автор: В.Г. Власенко

Нынешнее лето удивляло тропически неустойчивой погодой. Жара прерывалась штормовыми ветрами и мощными ливнями, которые сменялись новой чередой необычно жарких дней. Стрижи исчезли седьмого августа, хотя обычно они улетают на неделю позже. Впереди еще много тепла и света, в воздухе еще полным-полно насекомых, а небо уже опустело, недвусмысленно предупреждая, что близится осень. И как всегда в прощальную пору отходящего лета потянуло меня на берега Сейма, на памятные места детства и юности.

Вчера приезжали дочка с зятем. После короткого застолья попросил Сергея отвезти меня в Мокву, откуда я хотел берегом реки не спеша вернуться в город.

Через полчаса мы были на моковском лугу, против дубравы Стешинского, именуемой в простонародье Тишкиным лесом. Когда молодые уехали, я направился к берегу. Многие участки знакомого пространства заросли чернокленом и орешником. На опушках этих новых лесных островков стеной поднимается полынь и чертополох, а еще выше красуются золоченые торшеры коровяка.

У самой реки я сел на прогретый песок и некоторое время бездумно наблюдал за летающими у воды белогрудыми ласточками. В умиротворенном сознании стали появляться разрозненные картины далекой поры… Здесь, по этим берегам, не раз ходили мы с Лешкой Толубеем, пробирались через болотистое устье речки Моквы и шли дальше, на просторные, залитые солнцем духовецкие и анахинские луга. Русло Сейма там настолько широко и полноводно, что мы с товарищем невольно заводили разговор о Доне и Десне, о древних речных путях в южные страны…

А вот на этом пляже, где я сижу, ребята нашей гребной команды чистили и мыли шлюпку, купались и отдыхали, прежде чем снова взяться за весла и грести к городу, против течения.

Напротив поднимались отвесные обрывы, а над ними знакомо темнели густые шатры дубовых крон. Оттуда звенел смех и доносились гулкие удары по мячу. "Лови, а то в реку улетит!" - послышался девичий голос. "Даже удивительно, как все повторяется на земле, - подумалось мне. - Я с умыслом пришел сюда, чтобы вспомнить пережитое в юности, а здесь так же, как и давным-давно, играют в мяч и раздаются те же возгласы".

… Речной клуб время от времени устраивал прогулки на большом "командирском" катере. Это цельнометаллическое судно с дизельным двигателем было привезено в Курск на железнодорожной платформе и доставлено в затон трейлером. Катер на Сейме выглядел как небольшой морской корабль. В отличие от заказных платных экскурсий, прогулки были развлечением приватного характера, вроде нынешних корпоративных вечеринок, на них членам клуба разрешалось брать с собой подруг. Только трое-четверо из наших оказались в тот день на катере "холостяками", в их числе был и я.

И вот наш кораблик, мерно постукивая дизелем, идет вниз по реке. Берега, поначалу заполненные горожанами, становятся тише. Одни рыбаки провожают нас недовольными взглядами: гул дизеля и работа винта распугивают рыбу. Прошли длинный плес за рыбхозом, миновали суворовский пляж, - и по правому борту уже уплывают назад пионерские лагеря. Но вот река делает еще один поворот налево - и перед нами уже совершенно пустынный плес. На светлых лугах пасутся коровы, а из прибрежных камышей взлетают потревоженные цапли… Весь гуляющий люд был на корме, и только мы, "холостяки", сидели и лежали на теплом железе верхней носовой части. Отчетливо помню блаженное состояние от припекающего наши спины солнца, от чистого сухого воздуха, пропитанного ароматами трав, от плавно меняющихся вокруг живописных берегов. Приятного волнения добавляли быстрые девичьи взгляды, бросаемые на нас с кормы. Под этими взглядами ребята-"холостяки" поигрывали мускулами и как бы невзначай принимали картинные позы. Только я оставался неподвижным, потому что видел перед собой любимые фиалковые глаза моей первой девушки, которая в это время уехала в столицу, чтобы поступить в МГУ.

Катер уткнулся в отвесный обрыв почти напротив того места, где я сейчас сижу. Мы с Женькой Крыгой перекинули на берег узкий легкий трап. Люди с шутками и смехом, гулко застучав ногами по железу, повалили мимо нас. Отставные "мариманы", составляющие ядро клуба, пошли со своими дамами в глубь дубравы, а молодежь затеяла на большой поляне игру в мяч "на вылет". О эти юные стройные фигуры игроков, эти сильные и ловкие движения моих тогдашних ровесников, - до сих пор они живут во мне, радуют и печалят воображение!

