Автор: В. М. Русин

В фондах Государственного архива Курской области хранится немало документов, напоминающих о том времени, когда Путивль был частью Курского края. В том числе и о последнем периоде пребывания этого города в составе Курской губернии, уже советском. Наиболее трудном для изучения и наиболее драматичном.

Историко-архивной комиссией Курской епархии с 2008 г. проводится комплексное исследование архивных материалов с целью выявления священно- и церковнослужителей, пострадавших за веру в годы гонений. В 2020 г. мы приступили к изучению фонда Курского губернского революционного трибунала. В сентябре 2021 г. нами было выявлено групповое следственное дело 1919 г. по обвинению в организации встречи деникинцев в Путивле. Среди обвиняемых - священник Константин Соколов.

Из материалов дела выясняется, что 6/19 августа 1919 г. в Путивле вскоре после ухода местных представителей советской власти состоялось собрание граждан, на котором было принято решение об организации нового городского самоуправления. Десять участников этого собрания и были арестованы большевиками при очередной смене власти.

Помимо отца Константина, в узах оказались председатель собрания Иван Иванович Вознесенский, товарищ председателя Иван Иванович Ермаков, секретарь собрания Георгий Бертольдович Жилинский, Анна Михайловна Сафронова, Михаил Андреевич Кононов, Иван Петрович Симонов, Григорий Михайлович Козинцев, Александр Францович Бурбах и бывший городской голова Иван Яковлевич Челядин. Впрочем, высокую должность Челядин занимал всего несколько месяцев в 1917 г.

По сведениям следствия, Кононов и Симонов на собрании агитировали за власть Деникина. Козинцев использовался организаторами как связной и был задержан с письмом. Бурбах навлек на себя раздражение большевиков как человек, "постоянно занимающийся контрреволюционной пропагандой"⁽¹⁾. Сафронова во время собрания предложила назначить командиром самоохраны Путивля офицера Свислацкого. Последнему удалось скрыться и избежать ареста.

Как видно из показаний участников собрания, их волновали не столько вопросы общеполитического характера, сколько хлопоты бытовые: безопасность и продовольствие. Бывший городской голова признавался, что в день собрания вышел на базар, надеясь найти что-нибудь съестное, и ничего не нашел.

По словам И. И. Вознесенского, публика просила собравшихся "восстановить хоть какой-нибудь порядок"⁽²⁾. "Собрание было прервано прибытием кавалерийского отряда"⁽³⁾.

А за что же был арестован священник Константин Соколов? В списке лиц, попавших под следствие, он проходит как "кандидат на должность председателя городской думы"⁽⁴⁾.

Из разрядных списков, которые ежегодно публиковались в "Курских епархиальных ведомостях", выяснилось, что Константин Соколов - выпускник Курской духовной семинарии 1886 г. Учебу он завершил по первому разряду. Из сорока семи учащихся шестого курса второго отделения семинарии был двадцатым⁽⁵⁾. То есть последним из тех, кому присваивали после учебы звание студента. Остальные выпускники просто получали свидетельство об окончании полного курса учения.

Из "Справочной книги о церквах, приходах и причтах Курской епархии" за 1908 г. нам известно, что Константин Иванович Соколов был рукоположен в сан священника в 1890 г.⁽⁶⁾ До революции он исполнял обязанности наблюдателя Путивльского уездного отделения епархиального училищного совета⁽⁷⁾. Служил в Спасо-Преображенском соборе Путивля⁽⁸⁾.

В материалах следственного дела сообщается, что отец Константин происходил из семьи священника и сам имел четверых детей: трех дочерей и одного сына. Самому священнику в 1919 г. исполнилось 55 лет.

В день проведения собрания (а это было 6 августа по старому стилю - Преображение Господне) священник Константин Соколов с утра служил в соборе Божественную Литургию. После службы он направился домой. Напротив своей квартиры у здания Народного университета отец Константин увидел большую толпу людей разных сословий. Около пяти сотен человек. Вскоре священник узнал, что люди собрались, чтобы решить, как жить дальше после оставления города "войсками и властями"⁽⁹⁾.

К приходу отца Константина председатель собрания, его товарищ и секретарь были уже избраны. Выбирали членов в комиссию по самоохране города. Кто-то предложил включить в комиссию и батюшку, но тот "решительно и настойчиво отказался"⁽¹⁰⁾.

