авторы: А.В. Зорин А.Г. Шпилев

Курская мужская гимназия

В одном из корпусов завода «Электроаппарат» до революции размещалась Курская мужская гимназия. Это было одно из первых учебных заведений города.

Первоначально, в 1783 - 1786 годах на здесь располагалось деревянное здание Благородного училища, устроенного курским дворянством для воспитания юношества Курского и Орловского наместничеств. С 1783 г. Благородное училище переименовывается в Главное народное училище, а затем преобразуется в четырехклассную (1808 г.) гимназию. Так как до 1835 г. это учебное заведение официально находилось под управлением Харьковского университета, то в официальных документах она называлась Курской гимназией Харьковского университета.

Торжественное открытие Курской гимназии состоялось 23 февраля 1808 г. В этот день архимандрит Аполлос в присутствии профессора Харьковского университета Тимковского, директора гимназии Любарского, преподавателей и учащихся отслужил в Знаменском соборе божественную литургию. По окончанию молебна торжественное шествие под колокольный звон прошествовало в здание, торжественно освещенное в этот же день.

После пожара 1836 г. на месте сгоревшего корпуса решено было построить каменное здание. Первоначальный проект местного архитектора Грознова отвергли, и его переделал профессор Императорской Академии художеств А.П. Брюллов, брат знаменитого создателя "Последнего дня Помпеи". В 1842 г. трехэтажное здание гимназии было освящено. В этом же году ос посетил император Николай I. Освещавший это событие корреспондент

«Курских губернских ведомостей» писал: «9 числа сего сентября Его Императорское Величество Государь Император изволил осчастливить Высочайшим своим посещением Курскую гимназию. Отслушав Божественную Литургию в церкви Богоугодного Заведения и осмотрев помещение оного его Императорское Величество в половине двенадцатого часа, прибыл в гимназию, где был встречен Директором Училищ, вместе с местным Губернским предводителем дворянства и Почетным попечителем гимназии.

Принявши от директора училищ всеподданейший рапорт о состоянии Дирекции Училищ Курской губернии, Государь Император изволил обозревать здание Гимназии и со всею подробно-стию входил в положение всех частей здания.

В гимназической зале, где были собраны чиновники и воспитанники гимназии и Благородного Пансиона, Его Величество обращался к директору с вопросами о числе учащихся в каждом классе порознь, об их успехах и поведении, а при этом похвалил прекрасную наружность , добрый и веселый вид воспитанников.

Проходя между рядами учеников, Государь Император несколько раз повторял, что у них прекрасная наружность и добрый взгляд, и что Его Величество надеется, что они будут хорошо служить по окончании учения. При обозрении кабинетов, библиотеки, классов, церкви, всех комнат пансиона, больницы, гардеробной, церковной ризницы, Государь Император изволил найти везде устройство, порядок и чистоту, за что объявил Директору полное свое удовольствие. Вышедши из гимназии, Его Величество изволил пройти пешком до самого ската горы и, остановившись против гимназического дома, любовался огромностию здания. При чем изъявил свое высочайшее согласие на разведение при гимназии сада и для этой цели приказал нач. губернии увеличить посредством сноса трех смежных домов то пространство, на котором развести сад предположено.

Затем, обращаясь к директору, повторял ему вновь свое монаршье благоволение и за хорошие отзывы его об успехах и поведении учеников и усердии наставников, приказал сказать, что Его Императорское Величество ими очень доволен. Когда Государь удалился, в гимназической церкви совершено было благодарственное Господу богу молебствие с коленопреклонением и возглашением многолетия о здравии и долголетии Его Императорского Величества и всего августейшего дома».

Уцелело немного документов, относящихся к первым десятилетиям существования Курской губернской мужской гимназии. Однако, именно в силу своей немногочисленности, они и приобретают особенную значимость — каждый из них хранит какие-то яркие штрихи своей эпохи, доносит до нас живые голоса прошлого. Немало ценного о гимназии середины XIX столетия можно узнать, ознакомившись с «Книгой учащихся», охватывающей период 1834-1843 гг. и «Положением об учениках Курской губернской гимназии». Штат гимназии был невелик — почётный попечитель, директор, инспектор, законоучитель, семь старших и трое младших учителей, учитель рисования и надзиратель.

