автор: В.СТЕПАНОВ.

ДАЛЕКАЯ ЭВАКУАЦИЯ

Мой отец перед Великой Отечественной войной работал 3-м секретарем Курского горкома ВКП(б), и в 1941 году приближение фронта к городу для нашей семьи становилось смертельно опасным оставаться в оккупированном Курске.

Пасмурным октябрьским днем отец отвез меня с мамой на городскую железнодорожную станцию Курск - ветка. Наша квартира находилась на улице Добролюбова в доме № 13, и маленький вокзал станции был буквально рядом с родным домом, в четверти километра. В стороне от перрона на путях уже стоял поезд, составленный из вагонов-теплушек. В соответствии со списком эвакуируемых семьи партийных и советских работников разместили по теплушкам, имеющим по одному маленькому оконцу. Каждая семья нашла на свежеизготовленных и пахнущих сосной нарах свой уголок. Наш скарб в далекую поездку был небольшим. Вместительный чёрный чемодан из фибры, в котором, кроме одежды, были взяты в дорогу географический атлас, маленькое круглое зеркальце, тяжелая серебряная блокнотница деда и частый черепаховый гребень, позже так помогший нам в борьбе с вшами. Кроме этого, был узел с постельными принадлежностями и. маленький самодельный коврик с изображением большой собаки, у которой глаза глядели на мир металлическими пуговицами. Последней, самой тяжелой ношей была старинная разъемная чугунная кровать, купленная по случаю в начале 30-х годов на рынке, но без пружинного матраса.

Я долго томился в полутемном вагоне, слыша частые звуки маневровых паровозов и противное лязганье вагонных тарелок, а поезд всё не отходил. Отец уже давно попрощался с нами и, уходя, оставил на память звуки своего хлюпающего кожаного пальто. К вечеру поезд тронулся, басовито прогудев, и покатил мимо деревянной водокачки на улице Колхозной, по высокой насыпи Стрелецкой слободы на станцию Курск-1. Оттуда нас повезли на восток в тревожную неизвестность.

Наш поезд двигался очень странно: то быстро шел, попыхивая клубами пара и тревожно гудя, то подолгу стоял на станциях, или просто в лесах, или в полях. Где-то за Воронежем все беженцы неожиданно узнали новость: перед нами немцы бомбили впереди идущий состав, а после нас другой поезд также попал под фашистскую бомбежку. А мы без особых осложнений проехали Тамбов, а позже в Саратове пересекли длиннющий мост через Волгу, и сразу же услышали отчаянный вой голодных собак в городе Энгельсе, откуда уже были выселены в Сибирь немцы Поволжья. Наша конечная остановка должна быть на юге Чкаловской (ныне Оренбургской - B.C.) области в районе города Соль-Илецка.

Мне уже шел восьмой год, и из маленького окошка вагона я наблюдал за лесами и полями, мимо которых двигался состав, но вблизи нашего нового места обитания простирались одни голые, покрытые колючками, степи. Проезжая в километре от мрачной темной тюрьмы, устроенной в бывшей крепости Илецкая Защита, построенной в царствование императрицы Елизаветы Петровны для защиты от набегов кочевников, мама-взволнованно показала мне её. Мы уже были далеко от дома. Но конечной остановкой состава стала железнодорожная станция в поселке Ак-Булак в сорока километрах от границы с Казахстаном, Отсюда нас должны были развезти по местным селам.

После сухой еды в течение многодневного нашего переезда горячий борщ с горчицей в привокзальной столовой мне показался очень вкусным. К вечеру несколько эвакуированных семей, в том числе и я с мамой, был привезен на волах в небольшое глухое село, в котором где-то одиноко тарахтел движок. Председателем колхоза здесь был наглый казах, часто твердивший беженцам: «Сам салган, сам тартасан», что в переводе звучало так: «Я царь, я бог».

«Бог» на следующий день отправил эвакуированных женщин на сельхозработы, а мы, ребятня, толкались, как жеребята, весь день около матерей. Я, городской ребенок, с удивлением глядел на горки валяющихся на земле полугнилых пузатых желтых огурцов, приготовленных на семена.

В этом селе не было школы, и короткие зимние дни и продолжительные вечера мы проводили в полузамерзшей хате, в маленьких окнах которой кое-где вместо разбитых стекол были засунуты подушки. Но это не спасало наше бедственное положение. На ночь мы с мамой ложились на лежанку, тесно прижавшись, друг к другу , а стенка печки была покрыта тонким слоем льда. Укрывались всем, чем могли. Зато весеннее цветение тюльпанов в степи ошеломило всех курян. От села до горизонта уходил ковер ярчайших красок миллиардов лепестков. Вся деревня в эти дни охапками носила тюльпановые «снопы», чтобы украсить от земляного пола до стен довольно невзрачные старые жилища.

