автор: В.СТЕПАНОВ.

С ЗАГАДОЧНЫМ НАЗВАНИЕМ ЕНДОВИЩЕНСКАЯ...

У этой улицы редкое по звучанию древнерусское название, происшедшее от слова «ендовище» (впалая поляна, котловина). И действительно, старинная улочка была проложена у подножия крутого косогора, на месте, где когда-то располагалась одноименная слободка. Она и сейчас довольно куцая. Хотя до революции была чуть длиннее, начинаясь у здания мужской гимназии (теперь электроаппаратный завод), пересекая Херсонскую (ул. Дзержинского) и упираясь в Верхне-Гостиную улицу.

Близость классической гимназии — гордости города, кафедрального Знаменского собора, городского железнодорожного вокзала, дорогой и веселой гостиницы «Европейская», купеческого клуба, известного своими танцевальными вечерами, Филипцова банка, сразу трех кинематографов («БИО», «Гигант» и «Кино») делала этот маленький и тесный район дореволюционного Курска очень шумным и бойким. На Ендовищенской, у перекрестка с Херсонской, в конце спуска с горы в доме Месерле размещались номера гостиницы Пфистер. Там, где теперь стоит дом бытового обслуживания «Ромашка» , помещался ресторан с гостиничными номерами Никулина. Несколько красиво отделанных обеденных залов, три биллиарда, кабинеты, превосходная кухня под личным наблюдением содержателя ресторана влекли сюда состоятельного горожанина, которого днем и вечером услаждала музыка дамского струнного оркестра.

Но стоило отойти по Ендовищенской от шумного угла главной улицы, как кончались все ее достопримечательности, если не считать еще конфетно-пряничной фабрики «Эсперанс», основанной в 1900 году (ее продукция, кстати, была удостоена двух медалей всемирной выставки в Брюсселе и медали выставки в Париже).

Всего через несколько десятков шагов в глубину Ендовищенской вид ее резко менялся: грязная, неприветливая, застроенная невзрачными одноэтажными домишками с подслеповатыми окнами. Неровная, бугристая, выглядела она мрачной и прямо-таки убогой. В конце XIX века городская дума именно здесь разрешила открывать публичные дома...

На Ендовишенской и на соседних улицах постепенно возникли еврейские кварталы.

Тогда в Курске проживало около тысячи евреев. Картина резко изменилась, когда в Первую мировую войну тысячи еврейских беженцев хлынули сюда из западных земель Российской империи. Улица буквально переполнилась. Возникали новые и новые облупленные домишки еврейской бедноты. Тут же были организованы хедеры — еврейские школы, синагоги, различные комитеты, оказывавшие беженцам помощь.

В октябре 1905 года в ответ на демонстрации курских трудящихся по городу прокатилась жуткая волна еврейских погромов. Ендовищенская тоже пережила страх и ужас. Озверелая толпа пьяных мародеров и казаков начала погромы вскоре после патриотического молебна, устроенного архиереем Питиримом перед кафедральным Знаменским собором, который и благословил на это горожан. Вечером погромы распространились как огонь по улице Сосновской, потом затихли, чтобы ночью возобновиться с новой силой. Захватив уже и улицу Ендовищенскую, а затем выплеснувшись на улицу Херсонскую, озверевшая толпа грабила и избивала еврейские семьи. Пожитки евреев вытаскивались во дворы, где все подвергалось порче и ломке. Погромы происходили на глазах полицейских чинов, спокойно созерцавших дикие сцены...

В обычные же дни жизнь на Ендовищенской текла скучно, однообразно. Вот зарисовка очевидца, опубликованная и курской газете « Свободная речь» в 1917 году: « Еврейская школа. Несколько десятков еврейских мальчиков нараспев читают молитвы. Меламед (учитель — В. С.) усиленно жестикулирует руками и бегает из угла в угол, громко поправляя своих учеников, рядом другая комнатушка. Грязно в ней, насорено. Двуспальная постель и на ней горы подушек, а на подушках дети. Жена учителя с измученным лицом кормит грудью ребенка... В комнате полутемно. Лампа льет жидкий свет, освещая сырые, заплесневелые стены, стол без скатерти, пара табуреток.

— Что же, вы все помещаетесь в этой комнате? — спрашиваю ее.

— Да, — отвечает жена меламеда. — Что же делать? Мучаемся...

— Но ведь здесь сыро и холодно!

В это время открывается дверь, обитая тряпками, и в комнату входит какая-то старушка. Это квартирантка. Она снимает угол у меламеда. Занимается нищенством.

— Вот видите, не хватает на жизнь, приходится углы сдавать, — говорит жена меламеда. Муж мой зарабатывает шестьдесят рублей в месяц, как же проживешь на это?»

Да, гнетущая печаль убогой и тяжёлой жизни ярмом лежала на обитателях этой старинной улицы с загадочным для многих ее жителей названием — Ендовищенская...