автор: В.СТЕПАНОВ.

КУРСК ВЕЧЕРНИЙ ПОСЛЕВОЕННЫЙ

Подростком я однажды узнал известное в мире выражение: «Француз любит кафе, англичанин - камин, а серб - улицу». Тогда я искренне посчитал, что крылатые слова до обиды обделили русского человека, как мне казалось, упоенно любящего родную сторону, отчий дом и свою улицу. Это теперь я выхожу погулять на вечерние курские улицы и вижу их мертвенную пустоту. Куда подевались люди? То ли испуг от оголтелой преступности разогнал их по домашним углам, то ли пустые «мыльные оперы» заморского изготовления приковали к телеэкранам, но теперь в густых сумерках вечера курские улицы скучны и печальны...

А в первые послевоенные годы все было иначе. Тогда трудовой люд, скромно отужинав и быстро переодевшись, тотчас устремлялся на улицы или шел погулять в центр. На скамейках у своих домов жители тихих улиц еще с патриархальными мостовыми, не покрытыми ни пылко отдающим летним жаром асфальтом, ни даже грубым булыжником, усаживались кучно для традиционных обывательских разговоров, дружного совместного лузганья семечек, веселого судаченья, а часто просто из грешного интереса: кто с кем пройдет?

Помню, у нас на улице Добролюбова жила молодая красивая женщина-доктор. Однажды вся улица вмиг заметила, как ее под вечер сопровождал под .руку статный мужчина, одетый в длинную шинель без погонов, в блестящих сапогах и серой высокой папахе с красным верхом. Эта яркая пара вызвала к себе особо обостренный интерес, и он мгновенно угас, когда по домам нервно пронесся слух, что породистый мужчина носил на своих гордых плечах форменную одежду, всего лишь подаренную ему боевым братом-полковником...

В те светлые послевоенные годы многие магазины, клубы, редкие рестораны работали до позднего часа. У кинотеатров выстраивались длинные томительные очереди даже на последний сеанс в 11 часов вечера, а трамваи регулярно ходили до часа, так как у многих предприятий только к этому времени заканчивалась смена.

Городской сад имени Первого Мая был главным пристанищем гуляющей публики. У его полукруглого входа две ярко освещенные кассы напряженно работали, быстро выдавая билеты нетерпеливым горожанам. В сад втекал шумный человеческий поток, а из него вытекал встречный. Мы, мальчишки, воровато перебрасывали свои птичьи тела через черную металлическую решетку с красивым рисунком меандра, увенчанную острыми чугунными клизмами (творение архитектора О.В. Маригодова), хотя вдоль ограждения всегда ходили злые дежурные милиционеры...

В саду громко играл эстрадный оркестр, выводя томительные сладкие звуки танго или игривые - фокстрота. Бетонная коробка летнего театра, казалось, разбухшая от переполненного зала, взрывалась овациями артистам московской эстрады. Кто-то разъяренно бухал тяжеленным деревянным молотом по длинному штырю, доказывая по стремительному взлету планки на высокой шкале свою недюжинную силу. Кто-то потел, кряхтел, пытаясь перетянуть крепкую стальную пружину в аттракционе «Быка за рога». В людных местах бойко работали буфеты, немедленно выдавая курянам напитки типа крем-соды или лимонада, высокие ярко-желтые бисквитные пирожные, облитые серой глазурью пахучие ромовые бабы, влажный формовой фруктовый мармелад, зефир разных цветов, совсем усохшую пастилу, очень вкусные белоснежные конфеты «Роке» с мозаичной сердцевиной, не менее вкусные темно-красные стержни «Барбариса», ириски...

На аллеях все скамьи были усеяны нарядной отдыхающей публикой, лениво глазеющей на толпы гуляющих. Молодежь стайками, слонялась по темным аллеям. А влюбленные все-таки находили в заполненном тысячами людей саду укромные уголки, чтобы всласть нацеловаться...

На танцплощадке царствовал местный балетмейстер с косо выбритой залысиной в густо напомаженных бриолином прилизанных волосах, отчего он более напоминал узника тюрьмы, чем представителя изящного искусства. Натанцевавшись, вдоволь нагулявшись, народ валом выходил из сада и двигался на улицу Ленина. И уже на Красной площади поток резко растекался: мощное ответвление переходило на тротуар левой стороны улицы, на которой стоит здание нынешнего ЦУМа, поток послабее устремлялся по правой стороне, минуя старый разбитый забор у долго строившегося здания Дома книги. Тесные людские потоки не могли разместиться на узких тротуарах и широко выплескивались на проезжую часть улицы, вызывая бесчисленные требовательные звонки медленно проезжавших здесь трамваев.

Если левая сторона улицы Ленина была облюбована взрослой публикой, то на правой стороне в основном царствовали школьники и студенты, а среди них - аристократическая часть уличных подростковых гуляк: курсанты суворовского училища и спецшколы ВВС. Мы, гражданские школяры, одетые в основном в однотипные серые ворсистые хлопчатобумажные спортивные костюмы (часто изрядно поношенные), многие почему-то в цветастых тюбетейках, не имели той притягательной силы, что суворовцы и спецы в красивой ладной форме, в красных и голубых погонах, заставлявших девчонок отрываться от постылых учебников, и каждый вечер роиться на улице Ленина. Мы злились. Но что поделаешь! Однако учащиеся ФЗУ, которые вроде бы тоже носили форменную одежду, не пользовались особым успехом у девочек и даже именовались несколько иронично кулешниками.