Но маму очень тревожило отсутствие школы в селе, и она выхлопотала наш переезд в большой поселок Казанку. Быстро собрав вещи и, погрузив их на телегу, мы отправились на новое место жилья. При переправе через реку Илек наших волов с телегой и с нами стали засасывать зыбучие пески. Находчивый возница мгновенно просунул под брюхо животных чугунные перекладины от кровати и под нервный крик «Цоп-цебе» каким-то чудом вытащил «транспорт». Мы поселились в колхозе «Революционер», который показался нам столицей. Здесь была начальная школа, а мама стала в ней учительствовать. Я, переросток, пошел учиться в первый класс. Помню, на одном из первых уроков хорошо исполнил рисунок на заданную тему и получил отличную оценку. Но это была сельская школа, и наша учеба совмещалась с сельскохозяйственными работами. Мне шел уже девятый год, и, когда я получил за уборку колосков мешочек пшена, это был мой первый заработок в жизни.

В селе жили беженцы из Ленинграда, и мы двое из Курска. Колхоз выделил для нас небольшие огородики на солончаках, но когда осенью мы стали убирать свою картошку, то она более напоминала собой горох зеленого цвета, чем клубни, завезенные когда-то из Южной Америки. Мама делала из этого картофеля и отрубей лепешки. Перебивались чем могли, жили голодно, но весной я с аппетитом ел сусликов, пойманных старшим другом казахом Саду (мама к ним так и не притронулась), а осенью вся деревня объедалась сладкими арбузами и прекрасными дынями.

Поселок Казанка был населен наполовину высланными с Украины семьями бывших кулаков и частично казахами. Нравы у местных жителей были зачастую жестокими. Так, один казах за непослушание взял своего маленького сына за ноги, перевернул его вниз головой и ударил с размаха несчастного головой о земляной пол. Ребенок погиб.

Однажды зимой вся деревня пришла в движение. Привезли кинопередвижку и фильм «Секретарь райкома». В немой тишине школьного класса киномеханик непрерывно крутил ручку динамо-машины, и на белой простыне экрана селяне смотрели захватывающие душу события...

В двух километрах от села находился полустанок железной дороги, которая, делая поворот вдоль реки, вплотную приближалась к дальней окраине поселка. Однажды мимо нас промчался воинский эшелон, который вез на фронт отца после его учебы в Высшем военно-педагогическом институте Красной Армии в Ташкенте. Мы об этом узнали значительно позже после присланной с фронта почтовой весточки в виде сложенного треугольника из листа ученической тетради.

У меня не было ни портфеля, ни тетрадей. Мама сшивала самодельные тетради из газетных листов, и я между печатных строк выводил свои каракули пером «рондо», погружая его в раствор йода. Мыла не было, и я тер свои грязные руки о траву.

Мама однажды получила паёк с пачкой грузинского чая, которую тут же обменяла на продукты питания у матери моего друга Саду. Казашка вскипятила в большом казане воду в курной избе и заварила в нем всю пачку. На чаепитие сбежалось много тамошних казахов, протоптавших на снегу за хату плотную дорожку.

В нашей хате в углу за печкой жил девяностолетний слепой дед, отец хозяина. Обитал он там вместе с серой козой. Я любил иногда туда протиснуться и послушать деда, который на радостях от людского общения рассказывал мне сказки. Я молча слушал его, рассматривая, как в его густых бровях и глубоких лобных морщинах кишели белые вши.

Осенью 1943 года в тесной хатёнке, где мы проживали, снимая угол, появилась девушка, дочь хозяина избы. Она приехала из Средней Азии с мешком грецких орехов. Иногда мне перепадало по несколько штук этого сказочного деликатеса в скорлупе.

В студёный зимний день сильно располневшую девицу положили у тёплой печи, где теснились все жильцы избы. Мама мне сказала, что девушка приболела. Когда девица начинала истошно орать, моя мать мгновенно вскакивала со скамейки и быстро одеялом закрывала от меня «больную», но я был сообразительным ребёнком и догадывался, в чём всё же было дело...

Летом 1944 года мама списалась с Матреной Дмитриевной, своей приятельницей в Курске, которая обещала дать нам временный приют при возвращении в Курск. В сентябре мы, радостные, ехали на родину поездами, набитыми пассажирами до отказа, делая пересадку в Мичуринске или длительную стоянку в жестоко разрушенном Воронеже.

Курский трамвай

Три года мы отсутствовали в Курске и когда вышли осенним днем 1944 года из вагона пассажирского поезда в родном городе, увидели печальное зрелище - железнодорожный вокзал весь находился в руинах. Вышли на пустую привокзальную площадь, и мама спросила прохожего: «Ходит трамвай?». После утвердительного ответа долго стояли на остановке, а потом пешком пошли в город по улице Интернациональной. Где-то в районе улицы Дубровинского мимо нас прогрохотал обшарпанный трамвай, шедший из центра. Решили его подождать. Меня тогда удивили огромные каменные руины здания бывшего женского епархиального училища. Они мрачно высились на горе на фоне одноэтажных построек.

Когда вошли в трамвай, он внутри был ярко освещен длинными колбами электрических ламп, так как все его окна (кроме окна водителя) были забиты фанерными листами. Это был трамвай военного времени со светомаскировкой. Поэтому, проехав по городу до улицы Добролюбова, ничего не смогли увидеть.

В нашей квартире в то время жил секретарь Сталинского райкома ВКП(б). Маме предстояло ходить в суды, чтобы отсудить квартиру и вещи, присвоенные соседкой, хотя именно ей отец вручил ключи для сохранения имущества при отступлении из Курска.