автор: А. И. Папков

С присоединением Рязани в 1521 г. завершился процесс складывания территории единого Российского государства и наступил новый этап в его развитии. В составе княжества всея Руси были объединены все русские земли, не входившие в состав Великого княжества Литовского. Дальнейшее укрепление международного положения Руси в представлении правящей элиты связывалось с территориальным расширением страны. Наличие недружественных и сильных соседей подталкивало Русь к совмещению своих государственных границ с естественными рубежами (горными массивами, болотами, крупными реками, озерами, морским побережьем), удобными для организации защиты территории страны от нападений. Консолидация русских земель делала реальной перспективу решения этой задачи. Распространение владений России на протяжении XVI в. и последующих столетий происходило по нескольким направлениям.

На протяжении XVI столетия Северские земли занимали значительное место во внешней политике княжества всея Руси (с 1547 г. - Российского царства). Положение дел на указанной территории во многом влияло на взаимоотношения России с Великим княжеством Литовским, а затем и с Речью Посполитой. Узел противоречий в этом регионе завязался в начале XVI в. - после того, как Северские земли, принадлежавшие до этого Великому княжеству Литовскому, вошли в состав Руси. В результате первой русско-литовской войны 1500-1503 гг. практически вся Северщина перешла во владение князя всея Руси. К Москве отошли и находившиеся здесь города с прилегающими округами - Чернигов, Путивль, Рыльск и Новгород-Северский. Попытка Великого княжества Литовского вернуть утраченное в ходе второй русско-литовской войны 1507-1508 гг. не увенчалась успехом и по условиям "вечного мира", подписанного 8 октября 1508 г., Литва признала все завоевания Ивана III (за исключением Любеча). Не изменилась ситуация и после третьей (1512-1522 гг.) и четвертой (1534-1537 гг.) русско-литовских войн⁽¹⁾.

Северские города делились на города по Десне и города по Сейму. Эта территория прилегала к украинским землям Великого княжества Литовского. Здесь стояли русские города Севск, Новгород-Северский и Чернигов. На Сейме располагались Рыльск и Путивль. В XVI в. последний был главным городом Северской земли, в XVI-XVII вв. он имел единственную на юге России каменную крепость. Здесь сходились границы России и Речи Посполитой, а между ними клином врезалось неосвоенное "Поле", которое начало активно заселяться в 1580-е годы.

Стремясь закрепить за собой новоприсоединенные земли, российское правительство назначало туда своих наместников. Исключение составляли только северские города, в том числе Чернигов, Новгород-Северский и Путивль. Они вплоть до начала 20-х годов XVI в. оставались во владении удельных князей. Кроме того, до ликвидации уделов Василия Стародубского и Василия Шемячича на этой территории не проводилось испомещения служилых людей из центральных российских уездов. В итоге местное население не являлось надежной опорой Москвы, а контроль за этим регионом был весьма непрочным. Поэтому, помимо размещения войск на границах, правительство стремилось создать здесь надежный заслон из верных помещиков⁽²⁾. Города, стоявшие южнее Оки, составили новую оборонительную линию. Она шла от Путивля на Сейме до Тетюш на Волге. В нее входили Новгород-Северский, Путивль, Рыльск, Карачев, Орел, Новосиль, Мценск, Чернь, Крапивна, Тула, Дедилов, Епифань, Данков, Ряжск, Шацк, Кадом, Темников, Алатырь и Тетюши. Украинные города сделались основой для организации сторожевой и станичной службы в Днепро-Донской лесостепи⁽³⁾.

С 1571 г. на Поле стала действовать общероссийская сторожевая служба, организатором которой являлся боярин М. И. Воротынский. Ежегодно с ранней весны до поздней осени в Поле выставлялись российские "сторожи" - наблюдательные пункты, на которых обычно находилось от двух до шести служилых людей. Одновременно в степь направлялись "станицы" - небольшие конные воинские отряды из 10-20 чел., патрулировавшие приграничную территорию. Пограничная служба складывалась теперь из трех элементов:
1) путивльские и рыльские станицы, ездившие по утвержденным в Москве маршрутам;
2) сторожи из окраинных российских городов, стоявшие в утвержденных в Москве местах и аблюдавшие за путями возможных татарских набегов;
3) общероссийские сторожи, располагавшиеся на Поле и высылавшие по сторонам свои собственные станицы.

Правительство Речи Посполитой считало Днепро-Донскую лесостепь, осваиваемую Российским царством, исконной частью Великого княжества Литовского, захваченной Россией в начале XVI в., и не отказывалось от намерения вернуть утраченные территории. После окончания Ливонской войны продвижение рубежей на юг и восток стало важным элементом государственной политики Речи Посполитой. Это, по мнению В. П. Загоровского, на первых порах соответствовало интересам основной массы населения Приднепровья, устремившегося на Левобережье Днепра - подальше от польской администрации и феодалов⁽⁴⁾. В результате на просторах Днепро-Донской лесостепи встретились подданные двух государств: России и Речи Посполитой. Иными словами освоение Поля началось практически одновременно и русскими служилыми людьми и черкасами⁽⁵⁾. При этом российская колонизация была преимущественно правительственной, организованной из центра. Она опиралась на строившиеся государством города-крепости и формировавшиеся в регионе вооруженные силы. Черкасская колонизация носила иной характер. В основном это был процесс стихийный, лишь отчасти стимулировавшийся польскими землевладельцами, но не государством. Правительство Речи Посполитой специальных распоряжений о переселении черкас на Левобережье не отдавало, но и не препятствовало этому процессу.

Первые попытки черкас осесть на российских землях фиксируются еще в конце XVI в. О таких фактах сообщали воеводы Путивля, Рыльска и Новгорода-Северского⁽⁶⁾. Опасность черкасской колонизации для России заключалась в том, что переселенцы не приносили присяги московскому царю и, следовательно, продолжали оставаться подданными Речи Посполитой. Российское правительство с опаской смотрело на освоение своих земель черкасами, поскольку это создавало предпосылки для последующего их присоединения к Речи Посполитой.

В 1587 г. воевода Андрей Иванович Хворостинин сообщил о нападении на путивльские деревни 40 каневских черкас под командованием атаманов Петра Верчуна и Тереха Шелудивого. Последние вскоре были разгромлены и пленены. Атаманы показали, что их посылали каневский урядник князь Александр Лыко и переяславский урядник пан Черский. Выполняя их приказ, каневские черкасы разорили деревню Чаплицу Путивльского уезда, а переяславские полностью уничтожили станицу Афанасия Панютина, ехавшую из Путивля на Донец. В этой же отписке воевода доносил: "<…> а которые ни ездили станичные головы в проезжие станицы для крымских людей по Донцу во все лето, тех всех громили и грабили и многих и на Поле не пропущают, да и по всем украинным городом в Сиверских городех (так в тексте. - А. П.) государевым людем задоры чинят"⁽⁷⁾. Таким образом, подданные России и мигранты из украинских земель Речи Посполитой в 80-х годах XVI в. встретились на Поле как подданные враждебных друг другу государств.