Когда оба престижных училища тихо исчезли из города, правая сторона улицы Ленина постепенно стала пустеть, но еще в начале шестидесятых поток гулявших по левой стороне был достаточно велик, тогда как на правой было уже печально пустынно.

Сколько нами было истерто кожаных подошв на коротком пути от Красной площади до улицы Веселой, где плотный молодежный поток круто разворачивался назад! Сколько было съедено арахисовых орешков, которые по своей дешевизне в годы расцвета советско-китайской дружбы продавались на каждом шагу и заменяли нам другие лакомства!

Особый восторг был нами пережит, когда на улице Ленина взамен редким и маломощным светильникам, подвешенным на растяжках проводов над проезжей частью улицы (мы называли их «лампадками»), вдруг вспыхнули большие яркие молочные шары на красивых металлических торшерах. На такой светлой улице сразу стал виден наш скудный летний вечерний гардероб: белые парусиновые штаны, полосатые ковбойки или желтые трикотажные тенниски, тогда ласково называемые «бобочками», парусиновые белые штиблеты, которые мы перед выходом на Ленинскую ежедневно надраивали зубным порошком.

Наша подростковая уличная сторона почти не имела магазинов, а на стороне взрослых они как бы сплошной лентой протянулись от Красной площади до улицы Золотой. От витрин исходил приятный электрический свет, отчего на той стороне было особенно светло. Витрины продовольственных магазинов были почти однотипны: там грудились желтые консервные банки тресковой печени, золотисто-голубые пирамиды знаменитых камчатских крабов и грубо окрашенные муляжи громадных мясных окороков. Витрины промтоварных магазинов были еще скромнее... Над некоторыми магазинами уже вспыхнуло разноцветье неоновых вывесок, газосветные трубки кое-где светились радостным неоном даже в магазинных витринах, и нигде, конечно, не было безобразия сегодняшних металлических защитных решеток.

Большинство названий магазинных вывесок отдавали казенной скукой: «Бакалея», «Продукты», «Промтовары»... Нас, озорных школьников , просветил чей-то родитель, объяснив, что под аббревиатурой названия парфюмерных магазинов «ТЭЖЭ» скрывалось непритязательное обозначение всесоюзного треста «Жиркость». Этот трест на заре советской власти приютил у себя молодую подотрасль парфюмерной промышленности.

На оживленной улице над гуляющими плыли легкие облачка табачного дыма. Одни курили папиросы «Казбек», другие - «Беломорканал». Те, кто испытывал определенные финансовые затруднения, палили «Норд», прозванный позднее в угаре борьбы с космополитизмом «Севером». Многие школьники, обзаведясь прозрачными янтарными мундштуками, лихо потягивали короткие сигаретки «Дымок», тогдашнюю новинку. Изредка в толпе мог пройти тот, кто курил «Герцеговину Флор», оставляя за собой волнующий аромат дорогого табака. Потом табачные фабрики выпустили в продажу сигареты «Памир» и «Прима».

Проблемы утолить жажду тогда не было. Люди терпеливо выстраивались в очереди отпить вкусную курскую газированную воду с разнообразными сиропами, другие предпочитали дешевый холодный квас. Кто был побогаче, вальяжно распивали шампанское в розлив, закусывая миндальными орешками, кто победнее - довольствовался пивом или молдавским вином.

У шумного кинотеатра «Комсомолец» всегда продавалось очень вкусное мороженое. На глазах покупателя продавец ловко доставал длинным металлическим черпаком из холодного серебристого цилиндра мягкие комки сливочного мороженого и быстро заполнял ими поджаристый хрустящий вафельный стаканчик. Почти так несколько лет назад наполнял мороженым в Риме свой стаканчик уличный продавец, живо напомнив мне те славные годы молодости. Правда, римлянин накладывал мороженое в широкий и низкий пластмассовый стакан, а не в высокий и узкий, очень вкусный на зубах, как в послевоенном Курске.

Получалось, что в центре города каждый вечер возникал стихийный огромный развлекательный клуб, где люди на ходу знакомились, обменивались новостями, судачили, демонстрировали свои обновки, влюблялись, ревновали, дрались (и это было!), спорили, рассказывали анекдоты. Накануне письменных экзаменов на школьной стороне, тогда особенно бурлившей, тысячи раз повторялся вопрос: какие темы или варианты? И всегда, как правило, узнавали, чтобы немедленно поспешить домой и хорошо за ночь подготовиться к экзамену.

Гулянье обычно продолжалось допоздна, и многие уходили с центральной улицы, полные впечатлений от проведенного вечера. В Курске тогда еще не было телевидения, которое постепенно отучило горожан от радостного уличного общения и преступно приучило томительно, до одурения сидеть по домам...