автор: В.СТЕПАНОВ.

ИГОРЬ ИЛЬИНСКИЙ В КУРСКЕ

В зимний колючий от мороза вечер 1951 года куряне шумными толпами стекались к зданию драматического театра имени А.С. Пушкина. По оживленным голосам, звучавшим в парких струях воздуха, было заметно, что зрители ожидали необычный спектакль. Наша молодая компания одноклассников мужской средней школы № 4 весело и взволнованно также спешила на театральное представление, потому что в Курске гастролировал сам Игорь Ильинский.

Знаменитый актер Малого театра, "Дома Щепкина", тогда шефствовавшего над курским провинциальным собратом, народный артист СССР Игорь Владимирович Ильинский приехал в город, чтобы несколько вечеров услаждать местную публику великолепной ролью Аркадия Счастливцева в пьесе А.Н. Островского "Лес".

Еще недавно на уроках русской литературы мы проходили материал по творчеству великого драматурга, настойчиво зубрили текст страстного монолога Несчастливцева, совершенно не обратив внимание, что знаменитая комедия создавалась автором в тесном созвездии выдающихся спектаклей. В 1868 году А.Н. Островский написал "На всякого мудреца довольно простоты", в следующем году - "Горячее сердце", еще через год - "Бешеные деньги", и в 1871 году родились сразу два шедевра: "Не все коту масленица" и "Лес".

К своему стыду, мы, по-мальчишески кичившиеся своими литературными познаниями, даже не подозревали, что комедия "Лес" явилась как бы памятником выдающемуся уроженцу Курска, замечательному русскому провинциальному артисту Николаю Хрисанфовичу Рыбакову.

В тот ранний вечер наши мысли всецело были направлены на известного всей стране комедийного артиста Игоря Ильинского. Каждый из нас многократно видел его в популярных кинофильмах в ролях Петелькина в "Закройщике из Торжка" Бывалова в "Волге-Волге", уморительного воришки в "Процессе о трех миллионах".

Уже сидя в плотно набитом зрителями прохладном зале, мы жаждали увидеть "живого" актера близко от себя, но наши места оказались в амфитеатре, достаточно далеко от сцены.

Первое действие комедии происходило в большом зале богатой усадьбы. Сменялись явления пьесы, на театральной сцене появлялись дворяне и купцы, пестрый дворовый люд в исполнении курских актеров: стареющая помещица Гурмыжская, ее скромная дальняя родственница Аксюша, изысканно одетый словоблудливый ханжа Милонов, хитрый полуграмотный купец Восмибратов с сыном, лакей Карп и другие действующие лица, но не было видно Счастливцева-Ильинского. От страстного нетерпения увидеть знаменитого актера у меня совсем пропал интерес к первому действию спектакля: оно показалось тягуче длинным и скучным.

Когда, наконец, Игорь Ильинский впервые вышел на сцену во втором действии, весь зал пришел в радостное движение и взорвался долгими аплодисментами. Мгновенно все его узнали в плотной коренастой фигуре. Он был в кургузом песочно-клетчатом пиджачке с темным кантом, в полосатых, похожих на арестантские, коротких брючках в большую клетку, плотно обтягивающих вихляющий при ходьбе толстый зад. Артист вприпрыжку вышел из-за кулис, весело издавая звуки старой изношенной гармошки: "А-ах, а- ах, хрр- хрр, фью-фью", прерывая их протяжным громким присвистыванием. С редкой, клинышком рыжей бородкой, с загнутыми колечками узких усиков, в помятом сером кепи со сломанным козырьком, он шел мелкими вальяжными, очень комичными шажками. Его круглая физиономия с маленькими плутоватыми глазками излучала веселье и разудалость.

Это была знаменитая сцена встречи (где вблизи авансцены под углом в темной глухой лесной стороне сходились две неширокие дороги) двух горемычных русских актеров: Несчастливцева и Счастливцева. Зал протяжно застонал от восторга, когда Аркашка Счастливцев, неся на плече длинную гладкую палку, на самом верхнем конце которой сиротливо болтался легкий клетчатый узелок с пожитками, смешной походкой просеменил к воде, вспугивая лягушек. Благодарный зал обрушился новой волной аплодисментов и громкого хохота. Тогда мэтр подошел к самой рампе и стал раскланиваться на оглушительные рукоплескания, а восторженный зал долго не мог затихнуть от первого выхода замечательного артиста.