Под их руководством учащиеся получали знания по следующим предметам: «1. Закон Божий, Священная и Церковная история; 2. Российская грамматика, Риторика, Пиитика, История литературы, Логика и Славянский язык; 3. Арифметика, Алгебра, Геометрия, Щетоводство и Физика; 4. Всеобщая и Российская история; 6. Статистика Всеобщего и Российского государства; 7. Языки латинский, греческий, французский, немецкий и словесность их; 8. Чистописание, Черчение и Рисование».

Невелико было и число учащихся. Классы не имели нормированного количества учеников. Всё зависело от численности поступивших. Самым многочисленным бывал обычно 1-й класс и весьма немногие доходили до последнего. Например, в 1815 г., когда гимназия была еще четырёхклассным учебным заведением, в первом классе обучалось 41 человек, во втором — 20, в третьем — 9, а в четвертом — всего 7. В 1834 г. гимназия была преобразована и количество классов увеличилось до семи. За девять лет, с 1834 по 1843 гг., в «Книгу учащихся» были внесены записи о 291 ученике. Из них 184 являлись сыновьями дворян, а 47 принадлежали к «обер-офицерскому званию». Таким образом, большая часть учащихся (231 человек) происходила из семей помещиков и чиновничества. Следующими по численности среди гимназистов были купеческие (21 человек) и мещанские дети (15 человек).

Помимо них в гимназии обучались 1 однодворец, 1 «разночинец», 1 выходец из «приказ но служительского звания», 2 поповича, 2 «уволенных из духовного звания», 6 вольных хлебопашцев, 6 вольноопущенных крепостных, а также 2 «иностранца», чьи родители не имели российского подданства. К их числу относились 13-летний Михаил Заградин — «сын иностранца Мартина Заградина, имеющего жительство Курского уезда в деревне Мокве» (поступил в 1838 г.) и 10-летний Карл Шверцель — сын курского портного Иосифа Петровича Шверцеля, подданного немецкого княжества Нассау (поступил в 1841 г.). Судьбы гимназистов «низкого» происхождения складывались по-разному. Так, 12-летний Дмитрий Медведев — «незаконнорожденный от дворовой девицы Надежды Мефодьевой, который по увольнении господином причислен свободным хлебопашцем», — поступил в гимназию 16 августа 1841 г., окончив предварительно Курское уездное училище. Однако, уже 13 ноября 1842 г. он был исключён решением «гимназического совета «за невзнос денег за учение». Другой же вольный хлебопашец, Иван Литвинов, - «сын дворового человека Павла Казмича Литвинова имеющего жительство Щигровского уезда в селе Никольском», - не только окончил Щигровское уездное училище, не только поступил в 1834 г. в губернскую гимназию, но и прошел там «полный курс наук», получив выпускной аттестат, 25 июня 1841 г. При этом следует отметить, что графа о проступках и наказаниях против его имени пуста, зато графа о поощрениях сообщает, что при переходе в 3-й класс ему была «изъявлена от Совета благодарность», в 4-й класс он перешел с Похвальным листом, а в 5-й - с подарком за прилежание («книга и рисовальный эстамп»). Как видно, гимназические преподаватели отнюдь не страдали какими-либо классовыми предрассудками.

Что же касается исключения за невзнос платы, то по этой причине из гимназии не раз исключались и дворянские дети (например, обоянец Степан Садовский).

В целом же «до окончания курса» из гимназии выбыло 126 учеников и еще 20 было по различным причинам из нее исключено. Причин, вызывавших столь крайнюю меру воздействия, было четыре: невзнос платы за учение (9 чел.), самовольная отлучка из города (2 чел.), нехождение в класс (5 чел.), дурное поведение (2 чел.). Особняком среди исключенных стоит некий «обер-офицерский сын Александр Воронин» — напротив его имени раздраженные педагоги с нескрываемым удовлетворением вписали: «Исключен вовсе из Гимназии как за невзнос денег за учение, так и за нехождение в класс по нерадению». Некоторые исключенные (особенно за неуплату денег) позднее восстанавливались в гимназии, но разгильдяев типа Воронина, исключенных вовсе, это не касалось. Пятеро гимнастов умерли за время обучения (причина смерти не указывается), а двое (дворянские дети Федор Гривцов в 1841 г. и Иван Еськов в 1842 г.), сдав вступительные экзамены в первый класс, более по неведомым причинам в гимназию не являлись. В целом же, следует отметить, что большинство учащихся так и не прошло полного курса гимнастических наук, проведя в стенах гимназии два-три года и выбыв со свидетельством или даже без оного. Но также следует отметить и то, что все гимназисты до поступления своего в первый класс уже имели некоторое образование, полученное в уездных училищах, в «Курской Ланкастерской школе» (купцы и мещане) или «в доме родителей» (дворяне). Некоторые уже обучались ранее в гимназиях других губерний. Это неудивительно - поступающий в гимназию обязан был уже уметь хорошо читать и писать по-русски и знать первые четыре правила арифметики. Поступать ученик мог даже 6 сразу во 2 - 4 классы, в зависимости от уровня подготовленности и результатов экзамена («испытания»). Кроме того, поступающий в первый класс должен был иметь не менее 10 лет от роду.