Когда выборы подошли к концу, раздались крики: "Солдаты! Солдаты!". Собравшиеся заметались. Но вошедший в собрание военный разрешил продолжить. Однако кем-то была высказана мысль, что в собрании уже нет смысла, "так как в город вступили воинские части"⁽¹¹⁾. Безвластье, казалось, закончилось. Все разошлись. Пошел домой и священник. И все же тревога не оставляла его.

Дурные предчувствия не обманули. О драматических событиях, последовавших при восстановлении в Путивле советской власти, священник позднее сообщил следователю:

"Часов в 10-ть вечера ко мне в квартиру пришли вооруженные трое кавалеристов и попросили у меня 20 000 рублей денег. Причем один из них мою дочь Зинаиду потащил насильно в темную комнату с определенной целью, но благодаря моим мольбам и просьбам (я стал перед ним на колени) он отпустил ее. Денег я им дал только одну тысячу рублей, так как у меня больше не было. Потом у квартиранта Шапкина требовали денег, угрожая шашкой, но тот денег им не дал, а взамен денег дал каракулевую шапку и и брюки <…>"⁽¹²⁾.

Во время второго визита улов красноармейцев был куда скромнее. Им удалось отыскать и присвоить лишь свежеполученное жалованье дочери священника - 200 рублей. А еще была третья Варфоломеевская ночь…

В конечном итоге в ночь с 31 августа на 1 сентября священник Константин Соколов оказался под арестом. Его привезли в дом Курдюмова. Что произошло там, он рассказывал сам: "В этом доме один из военных позвал меня в отдельную дальнюю комнату, где мне нанесли несколько ударов по телу плетками, упрашивая выдать контрреволюционеров"⁽¹³⁾. Били священника несколько человек. Никого из них батюшка не знал. Одного из истязателей товарищи называли Лисицей.

На следующий день избиение продолжилось. На этот раз били палками. После экзекуции повели в баню. А еще через день направили пешком под конвоем в Глухов. Конвоиры, по словам священника, вели себя корректно. Не позволяли себе не только рукоприкладства, но даже дерзостей.

В Глухове в гарнизонной амбулатории отца Константина осмотрели медики и констатировали последствия избиения: кровоподтеки, ссадины и следы от "плетки или ремня с узлами"⁽¹⁴⁾ на спине.

Просили об освобождении батюшки не только дети священника Игорь, Зинаида, Надежда и Елена. За него вступились даже члены Путивльской организации РКП (б) Павел Герасимович Чистилин и Михаил Михайлович Звягинцев. Они отправили заявление в политотдел штаба 2-й бригады РККА. Заявление было отписано члену Украинского ЦИК небезызвестному товарищу Артему (Сергееву).

Заявители сообщали, что "священник соборной г. Путивля церкви Константин Иванович Соколов, арестованный по обвинению в контрреволюции, как нам лично известно, оказал следующие услуги Советской власти:

1. В период нахождения гор. Путивля и его уезда во власти гайдамацких банд Соколов являлся защитником семейств советских и партийных работников, каковое обстоятельство удостоверяют наши семьи.

2. К Советской власти Соколов всегда относился доброжелательно и содействовал всем начинаниям власти. Так, например: он был сторонником отделения Церкви и всячески способствовал безболезненному проведению в жизнь декрета об отделении Церкви, разъясняя приходу действительный смысл указанного закона и призывая прихожан вообще к подчинению распоряжениям Советской власти. Этим и объясняется то, что в соборном приходе в первом был проведен в жизнь декрет об отделении Церкви.

По изложенным соображениям мы ручаемся за лояльность Соколова и просим его освободить под наше поручительство, так как обвинение было предъявлено несправедливо"⁽¹⁵⁾.

К делу подшит документ оригинального жанра - "Одобрение". Оно "выдано от прихожан Путивльской соборной церкви священнику отцу Константину Соколову в том, что он всегда доброжелательно относился к нуждам прихожан, для бедных требы исполнял бесплатно. И даже из своих средств помогал нуждающимся. Во время же служений, говоря проповеди, никогда контрреволюционных речей не произносил и против Советской власти никаких выступлений не делал"⁽¹⁶⁾.