Вместе с тем, в это же время начался прием черкас на российскую службу. В 1588 г. отмечены черкасы, служившие Московскому государству. Это 25 чел. во главе с Агеем Мартыновым, жившие в Путивле. Свои обязанности (а им поручался поиск и уничтожение "воровских" черкас, громивших на Поле путивльских станичников) они выполняли весьма успешно. В дальнейшем служилые черкасы появились и в Рыльске. Продолжали они прибывать и в Путивль⁽⁸⁾..

В том же 1588 г. на Поле для службы было послано 50 черкас и охочих казаков из Путивля во главе с атаманом Яковом Лысым. За эту службу по государеву указу черкасы были наделены жалованьем⁽⁹⁾.. Надо отметить усердие служилых черкас в борьбе с черкасами "воровскими". Отряд Агея Мартынова 25 мая 1588 г. был направлен на р. Псел к устью р. Айдара и далее вниз по Северскому Донцу - в места, где "воровскими" черкасами были разгромлены российские станицы. В этот раз Мартынову с товарищами не удалось настигнуть нападавших. А вот черкасам Якова Лысого, посланным на Поле 29 июня, повезло больше. Вернувшись, они доложили, что в районе Княжьих гор настигли отряд атамана Лазаря. Враги были рассеяны, а имущество и вооружение, захваченные "воровскими" черкасами у путивльских севрюков, возвращено⁽¹⁰⁾.

16 августа 1588 г. на Поле снова были отправлены две черкасские станицы Лысого и Мартынова. По возвращении в Путивль они опять доложили об успешных схватках с "воровскими" черкасами. Станица Лысого настигла атамана Лукина Карнауха и отбила у него награбленное добро. Затем в Путивльском уезде они разгромили отряд атамана Берчуна и вернули имущество и оружие путивльских севрюков. Станица Мартынова патрулировала междуречье Сулы и Хорола, стремясь перехватить черкас, которые грабили бортные ухожьи, находившиеся в этом районе. Служилые черкасы настигли и разбили отряд атамана Калоши, разгромили "воров-черкас" на Суле у "Нетина перевоза", а затем рассеяли отряд "воровских" черкас на Псле ниже "Княжьих гор". В результате этих стычек станичникам Мартынова удалось "отгромить" имущество и лошадей путивльских севрюков и доставить его в Путивль. Кроме того, в подтверждение своего усердия, служилые черкасы принесли путивльским воеводам Григорию Никитичу Борисову и Ивану Вахромееву отрезанную голову "воровского" черкашенина⁽¹¹⁾.

В следующем 1589 г. в памяти боярину Ф. Д. Шереметеву вновь говорится о черкасах. Речь идет о челобитье 33 путивльских и рыльских служилых черкас во главе с Агеем Мартыновым, которые сообщали, что воеводы посылают их на Поле за "воровскими" черкасами, но не выдают боеприпасов⁽¹²⁾. Кроме того, имеется свидетельство о переходе в том же году на службу в Путивль 15 запорожцев под предводительством атамана Федора Гороховского. Все они были поверстаны денежным жалованьем, но в меньшем размере, чем черкасы Мартынова. Примечательно, что оба атамана (так они названы в российских документах) - Мартынов и Гороховский - получили по 15 руб., их есаулы - по 10 и 6 руб., а рядовые по 5 и 3 руб. соответственно⁽¹³⁾. В 1594 г. в Путивле насчитывалось 50 черкас, не имевших поместий и служивших только с денежного и хлебного жалованья⁽¹⁴⁾.

По мере заселения россиянами Польской и Северской украйны учащались пограничные столкновения. Количество конфликтов увеличивалось пропорционально возрастанию плотности местного населения. Наиболее интенсивно на российско-украинском порубежье осваивались Северские земли. Обстановка в Новгород-Северском, Путивльском и других приграничных российских уездах к концу XVI в. настолько обострилась, что данный вопрос стал предметом особой дипломатической переписки между Москвой и Варшавой. Польское правительство видело причину обострения в переходах российских подданных через границу. Видимо, в Речи Посполитой все еще считали неосвоенные просторы Поля своими и воспринимали появление там россиян как нарушение государственных рубежей. В Москве же подобное мнение находили несправедливым, упрекали поляков в пограничных столкновениях, однако при этом обещали своих подданных "удерживать от всяких непорядков"⁽¹⁵⁾.

В этот период российские дипломаты активно протестовали против строительства крепостей вблизи границы со стороны Речи Посполитой. По их словам, после основания и заселения Лубен и Прилук, жители этих городов "запустошили" Черниговский, Путивльский и Новгород-Северский уезды. При этом указывалось, что Прилуцкое городище со всеми угодьями, прилегающими к нему, является исконной землей Черниговского уезда⁽¹⁶⁾. В ответ на это в Варшаве утверждали, что "<…> городище Прилутцкое и река Удая з веков к Киевскому княжеству надлежит и людем господарей наших королей польских и великих князей литовских черкасы, и каневцы, и остряне завжды того спокойне далече за тым местом больше десяти миль уживались"⁽¹⁷⁾. Неопределенность государственной принадлежности Прилуцкого городища и его округи стала причиной длительного спора между Россией и Речью Посполитой.

20 октября 1587 г. состоялся боярский приговор о направлении к литовским панам-радам посланника Елизария Леонтьевича Ржевского и дьяка Захария Свиязева. Согласно наказу, одной из важнейших целей посольства было урегулирование обстановки на порубежье. Посланники должны были потребовать, чтобы "<…> паны-рада по своим украинным городом державцом и урядником заказали накрепко по всем местом, чтоб они воров унимали и в нашу землю в нынешнее в перемирное время входить им не велели. А которые ходили по тем нашим местом, и тех бы воров велели сыскать и их казнить велели. И вперед однолично задору ни в чем не было". Следовало также указать на то, что население с российской стороны границы строго придерживается правительственного запрета и не устраивает провокаций по отношению к подданным Речи Посполитой⁽¹⁸⁾.

В следующем 1588 г. путивльские воеводы Григорий Никитич Борисов и Иван Вахромеев по государеву указу отправили с грамотами в Острог и Киев⁽¹⁹⁾ Савву Доминина. В грамотах содержались претензии к польским властям по поводу черкасских разбоев на Северском Донце и Осколе, а также в Путивльском, Рыльском и Брянском уездах. Отчитываясь о выполнении своей миссии, Доминин сообщил, что грамоты отдал острожскому уряднику Ивану Коломыцкому и киевскому подстаросте. Будучи в Киеве, гонец слышал от слуги кн. Вишневецкого о готовящемся нападении на российские украинные деревни 260 "воров"⁽²⁰⁾. Примечательно, что 17 апреля 1600 г. местным польским властям и владельцам земель, находящимся на границе с Россией, из Варшавы была направлена грамота, в которой упоминалось о неоднократных жалобах на пограничные конфликты. В них посольства царя Федора Ивановича, а затем Бориса Годунова обвиняли подданных польской короны. В ответ, в связи с подготовкой польского посольства в Москву, предписывалось представить в Варшаву сведения об обидах "от людей заграничных московских"⁽²¹⁾.

