Трава, некошеная на кочковатых низинах, лежит длинными бурыми космами, цепляющимися за ноги. Время от времени с разных сторон слышатся дальние выстрелы. Над головами изредка со свистом проносятся маленькие стаи чирков. По правилам безопасности охотники с ружьями в руках идут параллельно, метрах в двадцати друг от друга, а я с фотоаппаратом следую сзади.

Дядя Слава вдруг вскидывает ружье. "Баах" - раздался оглушительный выстрел. Я шарю глазами туда-сюда, но дичи не вижу. "Кха!" - коротко и глухо кашлянул ижевский карабин брата, и тут же темный комок отвесно упал на траву почти рядом со мной.

- Что-то я сегодня совсем никуда не годен! - расстроенно говорит дядя Слава. - Поднял ружье, а оно будто в три раза тяжелее стало и стволы на фоне неба пляшут. Взял утку на прицел, нажимаю курок, а он вроде бы не поддается. И что это со мной такое?.. - он поднял сбитую дичь, осмотрел ее, вздохнул и протянул сыну. - Здоровый крыжак! Хорошо, что хоть ты его не упустил.

- Ты, батя, наверно, сегодня не выспался, поэтому и не в форме, - успокаивает Игорь отца.

- Да нет, не в этом дело. Просто - старость пришли - спокойно и без всякого выражения отвечает дядя Слава. - Это, наверно, мой последний сезон, - и чтобы сгладить возникшее неловкое молчание, предлагает: - "Поедем-ка на Круглое. Там в тени перекусим, отдохнем, а к вечернему лету, я, может быть, в себя приду.

На обратном пути к мельничной запруде, старик шел медленно, я слышал как он с присвистом выдыхает воздух. Мы с братом тоже не спешили: охотничий день для Игоря уже сложился удачно, а полуденная жара заставляла чувствовать усталость и нас, молодых.

Через полчаса мы уже сидим на мотоциклах и едем к Круглому болоту. На половине пути дядя Слава почему-то заглушил мотор. Игорь тоже остановился, мы обернулись назад. Старый охотник что-то подобрал у края дороги и долго рассматривал находку, держа ее в руках. Когда слезли с мотоциклов у Круглого, он показал нам убитого удода. Пестрая хохлатая птаха была пробита зарядом дроби. - "Сволочи! Настоящей дичи им мало! Я бы этим пьянотам ружья в руки не дал, а у них даже егерские удостоверения имеются! Ездят по охотничьим угодьям как по собственным, бьют все, что летает и ползает, - возмущался дядя Слава. - Ну ладно, галок или ворон - это не грех: птицы они назойливые. Но чайки, цапли или вот эта красота, - да разве ж можно по ним стрелять?!"

Он обессиленно ложится на траву и, подперев голову рукой, еще долго рассматривает убитую птицу.

"Гады, а не охотники! От таких любой беды ожидать можно. Представляю, какие у них детки будут".

Во время обеда в тени молодых осин старик был мрачно задумчив и почти не отвечал на наши вопросы.

Подкрепившись, лежим в посадке рядом с болотом, ждем вечера. К нам подходит мужик из Нового Першина - лениво болтаем о том - о сем.

- Что это за кресты торчат в поле, - спрашиваю я у мужика, - откуда здесь кладбище? "

- Так ведь здесь поселок был, Калиновский".

- Куда же люди делись?

"Да кто куда! Кто в райцентр, а кто и дальше. Хаты лет десять пустые стояли, а потом председатель велел тракторами все сравнять и запахать. Кладбище только и осталось".

Мы помолчали. Невеселые мысли рождали эти покосившиеся кресты, торчащие среди поля. Сколько по России таких брошенных поселков и деревень!

- Лежат деды в земле, ждут когда к ним под бок сыновья да внуки лягут... Не дождутся теперь, - угрюмо произнес дядя Слава..

- Да, такие вот дела, - подытожил мужик.

Через час отдохнувший брат натягивает резиновые сапоги.

- Ну что батя, пойдем, еще раз счастья попытаем, - окликает от отца.

- Нет не могу, иди сам, а я совсем обезножил, - отвечает дядя Слава и через секунду добавляет. - Прощаться мне надо с охотой. Довольно, повеселился за свою жизнь...

Игорь пропал в болоте надолго. Но вот хлопнул выстрел - и мы с мужиком увидели, как чирок, стремительно взлетевший за секунду перед этим, круто падает в тростник. Криками подсказываем Игорю в какой стороне искать добычу. Через две-три минуты брат приносит уточку и бросает ее рядом на траву.

Дядя Слава на чирка даже не взглянул. Он в каком-то сонливом оцепенении продолжал рассматривать мертвого удода. Потом поднял голову и вечернему небу, обвел глазами розовеющие облака, неожиданно всхлипнул и затрясся в беззвучных рыданиях. Я растерялся. Этого грубоватого человека таким я никогда не видел. Я сидел рядом и не знал, что сказать. Игорь с преувеличенным вниманием рассматривал вытащенную из ствола гильзу. Медленно проплывали секунды томительного молчания.

- Да ты что, земляк! - раздался голос першинского мужика. - Нашел о чем плакать! Да этих удодов кто знает сколько по полям бегает. Самая бесполезная птица!

- Дело не в удоде, - как бы про себя сказал брат, по-прежнему рассматривая гильзу. Тут совсем-совсем другая причина.

Было ясно, что имеет ввиду Игорь: в убитой красивой птахе его дряхлеющий отец вдруг увидел свою безвозвратно ушедшую молодость.

©Валерий Власенко
        Предоставленно автором специально для сайта "Курск дореволюционный"