автор: В.Г. Власенко

Мой отчим В. А. Флягин никогда не рассказывал о войне. Только один раз где то в начале 1955 года он за праздничным столом в кругу сослуживцев разоткровенничался на эту тему. Это было в Дмитриеве на Свапе, где старшина (а затем прапорщик) сверхрочник много лет служил в местной воинской части, и где он в конце 20 века закончил свои дни. Рассказ дяди Славы я услышал когда мне было 13 с лишним лет, и он глубоко врезался мне в память. Здесь я попытаюсь передать его, сохраняя характерные выражения рассказчика и обходясь минимальным количеством додуманных мной подробностей, которые необходимы для логической цельности основного сюжета.

"Бой, который я никогда не забуду, был у меня в Крыму, в конце октября сорок первого. Перед этим около двух месяцев мы здорово оборонялись у Перекопа. А потом немцы прорвались, и наша армия оказалась разорванной на две части. Одни стали отходить к Севастополю, а мы отступали на Керчь. Но это если красиво сказать: "отступали", а на самом деле - почти бежали. Неразбериха была такая, что страшно вспомнить. Все командиры орут, пистолетами перед носом друг у друга машут: "Под трибунал! Расстреляю!". В общем, чёрт знает что творилось. А я служил в мехколонне, наше дело было - подвозить снаряды и заниматься текущим ремонтом техники. Да… И вот перед рекой Салгир вызывает меня капитан Будыка, начальник мехколонны, и приказывает: "Бери пушку, пять человек даю под твоё начало и занимай позицию вон на той высоте. Машина прямо сейчас вас туда доставит. Снаряды уже в кузове лежат". Я ему: "Товарищ капитан, да ведь я - автомеханик, а не артиллерист. Я пушки только ремонтировал, а как из них стрелять, тем более управлять боевым расчётом, - для этого специалисты нужны". Он сразу будто взбесился: "Что?! Специалисты?! Где я тебе их достану? Выполняй приказ, а не то под трибунал пойдёшь!" Вообще-то, капитан этот мужик был добрый, но как видно и ему только что хвоста накрутили. Потом немного успокоился и говорит: "Ты разве не видишь что творится вокруг? Почти вся наша тяжёлая артиллерия пропала. А какая то группировка немцев обходит нас с юга. У них только грузовики и мотоциклы, но танков нет. Нам приказано задержать их собственными силами".

Ну ладно, принял я командование над расчётом и поехали мы позицию занимать. Среди ребят были два хороших наводчика, они меня по пути успокоили: мол, не волнуйся командир, твоё дело показывать куда стрелять, а остальное - наша забота. К заходу солнца заняли мы позицию, окопались. Я, пока ещё светло было, в бинокль всё вокруг осмотрел и вижу, что позиция наша удобная, а вот оборона никуда не годится. Справа и слева, метрах в двухстах, такие же как у нас лёгкие пушки, да между ними пара пулемётных гнёзд - и больше ничего. С такими силами если час продержимся, - это уже будет удача.

Прошла ночь. Мы ещё на рассвете повскакали, думали, вот-вот начнётся, но часов до десяти было спокойно. А потом вдруг - Шарах! шарах! - начали вокруг нас снаряды рваться. Пронюхали, значит, что здесь наша оборона. Мы молчим: а куда стрелять, если впереди никого нет. И они, наверно, решили, что тут серьёзного отпора не будет, перенесли огонь дальше. Мы только слышали, как снаряды над нами шелестят.

Проходит с полчаса, и вот тебе - показалась пехота. Я тогда впервые увидел, как немцы идут в атаку. У нас в кино показывают, что они бегут гурьбой и что наш один пулемётчик косит их десятками. Брехня! Это только наши так наступают, а они идут редкими цепями, метрах в пяти - шести друг от друга. За первой цепью метрах в двадцати пяти - вторая, а за ней на таком же расстоянии - третья. У каждого немца - автомат на ремне через шею. Задняя ручка упёрта в живот, одна рука на курке, а другой он держит рожок и стволом туда - сюда водит.

Куда из пушки стрелять, если нигде нет скопления живой силы противника? Показываю ребятам рукой: вот туда и туда. Дали два выстрела шрапнелью. Вижу, что там три немца упали, а там - один. Тут они сразу открыли огонь из автоматов, перед нами фонтанчики земли так и забегали. Что делать? Не подпускать же их к самой пушке. Начали мы палить безостановочно, только гильзы звякают. А передние цепи уже совсем близко, уже до середины холма дошли. Наконец, наши пулемёты с двух сторон - "та-та-та". Немцы сразу назад. И что опять хочу сказать: отступают они так же организованно, цепями, а не бегут кучами.

