автор: С. П. Щавелёв.

АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ ДМИТРЮКОВ (1795-1870): НАЧАЛО РЫЛЬСКОЙ ИСТОРИОГРАФИИ, АРХЕОЛОГИИ, ЭТНОГРАФИИ

На протяжении первой половины ХIХ в. у различных слоев русского общества заметно усилился интерес к прошлому своей страны и памятникам ее культуры. Подъему патриотических настроений способствовала и победоносная Отечественная война 1812 г., и входившие в европейскую моду национальные варианты романтизма в искусстве, и труды В. Н. Татищева, Н. М. Карамзина, других первых историков России. Энергичные импульсы к сбережению и изучению разного рода древностей шли главным образом из просвещенной среды столичной интеллигенции. О встречном краеведческом движении в тогдашней провинции известно гораздо меньше. Тем интереснее выглядит почти забытая ныне фигура Алексея Ивановича Дмитрюкова, который полвека учительствовал в Курской губернии и, начиная с 1820-х гг., много и плодотворно занимался историей, археологией и этнографией родного края.

Вехи его жизненного пути отмечены в "Формулярном списке о службе и достоинстве чиновников и учителей Рыльского уездного училища"⁽¹⁾. Он родился в 1795 г. в Судже. По формулярной терминологии, происходит из мещан. Родители оставили ему в наследство "в суджанских градских дачах в чересполосном владении распашной земли, сенокосу и лесного срубу 20 десятин" да "дворовых людей 16 душ". К этому мизерному (по общероссийским меркам) имению он присоединил впоследствии еще столько же благоприобретенной на чиновничье жалованье земли "в дачах близлежащего села Куриловки".

"По окончанию курса наук в Курской губернской гимназии поступил в звании вольнослушающего" в ближайший - Харьковский университет, где "слушал лекции по математическому отделению с 1 августа 1812 по 1 января 1815 года". Так начинается его послужной список. Затем идет хроника назначений и перемещений "не окончившего курса" в университете Дмитрюкова по школам Харьковского учебного округа. Сначала (уже в декабре 1814 г.) его приняли в Ахтырское уездное училище "учителем исторических наук". Такая, видимо, оказалась вакансия. Но вскоре (в августе 1816 г.) согласились перевести оттуда в родную Суджу - преподавателем математических дисциплин уездного же училища. Стать действительным студентом, сдать выпускные экзамены за весь университетский курс ему помешала, по всей видимости, бедность: не хватало денег платить за право слушания лекций, проживание в большом городе.

Дмитрюков всю жизнь оставался уездным учителем, прослужил чиновником по ведомству Министерства народного просвещения. По собственному его призванию - "любимая мною должность руководителя детей к их пользам и к пользам государства". Начал он эту службу в чине Х класса - коллежского секретаря (с 1823 г.), закончил в почти столь же скромном чине VIII класса - коллежского асессора (с 1838 г. и до самой пенсии). Неоднократно получал благодарности училищного комитета и прочих начальственных инстанций "за прилежание и успехи учащихся", "за неутомимое усердие и ревность к учительской должности". После 15 лет беспорочной службы был награжден предусмотренным на сей счет случай знаком отличия (1833), а затем повышен в должности - назначен штатным смотрителем своего уездного училища (1838). Вскоре переведен на тот же пост в Щигровское училище (1839). Здесь проработал пять лет, трижды поощрялся благодарностями "за деятельное стремление к улучшению училища". В 1844 г. перемещен штатным смотрителем рыльских училищ "для исправления в них беспорядков". К тому времени подошла положенная российским чиновникам для выхода на пенсию выслуга лет - четверть века (считая с 1817 г.). Пенсию ему назначили максимальную в занимаемом положении - в размере годового жалованья, по 250 руб., позднее повысили до 400. Но на службе в виде исключения, как поступали с особо ценными работниками, предложили остаться еще на 5 лет с выплатой сверх пенсии указанного оклада. Льгота пришлась весьма кстати. Деньги были крайне необходимы на восстановление родового гнезда, "сгоревшего в общем суджанском пожаре 1841 года дома, со всеми строениями, до основания", как жаловался наш чиновник в частной переписке. Потом срок службы ему неоднократно продлевали. Последний раз, как видно из формулярного списка, в 1857 г. В конце концов (в 1858 г.), Алексей Иванович опять вернулся в родную Суджу смотрителем училищ. Здесь и доживал свой век, к сожалению, овдовев и пережив старшую дочь.

Он возглавлял большое семейство. Женат был на дочери дворянина Елизавете Зиновьевой. "За женой его состоит дворовых крестьян мужеского пола шесть душ". Супруги имели многовато детей для своего скромного состояния - двух сыновей (их ждали гимназия, Московский кадетский корпус, Инженерная академия - на казенном содержании, и военная служба - Брянский егерский полк) и пятерых дочерей (из них только две при жизни честного, но небогатого отца вышли замуж). "Прочие дети находятся при нем", - констатирует формуляр.

