автор: С.П. Щавелев

Мстислав Владимирович Лютый⁽¹⁵⁾ - основатель княжеского города Курска

В краеведческой и исторической литературе преобладает предположение об основании Курска под конец X века при Владимире I Святославиче (? - 1015). Якобы, "чтобы защитить своё государство от многочисленных врагов, Владимир послал своих людей закладывать пограничные крепости по р. Сейм[у]". На самом деле в этом летописном эпизоде за 988 г. фигурируют другие реки, самая восточная из которых Десна. Такого рода утверждения продиктованы наивным стремлением удревнить возраст города, искусственно подтянуть его к "заветному" сегодня тысячелетию. Выхваченные из летописного контекста сообщения о военно-политической активности крестителя Руси произвольно распространяются на слишком отдалённый от его столицы район Посеймья. Владимиру I в итоге его правления едва удалось отстоять от печенегов район Киева - "Русь" в первоначальном его значении. В Полоцке (до 980 г.) и в Турове (примерно до 988 г.), а в Чернигове вплоть до конца X в. (когда там была воздвигнута Чёрная могила) явно "сидели" альтернативные Рюриковичам варяжские династы. Левобережные северяне, одним из центров которых выступал район будущего Курска, в качестве объектов киевской агрессии при Владимире не упоминаются. Те соседние с ними объединения (вроде вятичей или радимичей), которые киевским князьям удалось к тому времени принудить к выплате дани, сохраняли известную автономию вплоть до XII в. Индикатором такой независимости выступает их упоминания летописью как народов (а не просто географических мест их прежнего проживания). Европейский посол к печенегам епископ Бруно Квертфуртский в 1006 (или 1007) г. достиг "змиевых валов" на границе "державы Владимира" километрах в ста от Киева. Сеймская цепочка укреплений никак тогда не стыковалась с посульской линией киевской обороны от кочевников. Ни один из 12 владимировых сыновей не получил по завещанию отца владения на всём огромном Левобережье! Тот факт, что "дерева" как этнополитоним исчезают из летописи именно при Владимире, а "Север", "северяне" фигурируют ещё при его наследниках Мстиславе и Ярославе, ясно указывает на действительный финал этого последнего объединения. Так что считать Курск с округой уже в конце X - самом начале XI вв. частью "Русской земли" (в любом смысле этого геополитонима), на мой взгляд, преждевременно.

Первое письменное упоминание этого города - в "Жития" Феодосия Печерского - относится к началу 1030-х гг.⁽¹⁶⁾. Причём Курск представлен там уже как полноценный центр древнерусского типа. Отсюда логично предположить, что момент его строительства приходится как минимум на 5-10 лет ранее. Получается как раз конец правления Владимира Святого и начало междоусобной войны его сыновей за власть над Русью.

Последовавшая накануне и после смерти крестителя Руси яростная схватка его наследников вряд ли оставляла им возможность думать о контроле над дальним северянским Левобережьем. На территории собственно Русской земли тогда полыхали экстраординарные политические страсти: физическое устранение Святополком (или Ярославом?) более популярных среди киевлян Бориса, Глеба и Святослава (1015); война между Святополком и Ярославом, в которой участвовали и поляки, и киевская дружина-"русь", и пришлые наёмники-варяги, и словене, и новгородцы, и печенеги (1016-1018); затем отражение Ярославом набега на Новгород Брячислава (1021).

Всё это время Лебережье оставалось, как видно, практически независимым. Вряд ли на северян распространялась хотя бы номинальная власть второго по возрасту на тот момент Владимирова сына Мстислава, копившего в далёкой Тьмутаракани⁽¹⁷⁾ силы для броска на Киев. Только усилившись после победы над кавказскими народами касожской данью и воинской силой, он смог в следующем, 1023 г. пойти на Ярослава уже "с хазарами и касогами"⁽¹⁸⁾ в качестве весомого дополнения к собственной дружине. Северяне в составе его войска пока не упомянуты, что может свидетельствовать об их временном нейтралитете при дележе политического наследства Владимира.

В 1024 г. происходит решающая битва сильнейших князей-Владими-ровичей при селе Листвене, где, наконец, на летописную сцену снова выходят северяне. Они только что приняли Мстислава на Черниговском столе, после отказа киевлян иметь такого князя у себя вместо бежавшего в Новгород Ярослава. Войско северян тут же оказалось цинично принесено Мстиславом в жертву своей военно-политической тактике: накануне сражения он "поставил северян прямо против варягов, а сам стал с дружиной своею по обеим сторонам [что напоминает заградительный отряд - С.Щ.]. И наступила ночь, была тьма, молния, гром и дождь. И сказал Мстислав дружине своей: "Пойдём на них". И пошли Мстислав и Ярослав друг на друга, и схватилась дружина северян с варягами, и трудились варяги, рубя северян, и затем двинулся Мстислав с дружиной своей и стал рубить варягов. И была сеча ... сильна и страшна. ... И когда увидел Ярослав, что терпит поражение, побежал с Якуном, князем варяжским ... Мстислав же чуть свет, увидев лежащими посечённых своих северян и Ярославовых варягов, сказал: "Кто тому не рад? Вот лежит северянин, а вот варяг, а своя дружина цела".