Столкновения на границе, безусловно, дестабилизировали обстановку, мешали укреплению России в регионе. Но еще больше российские власти тревожило продолжавшееся расселение черкас на этой территории без принесения ими присяги. Не случайно ситуация на порубежье стала предметом обсуждения Земского собора, который должен был решить вопрос о разрыве перемирия и начале войны с Речью Посполитой⁽²²⁾. Московскому государству, ослабленному многолетней Ливонской войной, было трудно противостоять черкасской колонизации в своем приграничье.

На территории Северской и Польской украйны наибольшей активностью черкасская колонизация отличалась в Путивльском уезде. Объясняется это его близостью к уже освоенным украинским землям Речи Посполитой и относительной защищенностью от татарских набегов. Так как русское население в указанном районе было довольно многочисленным, то и столкновения здесь происходили чаще. Показателен следующий эпизод. В 1626 г. более тысячи ранее исключенных из реестра черкас из Лубен, Сенчи, Лохвицы и Прилук во главе с полковником Пырским и Яцком Засульским двинулись для поселения на российскую территорию - на Новое Городище на р. Псел. Кроме того, туда же направились "выписчики"⁽²³⁾ из других украинских городков Речи Посполитой. Черкасы учли опыт предшествующих столкновений с российскими войсками, которые выдворяли незаконных переселенцев за пределы страны. Поэтому они решили закрепиться и оказать сопротивление, утвердив тем самым заселяемую территорию за собой⁽²⁴⁾. Оперативность, проявленная российскими властями, позволила, по всей видимости, уладить конфликт. Черкасам не дали поселиться на Новом Городище. При этом кровавых столкновений не произошло. Черкасы безуспешно пытались осесть на том же самом месте и в дальнейшем⁽²⁵⁾.

Значительное число черкас проживало в Путивльском уезде без принятия российского подданства. Противостоять этому московские власти пытались как военными, так и дипломатическими средствами. Командирам российских военных отрядов приказывалось незаконные поселения жечь дотла, а их жителей выдворять за рубеж⁽²⁶⁾. Для высылки "литовских людей" из Путивльского уезда и уничтожения их поселений в 1627 г. направлялось 500 конных и 100 пеших стрельцов, усиленных 280 служилыми людьми из разных городов⁽²⁷⁾. Как свидетельствуют отписки воевод, черкасскую колонизацию земель, прилегающих к Путивлю, не удавалось полностью контролировать и в 30-е годы XVII в. Вероятно, существенную роль здесь сыграло то обстоятельство, что путивльские воеводы уже к середине 20-х годов XVII в. смогли наладить на территории Путивльского и Белгородского уездов производство селитры. Интересы же путивльского селитряного мастера Романа Гаврилова пересекались с интересами производителей селитры из Миргорода, Лохвицы и Ромен⁽²⁸⁾. К примеру, весной 1629 г. было решено направить в Путивль из Курска 100 детей боярских и 50 казаков. Они должны были обеспечить усиление охраны границы в наиболее опасный период - с 1 апреля до глубокой осени. При этом 50 человек направлялись на селитряные варницы Алексея Селитреника⁽²⁹⁾.

20-е годы XVII в. отмечены активизацией торговли между Россией и Речью Посполитой в районе Путивля. Так, в отписке путивльских воевод Василия Туренина и Сергея Собакина от 17 августа 1621 г. сообщалось, что на приграничной территории торговые люди проложили много новых дорог и постоянно ездят по ним с товарами в "литовские" и русские города без заезда в Путивль и без оплаты пошлин в местной таможне⁽³⁰⁾. В 1623 г., когда появились сведения о "моровом поветрии в литовских городах", в Путивль была направлена царская грамота с указанием не пропускать на российскую территорию купцов из Речи Посполитой, а тех, кто уже находился в Путивле и желал вернуться назад, отпускать без задержки. В случае, если выяснится, что "в Польше и Литве мрут люди с голоду", торговлю разрешалось возобновить⁽³¹⁾.

Серьезное обострение обстановки в районе Путивля произошло во время Смоленской войны 1632-1634 гг. Часть российских войск была сконцентрирована в Путивле и Рыльске. Не исключено, что польские власти в этих условиях планировали поход на Путивль⁽³²⁾. Однако, в отличие от периода Смуты, российские военные отряды, в том числе и путивльские, не только оборонялись на своей территории, но и действовали на смежных землях Речи Посполитой. Зимой 1632 г., получив известия о сборе вражеских сил у Батурина для нанесения удара по Путивлю, путивльские воеводы Андрей Федорович Литвинов-Мосальский и Игнатий Андреевич Уваров отправили туда отряд под командованием Никифора Яцына. Отряд взял Батурин и сжег его. При штурме было захвачено 48 пленных, знамена, барабаны, вооружение и боеприпасы. Большая часть батуринского гарнизона погибла в огне⁽³³⁾.

10 января 1633 г. из Путивля и Рыльска в Разряд прибыли гонцы с донесениями об успешных походах объединенных сил путивлян и рылян в район Ромен. В ходе этой военной экспедиции были взяты два острожка и выжжены посады⁽³⁴⁾. По всей видимости, Ромны были быстро восстановлены, так как спустя всего полгода - 23 июля, отряд путивлян снова выжег роменский острог⁽³⁵⁾. Объединенные силы из Рыльска, Путивля, Новгорода-Северского и Севска в 1633 г. взяли и разорили город Борзну. Большой и малый остроги, села, деревни и слободы в округе были сожжены. Были приведены "языки" из числа поляков и черкас: в Рыльск - 17 чел.⁽³⁶⁾, в Путивль - 20 чел.⁽³⁷⁾

Одной из трудных, но успешных экспедиций русских войск стал поход на Миргород осенью 1633 г. Ему предшествовала тщательная подготовка. Путивльские воеводы Никита Никитич Гагарин и Андрей Васильевич Усов отправили отряд путивлян под командованием головы Владимира Григорьевича Черепова для захвата пленных. "Языков" добыли под г. Серебряным и только после их допроса ратные люди были посланы под Миргород⁽³⁸⁾. Из Путивля отряд под командованием Ивана Бутурлина вышел 27 сентября 1633 г., а 30-го числа того же месяца был предпринят штурм Миргорода. Большой острог был взят, в крепости захватили значительное число пленных, многие из оборонявшихся были убиты и ранены. Небольшой части гарнизона удалось отсидеться в "малом острожке", который не сумели взять, видимо, из-за нехватки времени. Пленные показали, что в Лубнах, расположенных в 30 верстах от Миргорода, находится отряд полковника Пырского, усиленный воинскими людьми и черкасами из других городков. Это обстоятельство обусловило торопливость в действиях русских войск. Стены миргородской крепости, башни, дворы, посад и прилегающие слободы были сожжены. В качестве трофеев победители не стали брать даже крепостную артиллерию. Пушки оставили на стенах, так как "сволочь не успели, потому что зажгли острог вскоре и сами пошли назад"⁽³⁹⁾.