Получив вовремя чин штаб-офицерского уровня, Дмитрюков выслужил личное дворянство, а затем и потомственное, будучи награжден в 1852 г. орденом св. Владимира 4-й степени "в знак ХХХV-летней беспорочной службы". Точную дату смерти Дмитрюкова нам установить не удалось. В официальных списках российских чиновников его имя последний раз встречается в 1864 г., а в 1865 - уже нет⁽²⁾. Последнее из сохранившихся в архивах писем Дмитрюкова датировано февралем 1868 г. Вскоре после этой даты он, по всей вероятности, и скончался - на середине восьмого десятка. Весьма почтенный по меркам того века возраст. "Курские губернские ведомости" за 1901 г. в № 171 опубликовали заметку: "О предположенном чествовании памяти местного археолога А. И. Дмитрюкова, умершего в Судже в 1830 г." Тут явная опечатка. Надо, по всей видимости, "в 1870".

Сегодня мы вспоминаем Дмитрюкова отнюдь не в масштабе микроистории, как типичного служаку николаевского времени, одного из массы таковых. Перед нами один из немногих основоположников региональной историографии во всей России. Уездные Суджа, Щигры, а особенно Рыльск дали ему богатый материал по целому ряду отраслей научного знания, начиная с археологии. Причем в ту пору, когда в нашей стране научное изучение разного рода древностей делало самые первые шаги.

В начале 1870-х гг. по инициативе незадолго перед тем созданного в Москве Археологического общества все губернии и области Европейской России ответили на специальную анкету для учета сохранившихся памятников материальной старины. Один из пунктов вопросника выяснял: кем и когда производились раскопки "древних земляных насыпей"? Абсолютному большинству губернаторов ответить на сей счет было нечего. Центральные районы страны, в том числе Курский край, долгое время, вплоть до второй половины позапрошлого столетия, считались бесперспективными в археологическом отношении. Раскопки если и вели, то исключительно в Причерноморье, на местах бывших древнегреческих колоний и скифских владений ради добычи античных мраморов и драгоценных украшений для Императорского Эрмитажа. Там же, на юге империи, стали возникать и первые собственно археологические музеи (с 1803 г.)⁽³⁾

В археологической литературе в качестве самого раннего прецедента научных раскопок курганов в центре России обычно упоминаются работы А. Д. Черткова (1789-1858) 1838 и 1845 гг. в Подмосковье⁽⁴⁾. Остальные пробные раскопки древностей славян и их соседей в коренных губерниях за первую половину ХIХ в. можно пересчитать по пальцам одной руки⁽⁵⁾. Все эти поиски относятся к 1840-м - 1850-м гг. Для своих инициаторов они носили эпизодический, если не случайный характер и на представления современников о Древней Руси практически не повлияли.

Уничтожающее же памятники древности для науки рытье земельных насыпей грабителями-кладоискателями и дилетантами-коллекционерами встречалось и раньше, и позже того времени, но они только зря губили древности. Лишь со второй половины XIX в. ученые-гуманитарии в Западной Европе и в России постепенно преодолевают безраздельное увлечение греко-римской античностью и всерьез начинают заниматься древностями собственных народов.

На очерченном фоне историографическим сюрпризом выглядит датированный 1873 г. ответ курских чиновников на запрос из центра по поводу проведенных краеведческих мероприятий: "В 1829 и 1831 годах многие из городищ, курганов, могильников и других древних земляных насыпей, находящихся в Суджанском и Рыльском уездах, были раскопаны местным археологом г-м А. И. Дмитрюковым с научной целью для исторической археологии. При каковой раскопке найдено им в могильниках много костей и разных древних вещей. О результатах этих ученых его исследований помещена им, г м Дмитрюковым, статья в 1-м выпуске "Трудов" Курского губернского статистического комитета (ГСК), вышедшем в 1863 году"⁽⁶⁾(курсив мой. - С. Щ.).

Таким образом, рыльский учитель развернул целенаправленные раскопки, судя по всему, раньше всех остальных поклонников русской истории из интеллигентной среды. Чем руководствовался археолог-новатор? В его распоряжении имелись "История государства Российского" Н. М. Карамзина да разрозненные публикации на древнерусские темы в "Отечественных записках" и некоторых других повременных изданиях. Этого оказалось достаточно, чтобы взять под сомнение народные предания о разбросанных по курской земле курганах на могилах слободских казаков - жертв татарских набегов из Крыма, о высоких городищах на речных мысах да озерных островах как логовищах разбойных атаманов вроде легендарного Кудеяра.

Разъезжая по губернии в служебных командировках, Дмитрюков попутно изучил и сравнил между собой внешние формы явно искусственных возвышенностей. На его взгляд, они распределялись на две основные группы: 1) "принадлежавшие к военному искусству древние крепостцы - городища"; а также редуты позднейших времен и 2) "курганы, содержащие смертные остатки, - могильники наших далеких предков"⁽⁷⁾. Данная классификация по существу совпадает с современными научными понятиями этих заметных на местности памятников археологии. Между тем, не только простые, но и весьма ученые люди того времени почитали городища заброшенными святилищами язычников (польский путешественник по России З. Доленга Ходаковский, петербургский академик И. И. Срезневский), а многие курганы принимали за остатки жилищ кочевников (Ю. И. Венелин) или, еще чаще - дозорных башен (академик П. И. Кёппен). Последнего заблуждения не избежал и сам Дмитрюков, назвавший самые высокие из рыльских курганов "казацкими сторожевыми" (в действительности они обычно содержали погребения эпохи бронзы или раннего железа).