Меж тем Путивльский уездный отдел земледелия хлопотал перед штабом 41-й дивизии РККА, "если нет особых уличающих данных"⁽¹⁷⁾, об освобождении Симонова, Кононова, Козинцева и Барбуха, которые до ареста трудились землемерами. "В настоящее время, когда вообще ощущается большой недостаток в межевых техниках, отсутствие четырех лучших работников сильно отражается на ходе землеустроительных работ по проведению в жизнь социалистического землеустройства, и заменить их некем"⁽¹⁸⁾. "В продолжении шестимесячной работы при Уземотделе со стороны вышеозначенных сотрудников не было замечено каких-либо контрреволюционных выступлений или саботажа, кроме самого честного и бескорыстного труда"⁽¹⁹⁾.

Анна Михайловна Сафронова была заведующей дошкольного подотдела Путивльского отдела народного образования. О ее освобождении 6 сентября просила местных коммунистов дочь Галина, ручаясь за лояльность матери⁽²⁰⁾. Три брата Анны Михайловны Сергей, Платон и Иван Волобуевы служили в Красной армии.

Были свои заступники и у Челядина. Их одобрительный отзыв так же подшит к делу: "Мы, нижеподписавшиеся граждане и служащие советских учреждений своими подписями свидетельствуем, что хорошо известный нам гражданин Иван Яковлевич Челядин по профессии своей альфрейщик [мастер настенной росписи. - В. Р.], по социальному положению - рабочий, добывающий себе кусок хлеба исключительно собственным трудом, ни в каких партиях не состоял и не состоит. Будучи избран в 1917 году городским головою, ни в чем против интересов местного пролетариата власти своей не проявлял, всегда защищая интересы рабочего класса <…> Стоя во главе большого городского самоуправления, всячески старался обеспечить хлебом и топливом рабочий класс и беднейшее население, проявляя заботливость о рабочем классе <…>"⁽²¹⁾.

12 сентября уполномоченный особого отдела Сумгруппы посчитал обвинение в отношении десяти путивлян недоказанным, "в виду того, что собрание, собранное инициативной группой граждан г. Путивля, никаких политических вопросов не обсуждало, а касалось только вопроса о продовольствии и охране по случаю оставления города советскими войсками"⁽²²⁾.

8 октября 1919 г. военный следователь на клочке бумаги начертал: "Вследствие оккупации местности следствие по данному делу № 141 временно прекратить впредь до розыска обвиняемых"⁽²³⁾.

В январе 1920 г. армейский следователь военного Ревтрибунала, сославшись на то, что путивльское дело требует длительного следствия на месте совершения преступления, предложил передать его в местный трибунал. Что и было сделано.

22 ноября 1922 г. Курский трибунал пересмотрел путивльское дело "в порядке применения амнистии 5-й годовщины Октябрьской революции"⁽²⁴⁾. Учел, что никто из обвиняемых "в настоящее время под стражей не находится"⁽²⁵⁾ и решил "дело сдать в архив"⁽²⁶⁾.

В 2002 г. дело священника Константина Соколова и его соузников было проверено прокуратурой Курской области. Проверяющие решили закон РФ "О реабилитации жертв политических репрессий" от 18 октября 1991 г. в отношении путивльских "инициаторов деникинской встречи" не применять.

В дополнительных материалах дела упоминается еще один представитель духовенства Путивля.

"Днем 6/19 августа к священнику Моисееву вошли несколько казаков и вежливо попросили белья. Хозяева напоили их чаем, дали белья и просители ушли. Часов шесть вечера явилась вторая партия казаков в большем количестве и потребовала провести в дом, чтобы произвести обыск. Пришедшие перерыли сундуки, комоды - взяли часть белья (преимущественно мужского) и ушли. На ночь перепуганная хозяйка ушла из дома. В доме остался только 80-летний старик - бывший священник, отец хозяйки. В ночь явилась третья партия, вновь рыли сундуки, комоды открывали ножом, искали в постелях и ушли ночью же, взяв одеяло, подушку и еще кое-какие вещи. На следующий день днем приходили еще несколько раз, и каждый приходящий брал из того, что осталось, хоть что-то. В результате подобных обысков у хозяев в настоящее время нет носимого платья, белья, обуви. Особенно непонятно хозяевам то, что взят наперсный крест на цепочке, принадлежащий старику отцу.