Ребята радуются: отбили атаку! А через четверть часа по нашим высоткам опять артобстрел устроили. Тяжёлых орудий у них на этом участке не было, но зато долбили они нас больше часа. Вокруг нашей пушки пять воронок образовалось, нас со всех сторон землёй засыпало, но бог миловал: двоих поцарапало, одного в плечо другого в ногу. А вот пушку справа от нас прямым попаданием накрыло. Солдат прибегает к нам и аж заикается: "Командира расчёта убило, ещё двоих - тоже наповал, а одному бедро раздробило так, что кровь хлещет. Я один остался. Что мне делать?" Посылаю туда одного из своих, чтоб они вдвоём снаряды к нам перетащили и документы у убитых забрали. Смотрю, несут ящики. Ну что, спрашиваю, тот раненый? "Уже скончался". Тут у меня впервые мысль мелькнула: "И нам недолго жить осталось".

И вот смотрим, немец опять пошёл в атаку. Так же идёт редкими цепями, но я в бинокль вижу, что куража у него уже нет. Идут согнувшись, голова вдавлена в плечи и стрельбу ведут как ошалелые. Начали мы опять из пушки бить и видим, что дело вроде бы лучше пошло, в немецких цепях после наших выстрелов целые прогалы образуются. Но у нас-то уже не три, а две пушки. Огонь стал слабее. И слышу, пулемёт с одной только стороны работает, другой молчит. Немцы уже не отступают, а залягут на несколько минут, а потом - снова на нас! Пули свистят со всех сторон и я, как сейчас, помню, подумал: чёрт с ним, пусть пуля срежет, лишь бы фрицы нас не окружили, а то кинжалом заколют. У них ведь у всех кинжалы были. Тут наш заряжающий кричит: "Снаряды заканчиваются! На четыре выстрела осталось". Тудыть твою мать! Ну всё - крышка нам! И что мне в голову долбануло, не знаю. Кричу: Эти четыре выстрела сразу один за другим делаем, вроде салюта. Бей вон туда, туда и туда, а там что будет. Ребята молодцы - бах, бах, бах, бах! Да так удачно, что две цепи будто на отдельные звенья разорвали. И в это же время пушка слева тоже огонь усилила.

Смотрим - и глазам не верим - немцы назад повернули. Сел я на ящик и чувствую, что меня всего трясёт - и руки и ноги и кишки.

Наводчик спрашивает: "Что теперь, командир?"

"А то, - говорю - что сейчас опять обстрел начнётся. Боеприпасы мы израсходовали, соседи наши, мне кажется, тоже последнее расстреляли. Оставаться нам здесь нет никакого смысла. Слушай мой приказ: позицию оставляем немедленно, пока нас миномёты не накрыли. Пушку берём с собой. Быстро, ребята, может быть, ещё живыми останемся!"

Хорошо, что местность позади нас шла под уклон, мы, сменяя друг друга, катили пушку без особого труда. Когда обстрел начался, мы уже ушли почти на полкилометра. Я про себя прикидываю, что наша автоколонна сейчас должна быть в километрах десяти-пятнадцати от вчерашней стоянки. "Только бы до дороги на Керчь добраться, а это отсюда около трёх километров. Если немцы дорогу не перерезали - обязательно кого-нибудь из своих встретим". И вот уже половину пути прошли, - как сзади послышалось тарахтение мотоциклов. Мы сразу поняли, что это немцы на своих "БМВ" с пулемётами. Куда деваться? А впереди нас - кукурузное поле. Широкой такой полосой тянется и как раз в сторону керченской дороги. Я кричу: "Быстро в кукурузу!" Вломились мы в эти заросли вместе с пушкой, а мотоциклы - вон они, уже из ложбины показались. Мы притаились, дай бог, думаем, проедут мимо. А они остановились недалеко от нас и - "гыр-гыр" между собой. Потом два мотоцикла повернули налево и поехали вдоль кукурузного поля с той стороны, а один - с этой, где мы прятались. Мы сидим не двигаемся, ждём, что дальше будет. Слышим - они поле объехали и возвращаются. И опять почти возле нас остановились, лопочут между собой, смеются. Потом дымом сигаретным запахло. У немцев сигареты были плохие - слабые, вонючие, не то, что наша махорка; наша и крепкая и пахнет приятно. И тут я вспомнил, что с утра ни одной затяжки не сделал, а у меня в кармане - полный кисет! Так захотелось курнуть, что аж замутило. Ребята тоже маются, слюни сглатывают. А немцы всё стоят и стоят, да ещё и на нашу кукурузу посматривают. "Сейчас повернут пулемёты на турелях и для профилактики прострочат всё поле насквозь. И нас изрешетят". - пронеслось в голове. Шепчу ребятам: "Ложись и не шевелиться!" Мы чуть не влипли в землю между кукурузными рядами. Нам казалось, что немцы целый час около нас стояли. Но потом, слышим, затарахтели и назад подались.