Прием в гимназию производился в период с 1 июля по 1 августа. Родители должны были подать прошение на имя директора и предоставить свидетельство о рождении, происхождении и крещении ребенка, а также о том, «имел ли он естественную или прививную оспу». В случае, если родители мальчика не имели постоянного жительства в самом Курске, от них требовалось также «письменное обязательство...от известной, живущей в городе особы», каковая особа и должна была присматривать за будущим гимназистом. В круг ее забот входило следит за посещаемостью занятий, за чистотой и опрятностью форменной одежды, снабжать ученика необходимыми книгами и пособиями, а также «иметь вне классов Гимназии ближайший надзор за нравственностью, занятиями и успехами ученика, не допускать, чтобы он имел вещи, несвойственные его возрасту и званию».

Принятый в гимназию ученик обязан был постоянно соблюдать установленную форму одежды: «для учеников 3 нижних классов двубортные сертуки темно-синего сукна с стоячим красным воротником и фуражка темно-синего ж сукна с красным околышем; а для учеников 4-х старших классов мундир такового же сукна и с таким же воротником и серебренными петлицами».

Учащиеся должны были соблюдать строгий режим, как в стенах гимназии, так и за ее пределами. В правилах поведения, изложенных в «Положении», лишь один единственный пункт не содержит слов «ученику запрещается», да и тот звучит следующим образом: «При перемене классов позволяется ученику употребить несколько минут на приготовление к следующей лекции». На занятия должно было являться в чистом и опрятном виде, а «иметь на голове длинные или завитые волосы» воспрещалось строжайше. Без особого на то позволения инспектора гимназистам было запрещено посещать всяческие публичные собрания балы, маскарады, театры, концерты. Зато особое внимание уделялось религиозному воспитанию. Урок начинался с молитвой, которую читал старший ученик или же кто-либо из гимназистов по очереди. Все прочие должны были в это время «слушать и молиться с благоговением». Каждое воскресенье все собирались в гимназии и под руководством учителей отправлялись в церковь. В «Положении» специально оговаривалось, что «каждый ученик всенепременно обязан говеть, исповедоваться и приобщаться Св. Тайн, для чего Начальством Гимназии назначается последняя неделя Великого Поста, те же, которых родители пожелают взять из города, равно Лютеране и Католики должны представить свидетельство, уверяющее, что они действительно говели».

Самовольно отлучаться из города запрещалось «даже и в случае крайней необходимости». Летом гимназист должен был «быть непременно в своей квартире» в 8 часов вечера, зимой — в 6 часов и, как рекомендуется в «Положении», «вообще не отлучаться без особой надобности». Если же такая надобность все же возникла и на пути гимназиста встречались учителя или какие-либо городские чиновники, перед ними следовало снять фуражку «и вообще оказать им, во всяком случае, должное уважение, за упущение чего непременно строго будет взыскиваемо».

Как и во всех учебных заведениях того времени, порядки в Курской гимназии были строгими, но отнюдь не столь свирепыми, как-то обычно представляется. В выборе наказаний курские педагоги были консервативны и неизобретательны, зато педантичны и неумолимы в их применении. Обычной мерой воздействия были розги, назначаемые «по журналу Совета» за проступки, классификация которых и поглотила весь запас учительской изобретательности: «буйство в классе», «леность», «шалости», «неуспешность», «безуспешность», «нерадение», «дурное поведение», «худое поведение», «нескромное поведение», «неодобрительное поведение», «неприличные поступки». Наказывались ученики за проступки, совершённые как в пределах гимназии, так и вне её. Кара за каждый из них по отдельности или за сочетание нескольких сразу бывала одинакова. Лишь однажды преподаватели, приведённые, похоже, в состояние педагогического шока, применили более оригинальную меру воздействия, чем рядовая порка.

