автор: В.СТЕПАНОВ.

ВОЕННОПЛЕННЫЕ НЕМЦЫ

Военнопленные немцы

Моя детская память запомнила немецких военнопленных скорее всего по звуку: гулкому, мерному и удивительно точному по такту стука сотен брезентовых, подбитых толстой деревянной подошвой башмаков по булыжной мостовой. Шли они по летним улицам Курска в 1945 году дисциплинированным четким солдатским строем. Одеты была в основном в серо-зеленую военную форму, без воинских регалий, в того же цвета пилотках или армейских фуражках с повернутыми вверх ушками, закрепленными спереди вертикалью металлических пуговиц над длинными козырьками. Они вызывали у нас, детей, недоумение, так как не были похожи на наши отечественные военные головные уборы и поэтому нами презрительно назывались «фрицевками».

А еще совсем недавно эти «завоеватели», оккупируя на Восточном фронте российские пространства, весело получали от фюрера к рождественскому празднику небольшие подарки со стандартным набором предметов: крохотная искусственная елочка, маленькая плоская бутылочка коньяка, лимон, плитка шоколада и непременно какой-либо сувенир. Кому попадались стеклянные «сувенирные сопли», тот непременно за праздничной едой их вставлял в свои ноздри, вызывая у остальных присутствующих долгий истерический хохот до слез... Теперь же было не до хохота.

Военнопленных, вышагивающих в уличных колоннах, сопровождали сзади или с боков вооруженные конвоиры, пожилые солдаты. Во время своего продвижения по улицам города немцы жадно поглядывали по сторонам, строгим размеренным шагом идя на строительные или дорожные работы. Если изредка по какой-либо причине военнопленным случалось остановиться на недолгое время и быстро разбрестись по ближайшим дворам, то они сразу же отправлялись к ближайшим помойка в надежде отыскать себе что-либо съестное. Все горожане тогда знали, что военнопленных сильно обкрадывала в лагерях на продуктах питания лагерная челядь, особенно в голодные 1946-1947 годы. Надежда поживиться чем-либо съестным толкал военнопленного пойти на самый крайний шаг: обменять редкую почтовую марку, хранившуюся в его потертом портмоне где-то в самой глубине кармана или, к примеру, лезвия для бритья. Хотя чаще всего они предлагали местному населению свои ремесленные поделки: цветные мундштуки из оргстекла, зажигалки из стреляных гильз патронов или алюминиевые портсигары.

Кое-кому все же перепадало что-либо из овощей или хлеба от сердобольной русской женщины, хватившей лиха за месяцы и дни ожесточенной войны. Она, пользуясь каким-либо отвлечением конвоиров от своих подопечных, быстро просовывала съестное приглянувшемуся ей худому и заросшему военнопленному. Часто к вечеру, после окончания строительных работ, до построения в колонны, военнопленные быстро шастали по соседним дворам, обращаясь к женщинам лишь с одним вопросом: «Матка, эссен».

В 1948 году военнопленные немцы в Курске выглядели уже иначе. Здесь сказывались и международная гуманитарная помощь, и укрепление экономики страны, и строгий контроль со стороны местных властей. Но колонны военнопленных-строителей были ладней, веселей, все выглядели с лица приятно, а жили они не в каких-либо наскоро сколоченных лагерях, а в небольших городских жилых колониях, состоявших из одноэтажных бараков.

Одним из таких тюремных островков в городе был двухэтажный краснокирпичный дом № 6 по улице Золотаревской (теперь ул. Гайдара), который немцы сами восстановили из руин и в нем же поселились. Вокруг дома (но не с улицы) был сооружен высокий дощатый крепкий забор, по верхушке которого проходила полосой колючая проволока, а в глубине небольшого двора просматривалась невысокая сторожевая вышка с караульным.

Вся эта тюремная экипировка очень не вязалась с летними концертами, которые каждый вечер устраивались военноплеными для себя. На славу потрудившись с немецкой добросовеностью за день - а работали они дельно и качественно, и до сих пор куряне видят дело их рук (здание городского управления МВД на улице Ленина, 5, Дом Советов на Красной площади, жилой дом на улице Серафима Саровского и т.д .) - после ужина в ярко освещенном электрическими лампочками внутреннем дворе своей колонии они затевали громкие музыкальные концерты и танцы. Нам, мальчишкам, проходившим мимо этого дома, позарез хотелось посмотреть на увеселения немцев, но фигура часового, маячившего на вышке, нас смертельно отпугивала, заставляя лишь издали послушать мелодии, часто исполняемые на губных гармошках, среди которых иногда звучали тирольские песни, а нам незримый иноземный певец выводил горлом немыслимые, непонятные и странные голосовые рулады. Маленькая колония пленных предчувствовала свой скорый отъезд на родину в Германию. В плеске веселья слышались лихие звуки аккордеона, громкие удары барабана, певучий напев скрипки и оживленное гоготание мужских голосов. В это время многим курянам еще жилось трудно, и этот зазаборный оживленный мирок явно раздражал.

В самом конце сороковых годов эта колония военнопленных немцев на улице Золотаревской неожиданно исчезла, заграждения были быстро демонтированы, в помещениях дома проведен ремонт, и в нем поселили жильцов. Теперь ничто не напоминает здесь курянам о прошедшей войне и грустных ее итогах.