В составе отряда Бутурлина были путивльские и черниговские дворяне, дети боярские, верстанные казаки, а также донские атаманы, есаулы и казаки. Точную их численность определить невозможно, сохранился только послужной список этого похода, в котором перечислены наиболее отличившиеся служилые люди⁽⁴⁰⁾. Наибольший урон противнику нанесли дворяне и дети боярские, составлявшие, видимо, ударную силу отряда. Согласно списку, 69 путивльских дворян и детей боярских убили 109 чел., а 54 служилых черниговца этой же категории - 74 чел. Если сравнить количество уничтоженных врагов и перечисленных в списке служилых людей, то в первом случае получается соотношение, равное 1,58 в пользу победителей, во втором - 1,37. В то же время 12 верстанных казаков, упомянутых в списке, убили только 10 чел., что дает соотношение 0,83, а 100 донских казаков уничтожили 68 чел. (соотношение - 0,68).

На обратном пути, в 10 верстах от Миргорода, отряд Бутурлина настигли черкасы лубенского полковника Пырского. Вместе с ним действовали отряды лубенского урядника Позлатовского, лохвицкого полковника Турского и миргородского урядника Матяша Царенка. Отписка путивльских воевод, полученная в Москве 20 октября 1633 г., сообщает о том, что бой с лубенскими черкасами произошел 1 октября. В результате сражения было захвачено 100 пленных, убиты полковник Пырский и урядник Турский, "побито" более 1000 литовских людей и черкас. Численность погибших в этом сражении черкас весьма приблизительна, ее определяли "по смете", поскольку путивляне спешили как можно быстрее покинуть опасную зону. Весьма вероятно, воеводы преувеличили урон, нанесенный противнику, однако факт того, что в схватке принимали участие значительные силы, подтверждается указанием на протяженность поля боя в три версты и медленным продвижением русского отряда в дальнейшем: за два дня он прошел всего 20 верст, что не вяжется с предшествующей спешкой.

3 октября 1633 г. возле места, именовавшегося "Пять могил", произошел бой с отрядом под командованием синицкого урядника пана Маркеева, в ходе которого противник потерял более 300 чел. убитыми и ранеными, а пленными - 50 чел. Перед сражением путивляне убили пленных, захваченных в Миргороде и в ходе боя 1 октября. Сделать это пришлось для того, чтобы высвободить людей, задействованных на их охране. Черкасы, плененные 3 октября, показали, что 1 и 2 октября русские войска имели дело со значительными силами черкас - 3000 и 2000 чел. соответственно⁽⁴¹⁾.

Пленники, захваченные 3 октября, были приведены в Путивль. Впоследствии половина из них умерла от ран⁽⁴²⁾. Большая смертность среди пленных позволяет предположить, что в плен попали в основном тяжело раненые, а это свидетельствует об ожесточенности боевых действий. За службу царь Михаил Федорович высказал свою похвалу участникам похода⁽⁴³⁾.

Важно также сообщение путивльских воевод о том, что согласно государеву указу крестьяне, захваченные на территории Речи Посполитой во время походов 1633 г., "отданы тем путивльским людем, хто их поимал"⁽⁴⁴⁾. Весной 1634 г. по челобитью путивльских священнослужителей, дворян, детей боярских и служилых казаков "государь пожаловал, велел для их службы и разоренья литовский полон, девки и малые ребята, держать у себя"⁽⁴⁵⁾. Узнав о разгроме Миргорода, из Нежина в район Ромен прибыл полковник Лаворский с 1000 черкас. Он разослал листы по всем украинским городкам, призывая всех желающих собираться для похода на Путивль⁽⁴⁶⁾. В дальнейшем черкасские отряды продолжали активно участвовать в боевых действиях на Поле.

О роли Путивля в пограничном взаимодействии с Речью Посполитой свидетельствует тот факт, что жители Белгорода, тоже порубежного города, просили разрешения для выезда за своими родственниками, попавшими в плен в 1633 и 1634 гг. и содержавшимися в Лубнах, Голтве, Миргороде, Лохвице, Полтаве и других городах Речи Посполитой, через Путивль и Новгород-Северский⁽⁴⁷⁾. В июне 1634 г. путивльские воеводы Семен Волынский и Иван Орлов по указанию Разрядного приказа организовали обмен содержавшихся в Путивле жен польских должностных лиц, захваченных в плен, на русских пленных. За жен урядника Борзны капитана Вишля и урядника Ромен Сеножацкого планировали выменять Ивана Колтовского с семьей и других пленных⁽⁴⁸⁾.

После завершения Смоленской войны началось размежевание пограничной территории между Россией и Речью Посполитой. Летом 1634 г. было проведено размежевание тех земель между Путивлем, Новгородом-Северским, Трубчевском, Стародубом, Почепом и Черниговом, государственная принадлежность которых не вызывала разногласий. Впрочем, порой польские власти утверждали, что "Чернигов, Стародуб, Карачов, Путивль и иные многие городы у татар, а не у Москвы, побраны, и все северские городы имели в уделах своих сынов великих князей Литовских"⁽⁴⁹⁾. Для решения вопроса о спорных территориях межевые комиссары решили съехаться к 1 июня следующего 1635 года⁽⁵⁰⁾. Определить границу между Новгород-Северским поветом Речи Посполитой и Рыльским уездом Российского царства смогли только до р. Сейм. Около 394 верст границы, пролегавшей южнее, остались не демаркированными из-за возникших непримиримых разногласий⁽⁵¹⁾. В итоге процесс размежевания вылился в длительный территориальный спор, в ходе которого обе стороны использовали любые средства для достижения выгодных им результатов.

В 1638 г. после продолжительных дискуссий была наконец проведена русско-польская граница между Северскими и Полтавскими землями. По ее линии были установлены межевые знаки: выкопаны разделительные рвы, поставлены кресты, сделаны затеси на деревьях: "W" (Владислав) - с польской стороны и "ЦМ" (царь Михаил) - с русской⁽⁵²⁾. Размежевание же в районе Новгород-Северский - Чернигов - Черкассы и Брянск - Путивль в 1644 г. прекратилось из-за невозможности разрешения территориальных споров⁽⁵³⁾. Летом 1645 г. в России были получены известия о намерении кн. Иеремии Вишневецкого решить территориальный спор на путивльском рубеже военным путем. По слухам он заявил литовским межевым судьям: "Хотя де горлом корать (так в тексте. - А. П.), а на своем поставить: Путивль взять и засесть!"⁽⁵⁴⁾ Поход Вишневецкого, однако, тогда так и не состоялся.

В 1648 г. воевода брацлавский и киевский Адам Кисель, представлявший Речь Посполитую, подписал с российскими властями договор о совместной борьбе против Крымского ханства, после чего в Путивль от польской стороны стали поступать известия о возможных татарских нападениях⁽⁵⁵⁾. Аналогичные сообщения посылали и русские воеводы, которые заявляли о готовности к совместным действиям против Крыма. Путивльские воеводы, используя в соответствии с указаниями Посольского приказа "образцовое письмо", присланное из Москвы, вели переписку с Киселем⁽⁵⁶⁾. Сведения о татарах поступали в Путивль от властей разных польских городов, например, из Красного (2 мая 1648 г.)⁽⁵⁷⁾ и Прилук (14 мая того же года)⁽⁵⁸⁾. После перехода власти на Днепровском Левобережье к Войску Запорожскому подобная переписка продолжилась, но уже с Богданом Хмельницким. Так, путивльские воеводы Федор Хилков и Петр Протасьев 8 октября 1652 г. отправили в Чигирин к гетману Федора Черепова и Максима Плешивого, которые вернулись 29 октября с ответными грамотами от Хмельницкого и Выговского⁽⁵⁹⁾. 18 мая 1653 г. путивльские воеводы отправили к запорожскому гетману Сергея Яцына, Дениса Литвинова и Романа Федорова⁽⁶⁰⁾.

