автор: В.СТЕПАНОВ.

ОЗДОРОВИТЕЛЬНАЯ ПЛОЩАДКА

В детстве я так никогда и не побывал в пионерском лагере. Только однажды, уже в девятом классе, друзья меня уговорили вместе отдохнуть на зимних школьных каникулах в санатории «Моква» под Курском, и я на побывку там еле-еле согласился. И напрасно. Я случайно разбил оконное стекло, был выставлен перед густым строем отдыхающих учеников, как особо провинившийся. С большим душевным облегчением после десятидневного пребывания в санатории крепким морозным днем с радостью вернулся домой к своему любимому круглому громкоговорителю «Рекорд»; тетрадкам с наклеенными в них почтовыми марками разных стран и русскому хоккею во дворе, где вместо мяча мы гоняли палками мятую консервную банку.

Моя ненависть к пионерским лагерям, наверное, началась с летней детской оздоровительной площадки, устроенной гороно в Курске в 1945 году. Тогда их в городе было несколько, но мама с большим трудом, как жена фронтовика, раздобыла для меня путевку в начальную школу, стоявшую на берегу реки Тускарь и выходившую своим красным кирпичным фасадом на стрелецкую Тускарную улицу, где и была устроена оздоровительная площадка. Это одноэтажное небольшое здание сохранилось в целостности до сих пор.

Теплым солнечным утром мама впервые привела меня сюда, принеся с собой подушку, две простыни и легкое старенькое одеяло. Каждый день, к вечеру она приходила сюда за мной, чтобы отвести домой на ночлег. Мы обычно целый день играли на небольшом школьном дворе у самого берега реки или изредка совершали вместе со взрослой дамой пешие прогулки по Стрелецкой слободе. Это традиционное времяпрепровождение прерывалось только весьма скудным обедом и послеобеденным «тихим часом».

Вот этот час отдыха я возненавидел тихой ненавистью. Дело в том, что среди отдыхавших здесь учеников курских школ были мальчишки разных возрастов. Я принадлежал тогда к самым маленьким, кто учился в третьем классе, а среди нас вышагивали, как великаны, крупные подростки. Один из них, долговязый малый, выбрал себе в чесальщики пяток несколько маленьких ребят, в том числе и меня . Стоило улечься на полу этому грязному худосочному существу, как он привычно выставлял кверху свои темные от грязи потрескавшиеся пятки и требовал ему их чесать. Приходилось рабски исполнять это гнусное занятие, так как он был скор на расправу.

Пока происходил утомительный для чесальщика процесс поглаживания подошв ног (далеко не нежных), я, быстро утомившись от противного и нудного однообразия чесания, тихо заканчивал его, в тайной радостной надежде, что молодое хамло уже заснуло, но в тот же самый миг слышал его противный гнусавый голос: «Чеши, чеши!» - без какой-либо толики дремотной ноты.

Процесс начинался заново в довольно быстром темпе, а худющий «господин» немедленно сладостно замирал. Его задубевшие потрескавшиеся от долгой ходьбы босиком по земле грязные подошвы ног никак не реагировали на мое усердное почесывание. Он оставался совершенно неподвижным, поэтому очень трудно было уловить момент его погружения в объятия Морфея. После нескольких таких неудачных попыток прекращения поглаживания недоросля, наконец, я, раздраженный, мог вернуться к своей подушке, так как никогда не сопевший подросток, лежа на спине барином, был уже сморен послеобеденным крепким сном.

Испокон веков было известно чесание рабами пяток у своих господ. У гениального Гоголя в «Мертвых душах» Коробочка, отправляя Чичикова спать, говорила ему: «Прощай, батюшка, желаю покойной ночи. Да не нужно ли еще чего? Может, ты привык, отец мой, чтобы кто-нибудь почесал на ночь пятки? Покойник мой без этого никак не засыпал». Тогда я еще не читал страниц гоголевского произведения, не слышал об африканских рабах, достигших в этом невеселом деле больших успехов, но уже понимал, что легкое поглаживание кожи подошв ног действует на человека успокаивающим образом, навевает ему дремоту и клонит ко сну.