Тут уже смеркаться начало. Мы осмелели, потому что знали, - немцы по ночам не воюют. Короче говоря, когда стемнело мы до дороги добрались и уже издалека услышали русскую речь. После всего, что пришлось пережить, нас такая слабость охватила, что тут же на обочине свалились и проспали до рассвета. А утром, как вы думаете кто меня разбудил? Наш капитан! Рукав гимнастерки разорван, физиономия поцарапана, а голова вся белая от пыли. "Флягин, ты живой?!" "Так точно, - отвечаю. - Держались до последнего снаряда. Вот мой расчёт, вот наша пушка. Боевую технику врагу не оставили. А почему вы без фуражки, товарищ капитан?" Он голову пощупал, и удивлённо так отвечает: "А я и не заметил, что её нет. Ты знаешь, что немцы прорвались на правом фланге? Мы драпали кто куда! Хорошо что подошёл отряд моряков, они фрицев отогнали. Теперь они сюда не сунутся, поняли что сил у них маловато. А вот позади, километрах в тридцати - танки напирают. Но там стоит наш заградительный полк". Потом опять смотрит на меня и говорит: "А ты, Флягин, молодец. Вы свой фланг удержали. Обязательно подам представление, чтобы тебя и твоих ребят наградили".

Тут смотрим, знакомый ЗИС-5 едет, а за рулём шофёр из нашей мехколонны. Будыка больше всех обрадовался: как же, нашёл своих подчинённых, да ещё и машину. Говорит водителю: "А ну, выкладывай всё что у тебя есть". Тот достает 4 бутылки белого крымского вина, консервы и две буханки хлеба. Выпили мы, подкрепились - сразу легче на душе стало. Слышу, ребята между собой разговорились: "А что, мы человек сто фрицев уложили, не меньше!". Вот сейчас, чтобы не сбрехать, думаю что сто - не сто, а семьдесят - это точно. Конечно там раненых больше половины было, но всё равно мы тогда этих семьдесят из строя вывели. Поэтому и атака захлебнулась, а немцы больших потерь не любили. Но ведь и соседние пушки не зря стреляли. Ну потом ребята подцепили пушку к машине, сами в кузов сели, а мы с капитаном - в кабину. Вино мне голову затуманило, стал я дремать. И вдруг шофёр как закричит: "Юнкерсы! Быстрей из машины!" Я как обалделый выскакиваю - и в поле! Соображаю, что надо хотя бы метров тридцать от дороги отбежать. А рядом уже взрывы - один, другой. Только я собрался упасть, а мне в лопатку будто молотком ударило! И сразу дыхание перехватило, не вдохнуть не выдохнуть.

Я свалился на землю, рот раскрыл, пытаюсь воздуха набрать, а не могу, будто кляпом горло забили. И уже зелёный туман перед глазами. Потом - кхы, кхы - вроде клапан внутри стал приоткрываться. Вдохнул я - и сразу боль грудь пронизала. Кашлянул, - а изо рта кровь. Не знаю, сколько я там пролежал. Потом смотрю, надо мной капитан склонился. А следующее что запомнил, меня ребята на шинели в кузов затаскивают. Тут мне совсем плохо стало, и я уже ничего не соображал. А когда очнулся, смотрю и не пойму где я. Оказывается, я целые сутки был без сознания, меня вместе с другими ранеными перевезли к Арабатскому заливу на Азовском море и погрузили на баржу. Нас буксир три ночи по морю тянул, а днём мы под самым берегом среди скал стояли, чтобы немец нас не обстрелял. Наконец, добрались до кавказского берега, и меня в лазарет положили. К этому времени мне вроде бы чуть-чуть легче стало. Приходит врач, который меня накануне осматривал, и говорит: "У вас в лёгком осколок засел, да так неудачно, что операция будет опасной. Давайте подождём дня два-три, мне кажется, у вас должно наступить улучшение. А если нет, тогда придётся оперировать". А через 3 дня у меня уже и температура стала почти нормальной. Пролежал я в лазарете около месяца, а потом вывезли нас в Грузию. И там я ещё полтора месяца в санатории был. Когда выздоровел, попал в часть охранявшую дороги, мосты, тоннели. Летом сорок третьего пришли документы - и мне дали "Красную Звезду". Тогда же я узнал, что наша армия, отступавшая на Керчь, едва не попала в окружение, но всё же смогла переправиться на Тамань… Вот что с капитаном нашим стало, - мне не известно, а хотелось бы узнать его судьбу. Я думаю это он позаботился, чтобы меня на ту баржу погрузили.

Осенью сорок третьего перебросили нас в Харьков. Я опять стал автомехаником в мехколонне. Ремонтировал технику, подвозил снаряды к передовой. Не раз попадал под бомбёжки, но, как говорят, бог миловал. Так всю войну и прошёл.

Да-а… Про осколок, что у меня в лёгком сидит, я иногда даже забываю. А тот бой в октябре сорок первого, ту кукурузу, где мы прятались от немцев, я до самой смерти помнить буду.

©Валерий Власенко
Июль 2013 г.
        Предоставленно автором специально для сайта "Курск дореволюционный"