Тем временем в темноте глубокой сцены замаячила фигура трагика Несчастливцева, из офицеров, приходившегося племянником Гурмыжской, которого играл курский артист В.И. Бурдин. Зал уже совсем затих, и артисты двинулись навстречу друг другу. Несчастливцев-Бурдин медленно шел в черном потертом длинном плаще-балахоне, на его голове сидела большая серая поношенная шляпа, прикрывавшая нервное лицо с большими черными усами. В руках Несчастливцева была толстая суковатая палка, а за его спиной небольшой чемодан на ремнях. К нему радостно затрусил мелкими шажками и носками внутрь Счастливцев-Ильинский.

- Аркашка! - мрачно окликнул его Несчастливцев.

- Я, Геннадий Демьянович. Как есть весь тут, - счастливо запричитал Аркадий знакомым тенорком Ильинского.

- Куда и откуда? - загремел в зале голос Бурдина.

- Из Вологды в Керчь-с, ГеннадийДемъяныч. А вы-с?

- Из Керчи в Вологду. Ты пешком?

- На своих-с, Геннадий Демьянович, - звонко произнес незабываемым то ли полузаискивающим, то ли полунасмешливым голосом Игорь Ильинский. -А вы, Геннадий Демьянович?

- В карете, - саркастически рыкнул густым басом Бурдин громко и грозно. -Разве не видишь? Что спрашиваешь? Осел!

- Нет, я так-с, - робко прозвучал голос вечно униженного Аркашки...

В ту пору артист Бурдин важной поступью вышагивал по сцене. Мы из темного зала любовались его высокой фигурой и гордой осанкой. В нем просматривалась смесь фанфаронства, привычки порисоваться, с искренним расположением помочь ближнему в беде. Судьба свела Несчастливцева с Аркашкой Счастливцевым в тяжелый момент их жизни, когда оба были без денег, хлеба и даже табака.

- Характер, братец. Знаешь ты меня: лев ведь я, - слышался со сцены громкий голос Несчастливцева. Зал, только отхохотавший, сразу затих от высоких трагических слов. Но ненадолго. Вскоре последовала неподражаемая по игре актеров сцена:

- Да, брат Аркадий, разбился я с театром: а уж и жаль теперь. Как я играл! Боже мой, как я играл!

- Очень хорошо-с? - лукаво спросил Аркашка-Ильинский с улыбкой, не то веселой, не то печальной.

- Да, так-то хорошо, что... Да что с тобой толковать. Что ты понимаешь! В последний раз в Лебедями играл я Велизария, сам Николай Хрисанфыч Рыбаков смотрел. Кончил я последнюю сцену, выхожу за кулисы, Николай Рыбаков тут. Положил он мне так руку на плечо...

В этот момент Несчастливцев-Бурдин сильно надавил на Аркашкино плечо, отчего тот, приседая, потешно забубнил:

- Ой! Геннадий Демъяныч, батюшка, помилосердствуйте. Не убивайте! Ей-Богу, боюсь.

Несчастливцев, только что отдернувший руку, вновь опус-хил ее на плечо Счастливцева-Ильинского, приговаривая:

- Ничего, ничего, брат; я легонько, только пример... Тогда всем нам, сидящим в переполненном зале, крупно повезло воочию увидеть блистательный талант Игоря Ильинского, игравшего замордованного судьбой провинциального актера, беззащитного в несправедливом мире. В зале звучал горячий голосок Ильинского:

- Ей-Богу, боюсь! Пустите! Меня ведь уж раз так-то убили совсем до смерти.

- Кто? Как? - зарычал Несчастливцев, схватив Аркашку за ворот.

- Бичевкин. Он Ляпунова играл, а я Фидлера-с. Еще на репетиции он все примеривался. "Я, говорит, Арктика, тебя вот как за окно выкину: этой рукой за ворот подниму, а этой поддержу, так и высажу. Так, говорит, Каратыгин делал". Уж я его молил, молил и на коленях стоял. "Дяденька, говорю, не убейте меня!" - "Не бойся, говорит, Аркаша, не бойся!" Пришёл спектакль, подходит наша сцена; публика его принимает; гляжу, губы у него трясутся, щеки трясутся, глаза налились кровью. "Постелите, говорит, этому дураку под окном что-нибудь, чтоб я в самом деле его не убил".