Важнее всего заметить, как построил свой археологический поиск его пионер на курской земле. На протяжении прошлого и начала нынешнего веков дорогу постепенно складывающейся научной археологии станут переходить лица, принимавшиеся "копать, когда не знаешь, что ищешь, а накопав вещей, не знаешь, что с ними делать"⁽⁸⁾. Зачем же шел на курганы и городища с лопатой в руках сам Дмитрюков? Кроме явной фантастичности людской молвы о "кудеяровых станах" да "волотовых (великанских - С. Щ.) могилах", - объяснял он мотивы своих раскопок, - "составляемая мною тогда "История города Суджи и его уезда" (напечатанная в 1828 г. в "Историческом и статистическом журнале", в Москве) обязывала сколько можно изыскать истину"⁽⁹⁾.

Свой первый поход за погребенными в земле древностями наш учитель предпринял на следующем маршруте: вниз по течению р. Псла, в промежутке городков Суджи и Мирополья. Эта местность, на его удачу, оказалась особенно богата археологическими памятниками разных эпох, в первую очередь славянскими и древнерусскими. Здесь, у с. Горналь, что в 15 верстах от Суджи, им были обнаружены два городища, а при них три группы курганов. Где, по его описанию, "идут по лесу и по пахоте весьма многие могильные насыпи с находящимися в них скелетами и при них разными мелочными украшениями; а в особой группе могильников найдены глиняные сосуды с сожженными костями покойников". Большую по сравнению с остальными величину некоторых курганов самодеятельный археолог проницательно объяснял "важностью скрываемого покойника".

Сначала, в 1828 г., Дмитрюков раскопал в одном из этих курганников четыре насыпи из шести. Там оказались трупосожжения - на месте будущего кургана, с последующим помещением праха покойника в лепные сосуды, располагавшиеся под насыпью на уровне горизонта земли. Судя по данному в дмитрюковских статьях описанию курганной керамики - толстостенной, лепной от руки, дурно прожженной, похожей на ту посуду, осколки которой были им же найдены на Горнальских городищах, погребения относились к роменской археологической культуре, т. е. к летописным северянам (IХ-Х вв. н. э.). Детали погребального обряда при несовершенной еще манере этих раскопок и особенно описания их процесса и результатов не были зафиксированы этим неофитом исторической археологии. Но самая суть дела, принципиально важная для современных ученых, оказалась суджанским учителем на его самодеятельных раскопах уловлена и тем спасена для науки.

В 1829 г. Дмитрюков вернулся на Горнальские городища. На большем из них был собран подъемный материал, а на меньшем вырыты разведочные ямы (трудно назвать их по-современному шурфами, ибо этот технический термин предполагает послойную фиксацию находок и общую стратиграфию углубления, а в данном случае неопытный копатель ничего не обнаружил; такой, нулевой результат в культурном слое поселения практически исключен). Однако сам по себе тип данных памятников исследователь определил опять-таки верно. Перед ним оказались "развалины бывшего поселения какого-то доисторических времен многочисленного народа". На такую, в принципе правильную, мысль его навело сличение керамики, найденной тут и там (прием, методически совершенно верный и самостоятельно открытый суджанским самородком от археологии). "И как оно [большое горнальское городище, в действительности принадлежавшее роменцам / летописным северянам - С. Щ.] года за два перед тем было распахано, то, при поверхностном обозрении, находил я на нем черепья банок [фрагменты сосудов, говоря современным языком - С. Щ.], подобных тем, какие были мною вырыты в курганах, наполненных жжеными костями".

Во всяком случае, энтузиаст полевой археологии убедился в нелепости крестьянской побасенки, будто "там жила какая-то царица: жители села Горналь водворились тут не более двух веков назад, а жительство какого-то народа, бывшего некогда в этих местах и притом многолюдного, восходит ко временам, не упоминаемым русской историей"⁽¹⁰⁾, - заключил первоначально Дмитрюков. Доследовать горнальские памятники довелось уже советским археологам. Их раскопки уточнили: здесь находился комплекс памятников раннего и зрелого Средневековья. А. И. Дмитрюков рылся на городищах, существовавших в IX-X вв. и погибших в 970-е гг., предположительно при покорении северянского Посеймья киевским князем Святославом. На месте этого "племенного центра" славян объединения "Север" возник древнерусский городок - перевалочный пункт на караванном пути "Киев - Булгар" (на Волге), просуществовавший, похоже, до монгольских, а то и до литовских времен⁽¹¹⁾.

В том же сезоне им была изучена еще одна могильная насыпь между Суджей и Миропольем. Она скрывала трупоположение, при котором нашелся лишь фрагмент железного серпа.