Сын дворянина коллежского регистратора Н.М. Масалова из с. Нижний Колодезь (Плоское) Курского уезда, 12-летний Иосаф Масалов, поступил в гимназию 18 августа 1835 г., но уже к 19 ноября настолько поразил гимназический совет, что по единогласному решению оного ему был «за чрезвычайную леность нашит ерлык с надписью Ленивый». Насколько эффективной оказалась столь неординарная мера — сказать трудно. По крайней мере, когда 8 февраля 1837 г. тот же Масалов учинил «буйство в классе», ему уже, особо не мудрствуя, просто выписали розог. Любопытно, что в отметке о его выбытии из гимназии 13 декабря '840 г. говорится, что покинул он её «при хорошем поведении».

В целом же за период 1837 - 1840 гг. в книге имеются отметки о наказании розгами 43 учащихся, причём 27 из них за эти годы подвергались порке не более одного раза. Среди прочих первенство по числу наказаний держат братья Головины, сыновья поручика М.С, Головина, помещика из с. Среднее Дорожное Старооскольского уезда. Старший из них, Николай, поступил в гимназию II лет в 1835 г.; средний, Семён, поступил десятилетним в 1837 г., а младший, Алексей, начал своё обучение здесь также 10 лет от роду, но уже в 1840 г. Из них Николай, окончивший курс в 1842 г., был высечен четырежды: 6 сентября 1838 г. «за неприличные поступки», 9 декабря 1838 г. «за неуспешность и неприличное поведение», 19 августа 1839 г. «за дурной поступок» и 10 декабря 1839 г. разом «за нерадение, леность, нескромное поведение». Семён же «за неуспешность в учении и неприличное поведение наказываем был розгами» 22 января, 24 марта, 6 сентября и 9 декабря 1838 г. (последние два раза, как легко заметить, одновременно со старшим братом и за те же проступки), а также 17 февраля и 16 мая 1839 г. А вот напротив имени младшего из братьев, Алексея, отметок о наказаниях нет вовсе — подействовал устрашающий пример старших Головиных?

Впрочем, судить о действенности подобного рода экзекуций на основании одних лишь сохранившихся скупых записей журнала трудно, хотя встречаются и любопытные примеры. Так, сын уроженца Воронежской губернии майора И.А. Бабанина, 12-летний Николай (поступил в 1835 г.), отведал розог дважды — «за дурное поведение и леность» 22 января 1838 г. и «за неуспешностъ и худое поведение» 16 мая 1839 г. (причём оба раза в компании с неутомимым Семёном Головиным). И при этом он, однако, покинул гимназию в 1842 г. «при очень хорошем поведении».

В любом случае с удовлетворением следует отметить, что тот период в Курской гимназии отнюдь не был царством сплошного педагогического террора, как того, казалось, следовало бы ожидать. Если записи в журнале отражают реальную картину (а сомневаться в этом нет оснований), то выходит, что телесные наказания применялись сравнительно редко и, видимо, в крайних случаях. Даже лидирующего по числу наказания Семёна Головина секли самое большее 4 раза за учебный год (1838-1839). Обычно же гимназисту вполне хватало одной-единственной порки, чтобы он в будущем всячески избегал повторного знакомства с розгами. И это ему, как правило, удавалось. Гимназический совет, по крайней мере в тот период, явно стремился не злоупотреблять телесными наказаниями и был в назначении их весьма осторожен. Это имело под собой веские основания, поскольку подчас применение розог приводило к скандальным последствиям. Так, 16 мая 1839 г. «за неуспешность и худое поведение» был высечен 11-летний Григорий Аммосов, сын майора И.Т. Аммосова, помещика из д. Тимофеевки Курского уезда. А уже 19 мая он и его старший брат Николай были исключены из гимназии «за самовольную из города отлучку».