- Ну, вижу, конец мой приходит. Как я пробормотал сцену, уж не помню; подходит он ко мне, лица человеческого нет, зверь-зверем; взял меня левой рукой за ворот, поднял на воздух; а правой как размахнется да кулаком меня по затылку как хватит... Света я не взвидел, Геннадий Демъяныч, сажени три от окна летел, в женскую уборную дверь прошиб. Хорошо трагикам-то! Его тридцать раз за эту сцену вызывали, публика чуть театр не разломала, а я на всю жизнь калекой мог быть. Немножко Бог помиловал... Пустите, Геннадий Демьяныч!

Несчастливцев-Бурдин продолжал держать Аркашку-Ильинского за шиворот.

- Эффектно! Надо это запомнить.

На сцене прошла небольшая пауза. Зрительный зал весело шумел.

- Постой-ка! Как ты говоришь? Я попробую. Ильинский рухнул на колени и запричитал бабьим голосом:

- Батюшка, Геннадий Демъяныч! Несчастливцев неожиданно выпустил Аркашку из рук.

- Ну, не надо, убирайся! В другой раз...

Нет уже в живых несравненного Игоря Владимировича Ильинского, но еще многие куряне помнят те славные веселые вечера, которые им доставили высокое наслаждение от таланта артиста. В спектакле "Лес" есть замечательное место, когда Аркашка рассказывает о своей жизни у родственников. Сцена очень комична и дала Ильинскому вволю блеснуть всей глубиной своего дарования. Играя холопствующего провинциального артиста, вечно говорящего водевильными каламбурами, он вводил в сцену удивительно грустную ноту. Ярко описывая свое пребывание в доме родственников, заплывших от безделья жиром, Аркашка взахлеб начинал рассказывать Несчастливцеву:

- Ведь и у родных-то тоже не велика радость нам, Геннадий Демъяныч. Мы народ вольный, гулящий, - нам трактир дороже всего. Я у родных-то пожил, знаю. У меня есть дяденька, лавочник в уездном городе, верст за пятьсот отсюда, погостил я у него, да кабы не бежал, так...

То ли сами зрители настроили Ильинского на комичное поведение, и артист как будто вспомнил своего Счастливцева в мейерхольдовской постановке начала двадцатых годов. То ли такова была сценическая и режиссерская задумка, но курский зритель не спускал глаз с выдающегося московского гостя в ущерб остальному актерскому ансамблю, непрерывно похохатывая, пока Игорь Ильинский находился на сцене. Даже в тот момент, когда по ходу действия артисты произносили свои монологи или реплики, Счастливцев-Ильинский, с высоким мнением о своем таланте, уме, где-нибудь в уголке сцены комично шлифовал перочинный нож о худую подошву своего башмака, вызывая обильные слезы на лицах у публики.

Чего только стоила смешная мимическая сценка, в которой знаменитый артист каскадом уморительных движений головы и рук продемонстрировал, как хорошо после купания в реке выпить водочки. Мне тогда воочию представилось, как воображаемые глотки горячительного, изображенные смешными жестами рук, быстро потекли в Аркашкин желудок. С цирковым искусством Ильинский ловил на несуществующую леску рыбу, пытался ее удержать, трепещущую в руках, а потом, довольный, ловко бросал в чайник, срывая наши шумные аплодисменты.

Из любопытства ко всему этот вертлявый, весь в ухмылках и ужимках, наглый, но несчастный человек энергично трусил по сцене, всюду совал свой нос во все, что происходило в усадьбе сластолюбивой помещицы Гурмыжской и, комментируя увиденное, иногда общался с нами, зрителями, нахально подмигивая и бросая в зал фразу: "Ради Бога!". За клоунскими повадками Аркашки-Ильинского, в забавных скоморошных выходках, подчас грубых и циничных, проглядывалась горестная доля русского актера прошлого, которая в зале вызывала острое сочувствие к судьбе горемыки. В тот далекий курский театральный вечер в зрительном зале раздавался смех сквозь слезы, который, пожалуй, пронизывает, всю русскую классическую драматургию.