На следующий, 1830 г. новоявленный археолог вернулся на курганники пригорнальские, и в другой их группе раскопал восемь насыпей с трупоположениями на уровне дневной поверхности. В одном из этих курганов погребение оказалось коллективным - мужчина, женщина, ребенок, как по костям определил Дмитрюков, которого в университете учили-то естествознанию. Зафиксировав преобладающую (головой на запад) ориентацию покойников, Дмитрюков собрал при них довольно богатый инвентарь. В его составе выделялись украшения, определенные позднее А. А. Спицыным как принадлежащие летописным северянам: спиралевидные височные кольца, бронзовые перстни, импортные бусы - стеклянные разных цветов, в том числе с золотой и серебряной фольгой, бронзовые подвески-бубенчики, налобный венчик из серебра. Довольно точное описание находчиком этих вещей позволяет предположительно датировать захоронения этой группы ХI - началом XII вв.

Еще один курган, на сей раз при дороге из Суджи в Сумы, Дмитрюков раскопал в 1833 г., руководствуясь при этом указаниями одной из тех "кладовых рукописей, что тогда вовсю ходили по рукам в российской глубинке. Разумеется, никаких сокровищ в насыпи не оказалось; содержались там лишь "глиняная расколотая черепушка" (т. е. урна со следами кремации). На основании столь общей характеристики погребального сосуда сказать что-либо о разрытом тогда кургане сейчас трудно, хотя можно предположить тут роменское, а то и раннеславянское погребение. Во всяком случае, схожий обряд присутствовал в расположенных по соседству курганах с. Артюшкова Рыльского района, изученных в 1994 г. экспедицией В. В. Енукова и отнесенных им к ранним здесь славянам, их колочинской культуре VII в. В Артюшкове тоже присутствовали развеянные на меже кургана кальцинированные кости сожженного на стороне покойника и ритуально разбитый при сооружении насыпи сосуд.

По возвращении с археологических экскурсий А. И. Дмитрюков продолжал штудировать Карамзина и другие исторические сочинения и источники. То, что привлекло в них его внимание в связи с обнаруженными в рыльских да суджанских курганах древностями, представляется нам сегодня опять-таки весьма здравыми в общем догадками. Так, найдя летописное известие (под 1153 г.) о походах киевского князя Изяслава Мстиславича к берегам Псла для отражения половцев, краевед предположил в горнальских укреплениях славянский форпост на рубеже с кочевнической степью. Прослеженный им на местности "высокий вал со рвом составляет с прочими оврагами как бы крепость, имеющую за собой кладбище" - курганник. Зоркому первоисследователю очевидно "искусство в защищении сих мест и границ великорусских княжений"; ему открылись следы "неоднократных сражений с татарами и другими неприязненными народами".

К сходным выводам приводили его курганные находки - изделия высокоразвитого ремесла (разнообразные бусы, браслеты, перстни, височные кольца, шейные гривны и т. п.). Такие вещи могли принадлежать народу, "более или менее образованному", каким курский историк находил восточных славян накануне христианизации. "А если принять слова Масуди: "У русских и славян, живших на Итиле, сожигаются вместе с мужьями и жены", - рассуждал он, - то, может быть, в этих банках, стоящих по две в одном кургане, были сожженные тела мужа и жены, а в курганах с одной банкой были прах и кости одного покойника"⁽¹²⁾.

Особый интерес возник у Алексея Ивановича к архивным документам, находящимся в поле зрения уездного жителя. Он делал записки из межевых книг ХVII-ХVIII вв., копировал некоторые грамоты того же времени, обнаруженные в хранилище Николаевского Белогорского монастыря в том же Горнале (вскоре, кстати, запустевшего; после революции превращенного в интернат для сирот, а в 2002 г. возвращенного Курско-Рыльской епархии РПЦ) и "присутственных мест" уездных городков вроде Рыльска. "Весьма желательно, - по убеждению А. И. Дмитрюкова, - чтобы живущие в Белгороде и имеющие возможность получить сведения в архивах, занялись отысканием актов, указывающих на пребывание в сих местах неизвестного нам народа, в большом селении [Старобелгородском городище] жившего". Рассчитывал историк и на частные собрания старинных бумаг, прежде всего у потомков казачьих старшин курско-белгородской части Слободской Украины с ее поселенческой системой в виде казачьих полков. "Любители отечественных древностей легко себе представят пользу, могущую произойти для Истории от дальнейшего и подробного исследования сих предметов" 13, - надеялся, и не без основания, Алексей Иванович.

Для проверки своих гипотез учитель и в 1831 г. приезжал в очередной раз на горнальские курганы. Тогда "разрыты были еще многие, при пособии помещика с. Рождественского, майора Г. П. Хлопова, и вещи в них попадались подобные упомянутым". Когда же Дмитрюкова в 1848 г. из Суджи перевели в Рыльск, он и тут летом 1849 г. обследовал городище, так называемую гору Ивана Рыльского, нашел пещеры (земляные церкви?) на ее склонах и, наконец, раскопал два кургана в монастырском саду неподалеку. Те оказались похожи на суджанские по языческому обряду погребения сожженных покойников в урнах, помещаемых на земляную подсыпку. Их вероятная дата - IХ-Х вв.

В итоге всех этих историко-археологических поисков Дмитрюков осторожно предположил в изученных городищах остатки славяно-русских городов, а в курганах - их кладбища. Эта версия оказалась в общем правильной, нашла подтверждение и конкретизацию в исследованиях ученых-археологов.