Длительные споры о месте пролегания границы являлись отражением многолетней борьбы двух государств за гегемонию в рассматриваемом регионе. Однако несмотря на изменение международной обстановки, которое подталкивало Россию и Речь Посполитую к сближению, в течение последующего десятилетия вопрос о границах продолжал оставаться нерешенным. Так, только в 1647 г. была определена граница Путивльского уезда с черниговскими и черкасскими землями, относившимися к Королевству Польскому⁽⁶¹⁾. При этом Недригайлов был уступлен России, за что кн. Иеремия Вишневецкий получил большую территориальную компенсацию в бассейне р. Хорол. Граница прошла по р. Ворскле. Во владения Российского царства попали город Олешня и городище Ахтырка. Южнее граница четко не маркировалась. Она оканчивалась на линии Муравского шляха. Далее простирались степи, на которые предъявляли свои права Россия, Речь Посполитая и Крымское ханство⁽⁶²⁾.

Изменение конфигурации границы привело к возникновению нового очага напряженности. Миргородский урядник Станислав Кгульчевский обвинял воеводу Олешни Ю. Н. Барятинского, что он посылает черкас, перешедших на русскую службу, разорять пасеки под Миргородом. На этом основании урядник сначала задержал четырех путивльских купцов в Миргороде, а затем отнял их товар на сумму 380 руб.⁽⁶³⁾ В декабре 1647 г. возник конфликт в Недригайловском уезде: голова Дмитрий Киреев посчитал, что польские подданные стали сооружать заимку на российской территории. Их прогнали, но не смогли разрушить поставленные избы. По этому вопросу началась переписка между путивльским воеводой Юрием Алексеевичем Долгоруким и кн. Иеремией Вишневецким. В результате выяснилось, что заимка поставлена в излучине р. Уси, основное течение которой относится к российским владениям, но территория излучины осталась в Речи Посполитой. Попутно решался вопрос о польских подданных, которые не успели в установленный срок покинуть земли, отошедшие к России⁽⁶⁴⁾. В дальнейшем кн. Вишневецкий просил выдать ему крестьян, решивших остаться на землях, перешедших под юрисдикцию Российского царства⁽⁶⁵⁾.

Схожая ситуация с поселением на российской территории подданных Речи Посполитой возникла зимой 1648 г. в районе Бобрика - там оставалась пасека Мартына Друцкого, которая должна была быть вывезена в декабре 1647 г. Путивльскому воеводе было велено написать об этом А. Киселю "с вычетом"⁽⁶⁶⁾. В ответном письме Кисель сообщал, что если подтвердятся факты нарушений, он проинформирует короля, виновные будут наказаны и "все исправлено будет"⁽⁶⁷⁾. Однако, как следует из следующего письма Киселя, полученного в Путивле 17 марта 1648 г., вопрос не был решен, поскольку переяславский староста Александр Конецпольский утверждал, что граница не нарушается и, в свою очередь, прислал Киселю жалобы на действия российских воевод Ахтырки, Ольшанского и Бобрика⁽⁶⁸⁾.

Не улучшилась принципиально обстановка и после перехода контроля над данной территорией к Б. Хмельницкому. Российские власти продолжали пытаться выселять "литовских людей", не принимавших московское подданство, они сопротивлялись. На российских землях по-прежнему возникали новые поселения черкас, а черкасские полковники на другой стороне границы не спешили реагировать на претензии московских властей⁽⁶⁹⁾.

Одним из важнейших пунктов в России, куда в первой половине XVII в. прибывали выходцы из Речи Посполитой, был Путивль. Сюда приезжали подданные польской короны, стремившиеся переселиться в Россию, представители православного духовенства, направлявшиеся в Москву за получением царской милостыни, русские пленники, выходившие из Крыма или Турции. В ноябре 1621 г. из Путивля в столицу были направлены вышедшие из турецкого плена дети боярские ельчанин Михаил Петров и осколянин Михаил Елков, а в декабре того же года - орловец Василий Харенков⁽⁷⁰⁾. В марте 1632 г. в Путивль из Батурина пришел запорожец Онуфрий Семенов⁽⁷¹⁾. Затем сюда явился Иван Данилов - житель Поморья, ходивший в 1631 г. вместе с донскими казаками на Черное море. Турецкий флот отрезал им путь на Дон, поэтому участники похода ушли в Запорожье, а Данилов решил вернуться домой через Путивль⁽⁷²⁾. Из отписки путивльских воевод, полученной в Разрядном приказе 26 июля 1627 г., известно о выходе в Путивль старца Варлаама из Межигорского монастыря. Он просил отпустить его в Москву к государю. В распросе выяснилось, что в миру старец был сыном путивльского сына боярского Ивана Бутова. Девятью годами ранее он был захвачен в Путивльском уезде "литовскими людьми", уведен в Киев, где смог укрыться в Киево-Печерском монастыре. Потом перебрался в Межигорский монастырь, где принял постриг, а восемь лет спустя решил уехать в Россию⁽⁷³⁾. 23 октября 1632 г. в Путивль выехал запорожец Иван Павлов, живший до этого в Черкассах⁽⁷⁴⁾.

В рассматриваемое время Путивль фактически стал не только пунктом регулирования миграционных потоков, но и важным центром сбора информации о положении дел на смежных территориях Речи Посполитой. Сохранилось довольно много отписок путивльских воевод, передававших сведения, поступавшие от прибывавших в город выходцев с другой стороны границы. Так, упомянутые выше Онуфрий Семенов и Иван Данилов были тщательно опрошены, а полученные от них данные оперативно отправлены воеводами в Москву. Источником сведений для путивльских воевод были также русские купцы, торговавшие в Речи Посполитой. Например, 21 марта 1632 г. воеводы расспрашивали путивльских купцов Никиту Фатьянова с товарищами, вернувшихся из Киева и других "литовских городов"⁽⁷⁵⁾. 24 сентября того же года "на государево имя" в Путивль из Прилук приехал "запорожский отставленный казак" Максим Михайлов. После расспроса "о вестях" его вместе с воеводской отпиской отправили в Москву, где он получил жалованье за переход в российское подданство и был отправлен в Иноземный приказ для определения на службу⁽⁷⁶⁾. 3 октября того же года в Путивле допрашивали Григория Алексеева, кромского казака, оказавшегося в польском плену, и вышедшего вместе с ним Мартина Маркова. Оба они были реестровыми казаками, но потом их выписали из реестра⁽⁷⁷⁾.

Во время Смоленской войны путивльские воеводы собирали сведения не только опрашивая переселенцев и торговцев, но и посылая на соседнюю территорию лазутчиков и даже военные отряды для захвата "языков". В отписке воевод Семена Волынского и Ивана Орлова говорится о направлении 1 мая 1634 г. с этой целью двух отрядов - конного и пешего. Конный отряд головы Федора Оладьина вернулся в Путивль с тремя "языками" 3 мая, а второй отряд - головы Кондратия Вишневского, пришел 8 мая также с тремя "языками".