Данный протокол записан со слов хозяйки, которая подписать его отказалась из боязни каких-либо репрессий со стороны солдат"⁽²⁷⁾.

Казаки, зачастившие в дом старенького священника, были типичными представителями Кубанского советского полка, о "подвигах" которого более подробно говорится в нижеследующих документах.

Из сопутствующих материалов, имеющихся в путивльском деле, вызывает интерес машинописная копия доклада Путивльского ревкома, направленная в Курскую губернскую комиссию. В докладе нашли отражение факты революционного беспредела, учиненного в Путивле красноармейцами. Причем эти материалы собраны не Особой следственной комиссией по расследованию злодеяний большевиков при главнокомандующем Вооруженными силами Юга России генерал-лейтенанте А. И. Деникине, а членами уездного революционного комитета. Что придает документам особый вес и избавляет от упреков в предвзятости.

До возвращения местного ревкома из Глухова в Путивль там успели навсластвоваться войсковые части Кубанского советского полка 41-й дивизии. Затерроризированные жители города и близлежащих сел боялись ночевать дома. Они прятались от демонов революции в укромных местах. Грабежи, насилия и истязания стали основным занятием захвативших Путивль военных.

Члены ревкома попытались навести порядок, но запуганные жители отказались давать показания, боясь схлопотать обвинение в контрреволюции со всеми вытекающими последствиями. Ведь после вопроса "На каких основаниях проводится обыск или реквизиция?" следовал немедленный арест⁽²⁸⁾. С ярлыком контрреволюционера арестованные отправлялись в заключение, откуда их потом приходилось вызволять уездному ревкому. Как, к примеру, семью Голубковых.

Противостояние военных и ревкома дошло до того, что комбриг настойчиво потребовал у ревкома "дать разрешение на повальный обыск и реквизиции"⁽²⁹⁾. Ревком отказал. Даже бряцание красноармейцев оружием перед несговорчивыми членами ревкома не помогло. Однако повальные обыски продолжились и без разрешения и ведома ревкома. "Были случаи сбора контрибуции <…> приставлением револьвера"⁽³⁰⁾.

Факты о насилиях, грабежах и безобразиях, собранные по поручению ревкома товарищем Андреевым, были добавлены к докладу отдельным приложением.

Андреев опросил потерпевших из 34 семей. Все дали подробные показания, но свои подписи под ними поставили лишь представили 21 семейства. Остальные "прямо заявили, что хотя и пострадали от грабежей, но предпочитают не заявлять, опасаясь мести со стороны солдат"⁽³¹⁾.

Добытые сведения "статистик" (так Андреев подписался под документом) излагает весьма эмоционально. Приведем пространную цитату из его статистических сводок:

"Достаточно беглого просмотра сухо и коротко описанной фактической части происшествий, чтобы представить себе весь кошмар и ужас дней 19, 20, 21 августа. В особенности кошмарными были ночи. По городу скакали конные и ходили солдаты кучками по три, четыре, шесть человек, врывались в квартиры, производили обыски, застращивали револьверами, винтовками, били, иногда вымогали, иногда просто глумились. Любая башибузукская часть где-нибудь в несчастной Армении вела себя, пожалуй, не более разнузданным образом. Три зверских убийства, четыре зверских избоя, два покушения на изнасилование, причем в одном случае объектом издевательства была девочка - ребенок тринадцати лет - все подвиги славного полка, пришедшего защищать город. Имущество грабилось и расхищалось, но еще больше просто уничтожалось в порыве злобного пьяного хулиганства <…>.

Мною не выяснено, чтобы прекращению дикой вакханалии принимались какие-либо действенные и радикальные меры.

Грабеж менее всего может быть объяснен классовой местью. Наоборот. Глумились и издевались над беднотой, семьями красноармейцев и над советскими работниками и служащими; бесчинства производились в семьях, имеющих особые гарантии безопасности в Советской Республике, как, например, в семье Полозова, сын которого занимает должность командира Восточным фронтом в Красной армии <…>.

Советские лавки и склады разграблены тоже солдатами. Следовательно, вся вина за убийства, грабежи и насилия должна падать исключительно на воинскую часть. Многих солдат-грабителей потерпевшие видели потом разъезжающими днем по городу со служебными поручениями.