Оценим логику уездного любителя истории: от осознанной исторической проблемы - к раскопкам, а затем, ради объяснения полученных в поле результатов - к сохранившимся письменным, печатным и архивным источникам о прошлом этой земли. Подобной методологической схеме, комплексному подходу к анализу источников, что нащупывал Дмитрюков, принадлежало будущее в изучении начальных веков отечественной истории. Гипотетические выводы его самого носили, вполне понятно, предельно общий характер и на историческую науку того времени сразу не повлияли. Впрочем, признания со стороны русских историков, включая самых видных, вроде С. М. Соловьева или В. С. Ключевского, археология так и не дождалась по крайней мере до начала XX столетия. Да и позднее к вещественным источникам абсолютное большинство университетских профессоров-медиевистов относилось с недоверием, опасением⁽¹³⁾.

Скромным, но весьма симптоматичным образцом необходимости полевой, экспедиционной проверки некоторых кабинетных выкладок на исторические темы, явилась заметка Дмитрюкова о действительной топографии реки Локни, фигурирующей в одном из летописных эпизодов русско-половецких столкновений. Смотрителю уездных училищ удалось поправить в этом частном вопросе Н. М. Карамзина и С. М. Соловьева, называвших эту речушку притоком то ли Выри, то ли Сейма, а она на поверку оказалась притоком реки Суджи⁽¹⁴⁾.

Не менее любопытна методика дмитрюковских раскопок, определенная им же для себя в то время, когда никаких официальных правил на этот счет в нашей стране не существовало. Первая инструкция об этом была принята только в 1874 г. на III археологическом съезде в Киеве. "При разрытии… курганов, - пояснял наш автор, - я не перерезывал их крестообразным рвом, но отмерив наверху пространство в квадратную сажень, углублялся до основания кургана". Сейчас археологи уже оставили такой способ вскрытия курганных насыпей - "колодцем", как несовершенный. При нем остаются недоисследованными отлогие края могильного холма, иногда содержащие дополнительные сведения о захоронении, а то и позднейшие, впускные погребения. Однако отмеченный прием вплоть до начала ХХ в. оставался самым распространенным при раскопках курганов и в России, и за границей, рекомендовался археологическими инструкциями тех лет. Учтем и то обстоятельство, что дореволюционные археологи, начиная с самого Дмитрюкова, не располагали техникой и достаточными денежными средствами, чтобы перемешать большие массы земли, чего требует нынешняя методика копать насыпь кургана целиком, на снос. "Для сего потребны и познания, и время, и пособия капитала, - сетовал Дмитрюков, - что все редко дается в удел одному".

Кроме всего прочего, грубоватые, с точки зрения будущей научной методики, раскопки курского краеведа носили охранный, даже спасательный характер. При первоначальном осмотре курганников в верхнем поречье Псла и среднего Сейма он насчитал в общей сложности до двух тысяч отдельных насыпей. "Во всех группах, проезжая после те места, заметил я, - сообщает наш автор, - весьма большое уменьшение их от распашки, которой ежегодно уничто-жается весьма большое их количество, особливо по мере вырубки леса". К сегодняшнему дню почти все горнальские и многие рыльские курганы разрушены практически без следа - после крестьянских сох по ним прошлись колхозные "стальные кони", дорожные грейдеры и т. п. техника, поколения кладоискателей.

Полученные Дмитрюковым-археологом результаты невелики по объему, но, надо признать, достаточно информативны, важны, даже для современных исследователей, не говоря уже о современниках рыльского и суджанского патриота. Хотя он еще не представлял себе необходимости помогильной фиксации находок и графического изображения каждого расчищенного погребения, однако достаточно подробно описывает устройство однотипных могил, структуру курганной насыпи, состав ее почвы, способ захоронения, положение останков покойного или урны с его прахом, перечисляет весь погребальный инвентарь, извлеченный из данной группы курганов. Часть своих находок он год спустя отослал в Императорскую Академию наук.

С этим учреждением у него к тому времени наладилась корреспондентская связь: сначала он препроводил туда "описание метеоров, кои были наблюдаемы в ночи от 31 октября 1831 г." Конференция академии изъявила ему свою признательность, занесенную в послужной список по ведомству Министерства народного просвещения. Некоторые вещи из суджанских курганов находчик уступил профессору Харьковского университета А. С. Венедиктову⁽¹⁵⁾ и другим знакомым, а большинство подарил Курскому губернскому статистическому комитету (выполнявшему тогда, кроме всего прочего, историко-краеведческие функции). Судьба этой последней части дмитрюковской коллекции оказалась самой счастливой: много позднее она легла в основу экспозиции первого губернского музея, созданного в Курске в начале XX в.

Помимо других школьных предметов, Дмитрюкову приходилось вести уроки рисования и черчения. Поэтому изображенные им планы местности с указанием обнаруженных археологических памятников точны и даже изящны. То же относится и к рисункам, которые он выполнил (в масштабе, а частью в натуральную величину) с наиболее замечательных вещей (включая сосуды), найденных в курганах⁽¹⁶⁾. С подобной же скрупулезностью описаны им городища: отмечены их очертания, состав почвы, высота, площадь, конфигурация валов и рвов, соседние стационарные ориентиры, рассказы местных жителей про эти памятники старины, результаты их шурфования и сбора подъемного материала вокруг них.