После начала восстания Б. Хмельницкого из Путивля на территорию Речь Посполитую продолжали направляться лазутчики, поскольку потребность в получении информации оттуда возросла. Например, 2 декабря 1652 г. в Полтаву "для вестей" путивльские воеводы направили путивлян Зиновия Яцына, Василия Вишневского и Моисея Яковлева. Они вернулись в Путивль 13 декабря и сообщили слухи о возможности нападения на российские порубежные города⁽⁷⁶⁾. В январе 1653 г. в Переяславль для сбора информации были отправлены путивльские купцы Иван Масалитинов и Савелий Шестаков, а весной того же года с аналогичной целью туда был послан путивльский купец Свирид Соколов⁽⁷⁹⁾. К этому же времени относится еще один весьма примечательный пример. Воеводы Федор Хилков и Петр Протасьев сообщили, что по государеву указу в Путивле живет "гречанин Кондратий Юрьев" (вероятно, ожидавший царского жалованья). Воеводы "велели ему быть к себе в съезжую избу, и говорили ему, чтоб он послал в Польшу человека своего для проведывания всяких вестей". Такой лазутчик (Юрий Константинов) был послан, возвратился в Путивль 12 апреля 1653 г., побывав в Яссах и во Львове⁽⁸⁰⁾.

15 мая 1637 г. путивльский воевода Никифор Плещеев получил из Посольского приказа грамоту, содержавшую инструкции о действиях в случае приезда к нему игумена или монахов прилуцкого Густынского монастыря. Примечательно указание, что монахи должны прибыть с церковной утварью "от гоненья за православную веру"⁽⁸¹⁾. Иноков-переселенцев следовало оставить в Путивле, а подробную отписку о них отправить в Москву. 5 июня 1638 г. в Путивле появились густынский иеромонах Пафнутий, с ним еще 10 монахов и 11 монастырских служек. Они привезли с собой церковную утварь и пригнали монастырский скот (около 90 волов и коров, порядка 300 овец), а также доставили 11 возов с зерном, солью и другим имуществом. Иеромонах Пафнутий сообщил, что его направил игумен Василий с поручением узнать, примут ли всю густынскую братию в Путивле. В случае положительного ответа он должен был известить об этом своего настоятеля, который с оставшимся имуществом и 70 монахами мог направиться в Путивль. Воевода разместил прибывших в путивльском Молченском монастыре, но не выделил им содержания, поскольку не имел на это соответствующих указаний. Судя по пометам, воеводскую отписку получили в столице 15 июня 1638 г., после чего было решено принять густынского игумена с насельниками в подданство и выдать им "корм" на месяц из путивльских доходов.

14 июня 1638 г. в Путивль прибыли игумен Василий и остальные густынские монахи, монастырские служки и крестьяне. Однако пришли они "пеши и ограблены". С настоятелем прибыли пять иеромонахов, четыре иеродиакона и 56 человек братии, а также 11 семей монастырских крестьян. Вновь прибывшие сообщили, что вторая партия монахов направилась в Путивль "с церковным строеньем, и с рухлядью, и с запасом монастырским", но по дороге была ограблена конотопским урядкиком Криштофом Сосновским, который, однако, отпустил иноков далее без имущества и пешком. Следом за ними в путь собрался сам настоятель с оставшимися насельниками монастыря и имуществом. Узнав об этом, прилуцкий урядник направил в монастырь священников из Прилук, войта и мещан, которые должны были уговорить братию не покидать монастырь. Затем сведения об отъезде игумена и монахов дошли до каморника кн. И. Вишневецкого, который направил своих людей задержать беглецов. Последним в итоге пришлось скрыться, бросив монастырское имущество.

Схожая ситуация сложилась в это же время с монахинями Ладинского женского монастыря Покрова Пресвятой Богородицы, находившегося в Прилуцком уезде. Из этой обители в Путивль прибыли монастырский духовник Мефодий и игуменья Елизавета (Летинская) с 50 монахинями. Как и в предыдущем случае, в Путивль первоначально было направлено 40 сестер со всем монастырским движимым имуществом, а остальные монахини оставались в монастыре. По дороге монастырский обоз, состоявший из 20 возов, был разграблен тем же конотопским урядником Сосновским, но сами монахини, как и в вышеописанном случае, были отпущены. После этого настоятельница, о. Мефодий и остальные монахини в мирском платье направились в Путивль без какого-либо имущества. Монахинь разместили в путивльском Духовом девичьем монастыре, но также как и густынских монахов, без содержания⁽⁸²⁾. По государеву указу сестрам было велено выдать "корм" на месяц, а Приказ Большого Дворца получил поручение определить монастыри, в которых можно было бы разместить вновь прибывших монашествующих на постоянное жительство, поскольку они просили российские власти позволить им проживать вместе и в дальнейшем⁽⁸³⁾.

Обращает на себя внимание то обстоятельство, что, по словам воеводы Н. Плещеева, прибывшие монахи и монахини не сообщили никаких "вестей". Легко заметить, что отсутствие информации они компенсировали заявлением о преследовании православных в Польше и Литве, в результате чего у них и возникло стремление переехать в православную Россию, чтобы "за тебя, государя, Бога молить вечно"⁽⁸⁴⁾.

В это же время развернулась еще одна интрига, связанная с перемещением в Российское государство монахов из Речи Посполитой. 8 июня 1638 г. в Путивль пришли пять старцев лубенского Преображенского Мгарского монастыря. В расспросе они сказали воеводе Н. Плещееву, что их на государево имя с монастырской скотиной направил игумен Каллистрат, который с остальными монахами собирается последовать следом за ними. По дороге на них напали татары и угнали скот. Однако 23 июня в Путивле получили послание от лубенского урядника Якуба Коляды и игумена Каллистрата, в котором указывалось, что монахов Мгарского монастыря насильно увели с собой переселявшиеся в Россию черкасы. В послании выдвигалось требование их возврата вместе с угнанным скотом⁽⁸⁵⁾. Из других документов известно, что нововыезжие лубенские монахи отправили грамоту своему бывшему игумену, в которой отказывались возвращаться и возвращать скот, который, к тому же, был ими утрачен⁽⁸⁶⁾. Более того, игумену Каллистрату было направлено послание от упоминавшихся ранее выходцев из Речи Посполитой о. Василия и о. Мефодия. В нем они обвиняли Каллистрата в "лукавстве" и приверженности к унии⁽⁸⁷⁾. Вероятно, завязавшаяся переписка вызвала дипломатический демарш Речи Посполитой, поскольку путивльскому воеводе пришлось объяснять в Посольском приказе, что упомянутые грамоты направлялись в соседнее государство не от его имени, и даже просить соответствующего подтверждения этому у светских и церковных властей Речи Посполитой⁽⁸⁸⁾.

В дальнейшем 77 монахов, приехавших в Путивль из Густынского и Мгарского монастырей, разместили в белевском Преображенском монастыре, а затем перевели в Нижегородский уезд в Амбросин Дудин монастырь⁽⁸⁹⁾. Монахини, переехавшие из Ладинского Покровского монастыря, первоначально были определены в брянский Покровский женский монастырь, но поскольку в нем для их проживания оказалось мало места, их перевели на жительство в алатырский Никольский женский монастырь⁽⁹⁰⁾. Возможно, в этом случае сработал механизм, который стал складываться в ходе переселения в южные уезды Российского царства подданных Речи Посполитой - черкас. Их старались селить в отдалении от границы с Польско-Литовским государством, чтобы исключить возможные конфликты и бегство обратно.