Стихать грабежи начинают после 21-го. Организация Ревкома, видимо, содействовала прекращению хулиганства. Первое выпущенное Ревкомом объявление вызвало у многих граждан праздничное настроение, а некоторые женщины говорили, что они чувствуют себя во второй раз именинницами. Тем не менее, отдельные выходки зверства не прекращались совершенно почти до настоящего времени.

Любопытно остановиться на приключениях Полозова-сына. Он был не только ограблен и избит, но вдобавок и лишен свободы двумя солдатами, бросившими его вместе с двумя другими лицами в подвал в доме Беляева. На утро ограбленный и избитый был доставлен к коменданту и им освобожден <…>.

То, что было четыреста-пятьсот лет назад, Путивлю пришлось пережить снова в эпоху Гражданской войны от Кубанского Советского полка. Вряд ли нужно говорить, что подобное поведение воинских частей плохо способствует укоренению доверия населения к власти в столь серьезный момент и перед лицом врага <…>.

Горько осознавать, что вина за все это лежит на органах Советской власти, на тех лицах, коим вверено руководство военными частями. В настоящее время население буквально терроризировано. Те, кого не грабили, запуганы примерами. Многие до сих пор спят, не раздеваясь. Многие упорно отказываются сообщать сведения о грабежах или называть грабителей, т. к. боятся мести. [Слухи] о избиениях в тюрьме и случай избиения бухгалтера казначейства на Курдюмовской [улице] тоже, по-видимому, сильно подействовали <…>.

Боязнь мести от кого-то заставили отказаться дать показания Кузьмина <…> о наложенной на него контрибуции. Я сам лично читал расписку за подписью коменданта т. Михаила о получении чаю для Красной армии ввиду ее тяжелого положения в связи с снабжением. По некоторым данным можно заключить, что контрибуции подвергнуты не одно лицо, а многие (Куцына, Голубовский и др.), но выяснить, повторяю, не удалось"⁽³²⁾.

Нам тоже не удалось выяснить, предстали ли перед революционным трибуналом или другим советским судебным органом организаторы и совершители преступлений, совершенных при "защите" в Путивле советской власти.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. ГАКО. Ф. Р-4099 (Курский губернский революционный трибунал). Оп. 2. Д. 639. Л. 12.

2. Там же. Л. 17.

3. Там же. Л. 15.

4. Там же.

5. Разрядный список воспитанников Курской духовной семинарии, составленный педагогическим собранием, после окончательных и переводных испытаний, бывших в мае и июне 1886 года // Курские епархиальные ведомости. 1886. № 13. Отд. офиц. С. 608.

6. Справочная книга о церквах, приходах и причтах Курской епархии. За 1908 год. Курск, 1909. С. 44 (паг. 3).

7. Там же. С. XVII.

8. Там же. С. 147.

9. ГАКО. Ф. Р-4099. Оп. 2. Д. 639. Л. 133.

10. Там же.

11. Там же. Л. 133 об.

12. ГАКО. Ф. Р-4099. Оп. 2. Д. 639. Л. 133 об.

13. Там же. Л. 134.

14. Там же. Л. 136.

15. Там же. Л. 18.

16. Там же. Л. 20.

17. Там же. Л. 26.

18. Там же. Л. 26.

19. ГАКО. Ф. Р-4099. Оп. 2. Д. 639. Л. 26 об.

20. Там же. Л. 27.

21. Там же. Л. 33.

22. Там же. Л. 147.

23. Там же. Л. 148.

24. Там же. Л. б/н.

25. Там же.

26. Там же.

27. Там же. Л. 104.

28. ГАКО. Ф. Р-4099. Оп. 2. Д. 639. Л. 143.

29. Там же.

30. Там же. Л. 143 об.

31. Там же. Л. 95.

32. ГАКО. Ф. Р-4099. Оп. 2. Д. 639. Л. 95-96 об.

Статья в сборнике: ПУТИВЛЬ И ПУТИВЛЯНЕ В ИСТОРИИ И КУЛЬТУРЕ РОССИИ (1500-1925 гг.) (под ред. А. И. Раздорского) стр.449-458

Материалы предоставлены специально для сайта "Курск дореволюционный" http://old-kursk.ru