Важным шагом на пути к научной археологии можно считать дмитрюковский опыт сопоставления полевых материалов отдельных памятников одного географического микрорегиона (суджанских и рыльских). Дмитрюков предвидел необходимость сводных карт археологических объектов отдельных регионов страны. "Протяжение прерванных в одном уезде валов, замеченное в других уездах и губерниях, могло бы, - с его точки зрения, - дать справедливую догадку о месте, защищаемом этими рвами и проч." Подобные своды памятников истории и археологии в дальнейшем, как известно, были составлены и перенесены на карты соответствующих районов. С их помощью осуществлялись будущие разведки профессиональными археологами, а теперь налаживается охрана уцелевших памятников материальной старины.

Весьма подробные статьи о проведенных раскопках учителю из южнорусской глубинки удалось поместить не только в "Курских губернских ведомостях", но и в "Ведомостях" московских, газетах киевских и харьковских, а также таких внушительных альманахах, как "Исторический, статистический и географический журнал", "Вестник Императорского Русского географического общества". Благодаря этим публикациям о раскопках на курской земле узнали по всей стране.

Далеко не все корреспонденции провинциала принимались столичными редакторами к печати. Многие надолго оседали в редакционных портфелях, глохли в архивах ученых обществ. Характерно для тогдашнего состояния науки об исторических древностях пренебрежение к статье Дмитрюкова, проявленное в элитарном Императорском Русском археологическом обществе, базировавшемся в столице. Его рукопись пролежала там без отклика и движения несколько лет и, в конце концов, была опубликована автором в "Известиях" ИРГО. Собственно археологические сюжеты у многочисленных корреспондентов Географического общества были редки. Так, в материалах первых (по алфавиту) 11 областей и губерний России (от Акмолинской до Воронежской), отложившихся в Научном архиве этого Общества за вторую половину ХIХ - начало ХХ в., только одна, из Воронежа конца XIX в.⁽¹⁷⁾, непосредственно посвящена таким сюжетам. Это лишнее подтверждение приоритета Дмитрюкова-археолога.

Не меньшую пользу отечественной науке оказали этнографические наблюдения А. И. Дмитрюкова. В качестве члена-сотрудника ИРГО (с 1853 г.), при котором имелось отделение этнографии, он на протяжении 1850-х гг. подготовил цикл работ об образе жизни и народных традициях своих земляков - суджанцев и рылян. По собственным впечатлениям и архивным источникам, описываются им конструкции жилищ (изб и усадеб вокруг них, с планами строений и рисунками фасадов), "внешнее и внутренне убранство дворовых принадлежностей и домашней утвари"; одежда и пища, праздничные и повседневные; народные обряды - свадьба, родины, крестины, похороны, поминки, колядования и проч.; навыки воспитания детей; различия в нравах украинцев и русских, в укладе жизни дворянства, купечества, мещанства и крестьянства.

Информация "небезызвестного курского этнографа" (как именовали его столичные издатели) была опубликована им только частично, в нескольких сжатых очерках⁽¹⁸⁾, а полные рукописи соответствующих работ отложились в архиве ИРГО⁽¹⁹⁾. В научный оборот их ввел, хотя бы отчасти, выдающийся русский этнограф Д. К. Зеленин в своем систематическом описании этого архива⁽²⁰⁾. Общепризнанный лидер славянской этнографии, Зеленин называет манускрипты Дмитрюкова "выдающимися по подробности описания" и рекомендовал напечатать их, чего, к сожалению, исполнено до сих пор не было.

Некоторые опусы суджанского педагога выполнены в смешанном, синкретическом жанре. Они ближе всего, пожалуй, к географическому регионоведению. В его "Сведениях о некоторых местностях Курской губернии" - очерках о Судже, Рыльске, Мирополье, окружающих эти городки селах и урочищах, отражены и живописнейшие пейзажи края, и памятники церковной и светской архитектуры, и те же курганы с городищами. Тогда русская интеллигенция в своем большинстве куда чаще восхищалась итальянскими да французскими ландшафтами, нежели пыльными проселками и "нищими селеньями" своей родины, где все окрест было слишком привычно глазу, чтобы волновать эстетические и прочие чувства. А вот этому рыльскому жителю "из домов, расположенных около площади и из самой площади и горы, на которой церковь Иоанна Рыльского, открывается горизонт на юг и на восток более, нежели на двадцать верст, с бесчисленными, блестящими полосами сеймской воды, с множеством лугов, рощ, деревень, сел и как бы в конце картины виднеется село Ивановка с белокаменными зданиями Марьина, резиденции князя Барятинского..."⁽²¹⁾.

В 1857 г. Алексей Иванович удостоился очередной благодарности ИРГО - "за содействие, оказанное к составлению "Путеводителя по России"" - "для путешествия августейшего председателя Общества великого князя Константина Николаевича". Курский корреспондент представил тогда свои материалы о Рыльске, Судже и Мирополье. Часть этих данных была опубликована в похожем по жанру издании - "Путеводителе от Крыма до Москвы", составленном А. Ф. Штакельбергом (СПб., 1858). Для этой книги Дмитрюков описал Рыльск и его окрестности, а коллежский советник Бигневич - достопримечательности губернии в целом.