За нарисованной летописцем живописной картиной Лиственской битвы просматривается особый статус северян в орбите Киевской державы, который они, по всей видимости, сохраняли всю первую четверть XI в. Если посчитать северян полностью подчинёнными Мстиславу по завещанию Владимира, то радость тьмутараканского князя по поводу гибели всего северянского ополчения - части его собственного войска выглядит непонятной. Радоваться в той ситуации можно было только устранению или ослаблению соперника или, по крайней мере, нейтрала в кровавой борьбе Рюриковичей за киевский стол. Мстиславу, скорее всего, удалось увлечь северянскую дружину перспективой посчитаться с их старым соперником - Киевом, обещаниями закрепить их автономию в том случае, если он вырвет верховную власть у Ярослава. Подставив же вооружённые силы "Севера" под удар подобного же "иностранного легиона", только Ярославова, тьмутараканский князь добивался сразу нескольких выгод: сохранял свою собственную дружину для дальнейшей борьбы за Киев и подрывал способность Левобережья противоречить его решениям, закреплял обезоруженное по сути Посеймье за собой - победителем.

Вряд ли случайно перед нами последнее упоминание северян (как народа) в летописи. Попав из огня киевской дани и угрозы полной потери автономии в полымя Мстиславова вероломства, объединение "Север", и так изрядно скукожившееся к тому времени по своей территории, явно исчерпало возможности сопротивления русскому натиску. Раздел Руси по Днепру в результате мира у Городца, заключённого Ярославом и Мстиславом в 1026 г., принёс "великую тишину в страну", явно включившую, наконец, уже в себя и большую часть северянского Левобережья (вятичи и радимичи, впрочем, сохраняли какую-то автономию вплоть до XII в.). Так что именно возглавивший Левобережье Мстислав нуждался в поддержании и укреплении таких опорных пунктов, княжеских городов на Сейме, каким являлся житийный Курск. Именно с переходом Левобережья под руку Мстислава соблазнительно связать насильственную ликвидацию многих прежних центров этого региона, гибнущих в пожарах начала XI в., - скандинавского военного лагеря в Шестовицах под Черниговом, Шуклинского, Переверзевского II городища на Тускари, Люшинского и Капыстичского на Сейме, как и, по всей видимости, большинства остальных северянских укреплений этого региона. Те роменские городища, что уже раскопаны археологами, демонстрируют гибель в пожаре в результате военного штурма.

Кончина Мстислава датируется источниками неоднозначно. Ипатьевской летописью, Тверским сборником, а также загадочными источниками

В.Н. Татищева она датирована более ранним временем, чем предложено летописью Лаврентьевской (1036). А именно - 1034 г. Правда, отдельные летописеведы полагают разницу в хронологии между Лаврентьевской и Ипатьевской летописями результатом хронологического сбоя именно в этой последней. Другие же исследователи (в последнее время - О.В. Творогов, В.Я. Петрухин) находят более исправным текст ПВЛ именно в Ипатьевской летописи. Примечательно, что и в такой, близкой к Лаврентьевской и одной из самых ранних вообще, харатейной летописи, какой была Троицкая, содержится еще одна, промежуточная датировка кончины Мстислава - 1033 г. (Причём именно данное известие сохранилось из этой летописи в её оригинальном виде, будучи процитировано Н.М. Карамзиным ещё до её утраты как целого.)

Близость этих последних дат - 1033-1034 гг. к уточнённой хронологии "Жития Феодосия", а именно, к дате посылки киевским князем его семейства в Курск, побуждает предпочесть их в качестве условного рубежа появления Курска в письменных источниках. Разумеется, наиболее корректно было бы избегать тщетных, как видно, попыток устанавливать время первоупоминания Курска с точностью до года, а относить это событие к 1030-м гг., но к первой их половине. Подобный интервал можно считать достаточно надёжно обоснованным с помощью разбора двух параллельных источников - летописи и жития.

К счастью для наших современников, выясненная датировка близка к случайно утвердившемуся в сознании курян году - 1032-му, который возник в поздних копиях Киево-Печерского патерика и признан текстологами памятника явной ошибкой.

Те церкви, в которых подвизался в Курске и его округе юный Феодосий Печерский, скорее всего, воздвигались там по инициативе Мстислава, отличавшегося повышенным, даже для своих собратьев Рюриковичей, христианским благочестием. Будучи тьмутараканским, затем черниговским князем, он строил такие храмы, которые могли бы соперничать с киевскими.

Кончина Мстислава (последовавшая подозрительно скоро после смерти его единственного наследника Евстафия) расчистила Киеву путь к бесконтрольной власти на Левобережье. По определению летописца, Ярослав "стал самовластцем в русской земле". Так завершилось двухвековое соперничество двух сильнейших объединений, разделённых в IX-X вв. Днепром - киевской Руси и северянского Подесенья (с Посеймьем). Превращение Курска из роменского центра в древнерусский город связано с политикой сыновей Владимира Святого - началось, должно быть, при Мстиславе "Лютом", а завершилось при Ярославе "Мудром"⁽¹⁹⁾.

ПРИМЕЧАНИЯ:

19. Прозвище "Мудрый" появилось у Ярослава посмертно, только в позднем летописании.