Приведенные примеры позволяют говорить о переселении православных монашествующих из Речи Посполитой в Российское царство как о довольно заметном явлении в 30-е годы XVII в. Иноки-переселенцы вели переговоры, добиваясь приема их "на вечное житье" в Россию, стремясь при этом забрать с собой движимое монастырское имущество. Власти Речи Посполитой всячески препятствовали перемещению материальных ценностей, однако, далеко не всегда жестко противостояли переселению самих монашествующих. Для российских властей обустройство переселенцев, которые стремились сохранить право на дальнейшее совместное жительство, являлось довольно серьезной проблемой, но она решалась путем их перемещения в районы, удаленные от границы с Речью Посполитой. Следует обратить внимание, что такой же алгоритм действий применялся и в отношении светских выходцев из Польско-Литовского государства.

В Путивль после Смоленской войны продолжали прибывать переселенцы из Речи Посполитой. Привыкшим к вольной жизни черкасам было трудно безоговорочно подчиняться требованиям русских властей. Порой они вели себя не как служилые люди Российского государства, а как своевольные запорожцы. Имели место и случаи покушения российских должностных лиц на имущество переселенцев. В 1639 г. черкашенин Андрей Федоров бил челом на путивльского воеводу Григория Пушкина, обвиняя его в присвоении своего имущества и "животов" своих товарищей. Если судить по челобитной, то воеводой было отобрано 880 овец, 12 лошадей, 13 волов, 7 коров и прочего имущества на общую сумму 970 руб.⁽⁹¹⁾

В эти же годы российские власти изменили политику по отношению к переселенцам из Речи Посполитой. Воеводы получили указание не принимать определенные категории выходцев: находившихся ранее в России в плену, состоявших на российской службе, но потом вернувшихся в Речь Посполитую, а также одиноких и малоимущих. Принимать разрешалось знатных и "прожиточных", но и в этом случае необходимо было получить разрешение из Москвы. Соответствующая грамота была отправлена путивльскому воеводе Г. Г. Пушкину 1 июня 1639 г. (аналогичные грамоты разослали в Брянск, Севск, Рыльск, Серпейск, Мосальск, Мещовск, Курск, Белгород, Валуйки, Оскол и Усерд)⁽⁹²⁾.

О сложившейся практике исполнения этого решения можно судить по отписке путивльского воеводы Василия Львова от 3 июля 1644 г. Днем ранее он получил грамоту из Посольского приказа о направлении в Москву с приставом дьякона Степана Борецкого с семьей, переехавшего из Львова. Пристав при приближении к столице должен был оставить выходцев на месте последнего ночлега, а сам с воеводской отпиской явиться в Посольский приказ для получения указаний⁽⁹³⁾. Подобным же образом В. Львов действовал в феврале 1646 г., когда в Путивль явились за царской милостью монахи прилуцкого Троицкого Густынского монастыря и киевского Никольского Пустынского монастыря. Поскольку они ссылались на жалованную грамоту царя Михаила Федоровича 1641/42 г., которая разрешала один раз в 5-6 лет приезжать в Москву 3-4 монахам, воевода отпустил их в столицу не запрашивая разрешения в Посольском приказе. Сопровождавший монахов путивлянин Андрей Щетинин, как было установлено, с последнего стана должен был сам отправиться в Посольский приказ с отпиской⁽⁹⁴⁾.

Несмотря на введенные ограничения поток переселенцев из Речи Посполитой оставался настолько значительным, что потребовалось принятие дополнительных мер. Показательна отписка путивльского воеводы Н. Плещеева от 5 июня 1649 г., в которой он отмечал, что очень много людей из Речи Посполитой находится в Путивле и уезде ("литовских людей больши твоих государевых людей"), и просил выделить дополнительные силы, поскольку "в литовской стороне междоусобная брань и смятенье большое, а город Путивль украиной"⁽⁹⁵⁾.

В 1651 г. по городам Белгородской черты, а также в Путивль, Брянск и Севск была разослана царская грамота. В ней сообщалось о некоторых изменениях в механизме приема черкас в российское подданство. Теперь группы переселенцев (численностью до 200 чел.) в сопровождении приставов было велено направлять в Яблонов. Здесь воевода Борис Александрович Репнин должен был распределять их на поселение в Коротояк, Воронеж или Козлов. В случае появления более многочисленных групп черкас их следовало сразу направлять в Поволжье⁽⁹⁶⁾.

Таким образом, географическое положение, наличие укреплений и достаточно высокая плотность населения в городе и уезде, определили роль Путивля как одного из важнейших центров, влиявших на процесс миграции жителей Речи Посполитой в Россию в конце XVI - первой половине XVII в.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. Похлебкин В. В. Внешняя политика Руси, России и СССР за 1000 лет в именах, датах, фактах: Справочник. 2-е изд., испр. и доп. Вып. 2, кн. 1: Войны и мирные договоры. М., 1995. С. 369-379; Кром М. М. Меж Русью и Литвой: Пограничные земли в системе русско-литовских отношений конца XV - первой трети XVI в. 2-е изд., испр. и доп. М., 2010. С. 115-117, 204-227.

2. См.: Кром М. М. Меж Русью и Литвой. С. 250-259.

3. См.: Любавский М. К. Обзор истории русской колонизации с древнейших времен и до ХХ века. М., 1996. С. 297.

4. Загоровский В. П. История вхождения Центрального Черноземья в состав Российского государства в XVI веке. Воронеж, 1991. С. 194.

5. Жителей городов Днепровского Левобережья, принадлежавших первоначально Великому княжеству Литовскому, а после 1569 г. - Речи Посполитой, в России называли "черкасами". Появление этого термина связано с г. Черкассы, ставшим во второй половине XVI в. центром украинского казачества.

6. Анпилогов Г. Н. Новые документы о России конца XVI - начала XVII в. М., 1967. С. 74.

7. РГАДА. Ф. 79 (Сношения России с Польшей). Оп. 1. Кн. 18. Л. 457-458.

8. См.: Там же. Ф. 124 (Малороссийские дела). Оп. 1. Д. 2. Л. 10-11; Ф. 141 (Приказные дела старых лет). Оп. 1. Д. 4. Л. 1-3.

9. Там же. Ф. 141. Оп. 1. Д. 2. Л. 17-18.

10. Там же. Л. 10-11.

11. Там же. Ф. 124. Оп. 1. Д. 2. Л. 1-2; АИ. Т. 1. СПб., 1841. № 228. С. 433-434;

12. РГАДА. Ф. 141. Оп. 1. Д. 4. Л. 3.

13. Там же. Ф. 124. Оп. 1. Д. 2. Л. 10-11; Д. 28. Л. 1-2.

14. Станиславский А. Л. Гражданская война в России XVII в.: Казачество на переломе истории. М., 1990. С. 16.