"Желательно, чтобы почтенные особы, занимающие звания учителей, в городах губернских и уездных, так хорошо составляли поставленные им в обязанности статистические описания места их жительства, как составил его г-н Дмитрюков", - писал издатель "Московского телеграфа" Н. А. Полевой, сам немало поживший в Курске.

С таким отзывом собрата по литературному цеху соглашался и М. П. Погодин. С этим выдающимся ученым-историком, писателем-прозаиком и драматургом Алексея Ивановича связывало многолетнее эпистолярное общение. В погодинском архиве, находящемся в Отделе рукописей РГБ, сохранилась подборка писем Дмитрюкова за 1843-1868 гг., а кроме того, несколько его же рукописей на педагогические, археологические и вообще краеведческие темы. Отправитель надеялся, что "они найдут место в Вашем, Михаил Петрович, или каком-либо ином журнале" (С 1827 по 1830 г. Погодин издавал "Московский вестник", с которым охотно сотрудничал А. С. Пушкин).

Можно было бы назвать Дмитрюкова одним из первых российских краеведов, но, если вдуматься, такое определение будет неточным. С понятием "краеведение" слились такие коннотации, как любительство, вторичность по отношению к профессиональной науке; эмпиризм, нарушение исследовательской методики и т. п. А этот энтузиаст науки в чем-то стоял на тогдашнем ее уровне, а в чем-то и обгонял ее же, намечал верные пути профессионализации археологии, средневековой истории и этнографии.

С энтузиазмом собирая ценный фактический материал для археологии, истории, этнографии, этот уездный учитель на практике, что называется ощупью, определил методики полевой проверки кабинетных гипотез. Такого рода комплексному источниковедению при познании прошлого принадлежало перспективное будущее. Пошедшие вслед за ним профессиональные исследователи в области археологии и истории, этнографии и экологии, искусствоведения и языкознания, других областей науки и музейной, школьной практики с пользой и благодарностью используют накопленные им материалы, не только прежде опубликованные, но и хранящиеся в архивах. Алексей Иванович Дмитрюков по праву заслужил почетное звание одного из первых историков-регионалистов, археологов и этнографов России.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. ГАКО. Ф. 1540. Оп. 1. Д. 22. Л. 132 об.-133; Д. 26. Л. 54 об.-55; Д. 27. Л. 193 об.-198.

2. См.: Адрес-календарь. Общая роспись начальствующих и прочих должностных лиц по всем управлениям в империи… на 1863-64 гг. СПб., 1865. Ч. 1. С. 394.

3. См.: Платонова Н. И. История археологической мысли в России: Вторая половина XIX - первая треть XX вв. СПб., 2010 (Гл. 3. "Начальный этап становления научной археологии в России").

4. См., например: Авдусин Д. А. Полевая археология. М., 1972. С. 10. - Высказывалось также мнение, будто Чертков никаких раскопок не вел, а только описал случайно найденные в снесенных строителями курганах вещи, не найдя в них ничего славянского (см.: Немировский А. И. Александр Дмитриевич Чертков (опыт научной биографии) // ВИ. 1988. № 10. С. 44). Однако это мнение опровергается документальным отчетом автора тех раскопок (см.: Чертков А. Д. О древних вещах, найденных в 1838 г. в имении Н. А. Толстого // РИС. М., 1838. Т. 3).

5. См.: Формозов А. А. Исследователи древностей Москвы и Подмосковья. М., 2007. С. 34-36.

6. ГАКО. Ф. 4. Оп. 1. Д. 63. Л. 38-39.

7. Дмитрюков А. И. Городища и курганы в Суджанском и Рыльском уездах // Тр. Курского губернского статистического комитета. Курск, 1863. Вып. 1. С. 508-509.

8. Протоколы общих собраний Императорского Русского археологического общества за 1899-1908 годы. Пг., 1915. С. 8-9.

9. Дмитрюков А. И. Городища и курганы, находящиеся в Суджанском и Рыльском уездах // Вестник ИРГО. СПб., 1854. Ч. 11, кн. 4. С. 28.

10. Там же. С. 26-27.

11. См.: Куза А. В. Большое городище у с. Горналь // Древнерусские города. М., 1981; Кашкин А. В., Узянов А. А. Об одном "несостоявшемся городе" на Верхнем Псле // Проблеми ранньослов'вянськой i давньоруськоi археологii Посейм'я. Бiлопiлля, 1994; Археологическая карта России: Курская область / Сост. А. В. Кашкин. М., 2000. Ч. 1. М., 1998.

12. Дмитрюков А. И. Городища и курганы, находящиеся в Суджанском и Рыльском уездах… С. 37.

13. См.: Формозов А. А. Русские археологи в период тоталитаризма: Историогр. очерки. М., 2006. С. 32-33.

14. См.: Дмитрюков А. И. Река Локня // Этнографический сборник, издаваемый ИРГО. Вып. 5. СПб., 1862. - См. еще его же: О селе Горналь Суджанского уезда // Вестник ИРГО. СПб., 1864. Кн. 3; О насыпях Рыльского уезда // Московские ведомости. 1848. № 157.