Пока народ веселился, мы с ребятами решили вымыть палубы. Двое орудовали швабрами, а я подавал воду. Повинуясь молодомуазарту, начал черпать сразу двумя ведрами и, одновременно поднимая эти два ведра руками, подавал их ребятам на верхнюю палубу. Минут через двадцать мы закончили работу и тут же, рядом с катером, искупались. Вымытое железо быстро просохло, и мы снова улеглись загорать.

Через несколько минут у берегового конца трапа появилась густоволосая красавица Черкашина, в руках у нее был волейбольный мяч.

- Надоело бегать, все пошли купаться и я пойду, - сообщила она. - Кто поймает мяч?

Я как раз поднялся, чтобы размять почему-то затекшую ногу. "Лови!" - крикнула мне красавица и бросила мяч с берега. Я перехватил его у себя над головой - и тут резкая боль, как гвоздь, вонзилась в мою поясницу. Мяч выскользнул из рук и упал в воду. Девушка удивленно заморгала. Чувствуя жгучий стыд, я ухватился рукой за низенькие поручни бортового ограждения, свесился к воде и быстро поймал мяч. Но, когда я подтягивался наверх, новый удар боли заставил меня вскрикнуть. И сразу на правую ногу стала наплывать волна онемения…

Мяч я все-таки на палубу вытащил и передал ребятам, но сам какое-то время корчился на четвереньках и не мог встать. На обратном пути я сидел, привалившись к рубке, мне казалось, что в позвоночнике у меня застрял толстый железный прут, мучительно вибрирующий от стука дизеля. Друзья смотрели на меня с жалостливым участием, а их подруги деликатно отводили глаза. "А ведь это уже не в первый раз! - с тревогой подумал я. Внезапные приступы боли случались и раньше. Я не воспринимал те случаи серьёзно и надеялся что всё пройдёт. Нет, похоже, что дела мои плохи."

Потом были врачебные кабинеты и больничные палаты, уколы и таблетки. В начале 63-го в нейрохирургическом отделении мне сделали операцию. "Еще бы месяца два - и у тебя навсегда отказали бы ноги, - говорил мне хирург на следующее утро. - А сейчас, может быть, все восстановится, хотя положение твое нелегкое".

Следующие пять лет я во всей полноте ощущал серьезность предупреждения своего хирурга. Мало того, что полтора года я ходил только на костылях, а потом еще три носил жесткий металлический корсет, - главным результатом "нелегкого" моего положения была потеря веселых сверстников. Только двое из них ни словом, ни поступком не изменили своего отношения к заболевшему товарищу. А первая девушка, с которой я надеялся пройти через всю жизнь, прислала мне ласковое письмо, где объяснила, что мы ошибались, принимая за любовь обычную школьную дружбу.

Резкие, будто кошачьи, крики вернули меня из прошлого, а затем дважды прозвучала короткая нежная мелодия на флейте. Вот опять крики дерущихся котов и снова - флейта. Две желто-зеленые иволги клевали ягоды на прибрежном черемуховом кусту. Всполошено крикнув еще раз, они перелетели реку и скрылись в глубине той самой дубравы. Я поднялся с теплого песка и пошел вверх по течению. Луговые берега когда-то пустынного плеса изменились не в лучшую сторону. Одни участки заросли неприветливой чащобой, другие - были замусорены "произведениями" современной пищевой промышленности. Но поверхность реки, как и в давние годы, отражала высокое небо с белыми облаками. Глядя на опрокинутые в воду облака, я спрашивал себя: "А если бы не болезнь, кем я мог стать?". В юности я часто видел себя бродягой-геологом, с весны до поздней осени живущим в палатке, или скромным научным сотрудником на экспедиционном судне, плавающем в тропических морях. Кто знает, может быть, и осуществил бы свою романтическую мечту.

Говорят, что время хоронит мечты и врачует страдания. Почти все несчастья своей молодости я преодолел и пережил в душе, поэтому вспоминаю о них спокойно. И только тот мяч, который я на глазах у красавицы Черкашиной столь неловко упустил в реку, до сих пор преследует меня в сновидениях: снова и снова он выскальзывает у меня из рук и падает в воду, и я, свесившись с борта катера, опять пытаюсь дотянуться до него.

А мяч уплывает все дальше и дальше…

В благодатные дни на исходе лета, когда ярко светит солнце, а прогретый воздух наполнен горьковато-сладкими запахами зрелых трав, начинает казаться, что ты еще полон сил, что впереди еще долгая жизнь и еще можно многое сделать. Но о том, что упущенного в молодости уже никогда не вернуть и не наверстать, вдруг резко и неприятно прокричит иволга. А секунду спустя, будто устыдившись своей неуместной откровенности, она исполнит пленительную мелодию на флейте…

©Валерий Власенко
        Предоставленно автором специально для сайта "Курск дореволюционный"