15. Бантыш-Каменский Н. Н. Переписка между Россиею и Польшею по 1700 год. Ч. 2. М., 1862. С. 8-9.

16. РГАДА. Ф. 389 (Литовская метрика). Оп. 1. Кн. 593. Л. 163 об.-165.

17. Там же. Л. 174 об.

18. Там же. Ф. 141. Оп. 1. Д. 18. Л. 459 об.-460.

19. Там же. Д. 1. Л. 7. - Одно слово между словами "Острог" "и Киев" не разобрано.

20. Там же. Д. 1. Л. 7.

21. АЗР. Т. 4. СПб., 1851. Т. 4. № 151. С. 238.

22. Собрание государственных грамот и договоров, хранящихся в Государственной коллегии иностранных дел. Ч. 3. СПб., 1822. С. 228.

23. "Выписчиками" черкасы называли казаков, исключенных из реестра (списка, по которому в Речи Посполитой казакам выдавалось жалованье). Не вошедшие в реестр теряли права казаков и должны были стать либо крестьянами, либо мещанами.

24. РГАДА. Ф. 141. Оп. 1. Д. 13. Л. 2.

25. Там же. Ф. 210 (Разрядный приказ). Оп. 14 (Столбцы Севского стола). № 118. Л. 1-3.

26. Там же. Оп. 12 (Столбцы Белгородского стола). № 42. Л. 112.

27. Там же. № 20. Л. 39.

28. Подробнее см.: Папков А. И. Производство селитры на юге России в XVII столетии // Куликово поле: Исторический ландшафт. Природа. Археология. История. Т. 2. Тула, 2003. С. 313-323 Кулаковський П. М. Чернiгово-Сiверщина у складi Речi Посполитої (1618-1648). Київ, 2006. С. 312-336.

29. АМГ. Т. 1. СПб., 1890. № 222. С. 248-249.

30. См.: Там же. № 138. С. 166-167.

31. Там же. № 167. С. 188.

32. См.: Кулаковський П. М. Чернiгово-Сiверщина … . С. 105-106.

33. Там же.

34. Дворцовые разряды, по высочайшему повелению изданные II-м Отделением собственной его императорского величества канцелярии. Т. 2. СПб., 1851. Стб. 311-312.

35. РГАДА. Ф. 210. Оп. 14. № 117. Л. 79.

36. Там же. Оп. 12. № 53. Л. 333.

37. Танков А. А. Историческая летопись курского дворянства. Т. 1. М., 1913. C. 207; Кулаковський П. М. Чернiгово-Сiверщина … . С. 107-138.

38. РГАДА. Ф. 210. Оп. 14. № 178. Л. 47.

39. Там же. Оп. 12. № 53. Л. 62.

40. Там же. Оп. 14. № 178. Л. 45-66.

41. РГАДА. Ф. 210. Оп. 12. № 53. Л. 61-63.

42. Там же. Оп. 14. № 117. Л. 68-74.

43. Там же. Оп. 12. № 53. Л. 67-69; Оп. 13 (Столбцы Приказного стола). № 57. Л. 636-639.

44. Там же. Оп. 14. № 178. Л. 46.

45. АМГ. Т. 1. № 651. С. 606.

46. РГАДА. Ф. 210. Оп. 12. № 53. Л. 155.

47. АМГ. Т. 1. № 680. С. 625.

48. Там же. № 683. С. 626-627.

49. АЗР. Т. 5. СПб., 1853. № 15. С. 36.

50. Бантыш-Каменский Н. Н. Переписка между Россиею и Польшею … . Ч. 3. С. 70.

51. Godziszewski W. Granica polsko-moskiewska wedle pokoju polanowskiego (wytyczona w latach 1634-1648). Kraków, 1934. S. 18-20.

52. Василенко Н. П. Очерки по истории Западной Руси и Украины. Киев, 1916. С. 574-575. (Русская история в очерках и статьях. Изд. 2-е; Т. 3, Прил.).

53. См.: РГАДА. Ф. 389. Оп. 1. Кн. 597. Л. 14 об.-26; Кн. 598. Л. 223-288; Godziszewski W. Granica polsko-moskiewska … . S. 40.

54. АМГ. Т. 2. СПб., 1894. № 241. С. 151.

55. Там же. № 289. С. 181.

56. См.: Там же. № 316. С. 196-197; АЮЗР. Т. 3. СПб., 1861. № 132. С. 127-128.

57. АМГ. Т. 2. № 333. С. 212-213.

58. Там же. № 336. С. 214-215.

59. Там же. № 488. С. 301.

60. Там же. № 527. С. 325.

61. РГАДА. Ф. 389. Оп. 1. Кн. 650. Л. 2-14; Акты, относящиеся к Малороссии // ЧОИДР. 1885. Кн. 2. № 1. С. 1 (паг. 1).

62. Godziszewski W. Granica polsko-moskiewska … . S. 41-79.

63. См.: АЮЗР. Т. 3. № 102, 103. С. 98-100; № 113. С. 111-112; № 118. С. 115-116.

64. АЮЗР. Т. 3. № 105, 106. С. 101-104; № 108. С. 106-107; № 152. С. 152-153; № 155. С. 155-156.

65. Там же. № 115. С. 113.

66. Там же. № 119. С. 116.

67. Там же. № 144. С. 139; № 156. С. 156-157.

68. Там же. № 163. С. 166-167.

69. Там же. № 269. С. 337; № 286. С. 360-362; Дополнения. № 76. С. 106-107; № 86. С. 102-120.

70. АМГ. Т. 1. № 143. С. 170.

71. Там же. № 327. С. 345.

72. Там же. № 328. С. 346.

73. Там же. № 196. С. 216.

74. Там же. № 436. С. 409.

75. АМГ. Т. 1. № 333. С. 350.

76. Там же. № 424. С. 402-403.

77. Там же. № 427. С. 404.

78. Там же. Т. 2. № 494. С. 304-305.

79. Там же. № 504. С. 312; № 514. С. 317.

80. Там же. № 517. С. 318.

81. АЮЗР. Т. 3. № 2. С. 4-6.

82. АЮЗР. Т. 3. № 3. С. 6-8.

83. Там же. № 4. С. 8-9.

84. Там же. № 3. С. 7.

85. Там же. № 8. С. 15-16.

86. Там же. № 6. С. 11-12.

87. Там же. № 5. С. 9-10.

88. См.: Там же. № 7. С. 12-13; № 9. С. 16.

89. Там же. № 10. С. 17-18.

90. Там же. № 11. С. 18-19.

91. Воссоединение Украины с Россией: Док. и материалы. Т. 1. М., 1953. С. 278.

92. АМГ. Т. 2. № 171. С. 110-111.

93. АЮЗР. Т. 3. № 64. С. 67.

94. Там же. № 70. С. 75.

95. Там же. № 250. С. 316.

96. РГАДА. Ф. 210. Оп. 14. № 143. Л. 440-441.

Статья в сборнике: ПУТИВЛЬ И ПУТИВЛЯНЕ В ИСТОРИИ И КУЛЬТУРЕ РОССИИ (1500-1925 гг.) (под ред. А. И. Раздорского) стр.46-70

Материалы предоставлены специально для сайта "Курск дореволюционный" http://old-kursk.ru