15. Александр Саввич Венедиктов (1799-1890) - курский уроженец, выпускник Курской гимназии и медицинского факультета Харьковского университета, где впоследствии профессорствовал, заведовал кафедрой анатомии и анатомическим театром. Его академическая карьера плохо кончилась: по обвинению в клевете на университетское начальство был судим, помещался в психиатрическую больницу; доживал в свой век в нищете и забвении. Так что курские археологические находки, бывшие в его распоряжении, скорее всего, пропали.

16. См.: Дмитрюков А. И. Изображение [и перечень] вещей, найденных в могильниках, находящихся в Курской губернии Суджанского уезда // ОР РГБ. Ф. 231. Оп. 4. Ч. 5. Д. 18.

17. См.: Вейнберг Л. Б. Очерки замечательных древностей Воронежской губернии. 1891 г. // Описание коллекций рукописей Научного архива Географического общества СССР. Л., 1973. Вып. 1. С. 87.

18. См.: Дмитрюков А. И. 1) Народные игры, загадки, анекдоты и присловья жителей Суджанского и Рыльского уездов // КГВ. Ч. неофиц. 1853. № 6-8, 11-13; 2) Нравы, обычаи и образ жизни в Суджанском уезде // Московский телеграф. 1831. Ч. 39, № 9. С. 255-271; № 11. С. 359-377.

19. См.: Дмитрюков А. И. Образование в городе Рыльске и его уезде. 1854 г. // Архив РГО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 20. Л. 1-4; 2) Сборник собственных имен, употребляемых русскими и малороссиянами [в Курской губернии]. 1850 г. // Там же. Д. 17. Л. 1-1 об.; 3) Домашний быт жителей Рыльского и Суджанского уездов Курской губернии. Ч. 1. 1850 г.; Ч. 2. 1851 г.; Ч. 3. 1852 г. // Там же. Д. 16. Л. 1-19 об.; 4) Малороссийская свадьба с песнями, собранными в Суджанском уезде. 1858 г. // Там же. Д. 26. Л. 1-19; 5) Дополнение к очеркам демонологии малороссиян // Маяк. 1842. Кн. 12; 6) Очерк демонологии малороссиян // Москвитянин. 1865. Т. 12, кн. 25. - В архиве РГО находятся скопированные Дмитрюковым архивные акты исторического содержания: Дмитрюков А. И. 1) Окружная межа Миропольского уезда [с приложением карты] // Архив РГО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 19. Л. 1-4 об.; 2) Отказная книга новому городу Судже, учиненная 1664 года стольником Герасимом Семеновичем Рагозиным // КГВ. Ч. неофиц. 1851. № 3; 3) Список с грамот и указов, жалованных Сумского полка черкасским казакам // Там же. 1853. № 16-17; 4) Список с описи окружной межи Суджанского уезда // Там же. 1853. № 32; 5) Сведения о Рыльске. Две отписки Яблоновского воеводы // Там же. 1864. № 48-49; 6) Из переписки воевод // Там же. 1864. № 25, 30.

20. Зеленин Д. К. Материалы для описания Курской губернии, хранящиеся в Ученом архиве Императорского Русского Географического общества // Курский сборник. Курск, 1912. Вып. 7. С. 113-115.

21. Дмитрюков А. И. 1) Сведения о некоторых местностях Курской губернии // Архив РГО. Ф. 19. Оп. 1. Д. 25. Л. 2; 2) Город Рыльск. Приложения. 1. Вид города Рыльска со стороны реки Сейма с "Чертова кургана". 2. Вид Рыльского Николаевского монастыря с городской стороны / Рис. М. Чистякова. 1851 г. // ОР РГБ. Ф. 231. Оп. 4. Ч. 3. Д. 15. - Публ. см.: Щавелёв С. П. Облик старого Рыльска на взгляд А. И. Дмитрюкова // Малые города России: Материалы 2 Всерос. науч. практ. конф. (1-3 июня 2000 г., г. Рыльск). Курск; Рыльск, 2000. Ч. 1. Курск, 2000. С. 48-50. - Обратим внимание на оставшиеся в рукописи работы А. И. Дмитрюкова: О состоянии садов. 1851 г.; Падающие облака. 1851 г. // ОР РГБ. Ф. 231. Оп. 4. Ч. 3. Д. 15. Л. 1-4; Д. 39. Л. 1-1 об.; Д. 41. Л. 5. Наконец, см. его же газетные публикации: 1) Строитель-самоучка // КГВ. 1864. № 13; Концерт в Судже с благотворительной целью // Там же. № 19; Кликуша (из Дмитриева) // Там же. № 26; Кто должен быть учителями в сельских школах // Там же. № 36; О необходимости провести шоссе через Суджу // Там же. № 40; Рыльск и рыляне // Там же. № 41; О земских учреждениях // Там же. 1865. № 17; Об отчуждении старозаимочных земель // Там же. № 22.

Статья в Сборнике материалов межрегиональной научной конференции "РЫЛЬСК И РЫЛЯНЕ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ И ЗАРУБЕЖНОЙ ИСТОРИИ И КУЛЬТУРЕ". (г. Рыльск, 3 июня 2011 г.). Ред.-сост. А. И. Раздорский. Рыльск, 2012.