Очевидно, жестокое и, быть может, несправедливое наказание, толкнуло мальчиков к побегу из гимназии. Однако, к чести преподавателей и гимназического совета, следует отметить, что уже 10 августа братья Аммосовы, были восстановлены в гимназии и успешно закончили обучение в 1843 - 1844 гг.

Впрочем, ещё более осторожно и вдумчиво решал Совет вопрос о наградах и поощрениях. Тут преподаватели позволяли себе несколько большее разнообразие, но проявляли куда большую скупость. Прилежание учащихся не оставалось без внимания: при переводе в следующий класс ученик мог получить либо «изъявление благодарности от Совета гимназии», либо Похвальный лист, либо ценный подарок (книга, «математический инструмент», атлас, ящик красок, «рисовальный эстамп»). Иногда награждали Похвальным листом и подарком одновременно.

Но счастливцев, удостоенных наград, бывало весьма немного. Из их числа подлинной живой легендой гимназии несомненно должен был стать Софрон Красноперое, сын коллежского регистратора из г. Лохвицы Полтавской губернии. В Курскую гимназию он поступил в 1837 г. и уже переходя во 2-й класс удостоился Похвального листа, а сам «Его Императорское Высочество Великий Князь Александр Николаевич изволил пожаловать золотые часы за поднесение нарисованного им портрета Его Высочества». В третий класс гимназист, отмеченный вниманием будущего императора Александра II, перешёл с Похвальным листом и «подарком математического инструмента», в четвёртый — «с подарком Атласа», а в пятый — «с Похвальным листом и книгою». Однако, по неизвестным причинам, этому отличнику пришлось покинуть гимназию до окончания курса.

К числу поощрений следует отнести также награждение золотыми и серебряными медалями тех, кто успешно заканчивал все семь классов (правда, за рассмотренный период ни одною кого случая отмечено не было). Кроме того, ученикам старших классов разрешалось пользоваться гимназической библиотекой — но за поручительством кого-либо из учителей.

Беднейшим ученикам, «известным своим прилежанием и благонравием», бесплатно выдавали учебники. Из числа «отличнейших по прилежанию и поведению» избирали старост класса — старших учеников, которые должны были проверять готовность товарищей к урокам. Вообще же их обязанности состояли «в совершенном исполнении приказаний своего Начальства, в отклонении учеников от худых наклонностей, а о неисправных доносить Начальству». Надо полагать, что гимназисты, добросовестно исполнявшие подобные обязанности, не пользовались особой популярностью среди однокашников.

Занятия в гимназии проводились ежедневно по шесть часов в день с перерывом на обед. В день было лишь четыре урока, но зато каждый из них продолжался по полтора часа. Старшие классы освобождались от занятий в среду после обеда.

Согласно установленным правилам, гимназист должен был «взявши книги, тетради и все нужные для утренних занятий учебные пособия ... идти в Гимназию в порядке и совершенном приличии. Пришедши в Гимназию за 1/4 часа до начала учения отдать Швейцару шинель, сесть на определённом месте и заниматься повторением уроков». Без позволения старшего ученика или надзирателя вставать с места и выходить из класса было запрещено. Почти кладбищенские тишина и покой были, похоже, идеалом курских педагогов. Ученикам воспрещалось «заводить с товарищами какие либо споры, посторонние разговоры, мену и покупку вещей и т. п.». Недостижимость подобного идеала, однако, понималась и самими учителями даже в то время: те же правила предписывали ученикам выходить из классов «по данному знаку, соблюдая возможный порядок и тишину». Сдержать рвущихся с урока школьников в чинном строю изначально представлялось делом безнадёжным.

Учебный год продолжался с 1 августа по 1 июня, после чего наступали «летние вакации», длившиеся всего один месяц. В июле учеников ждали переводные экзамены. Взамен современных зимних каникул гимназисты освобождались от занятий на Рождество с 23 декабря по 7 января, а весной отдыхали последнюю неделю Великого поста и неделю Пасхи.

Традиционно сложилось представление о гимназии, как о косном, консервативном учебном заведении, с жёстким и даже жестоким внутренним распорядком. Отчасти подобные представления основываются на мемуарных источниках.

Относительно Курской мужской гимназии подобные источники сохранились лишь применительно к несколько более позднему времени. Практически все они так или иначе затрагивают колоритную фигуру её тогдашнего директора Даниила Григорьевича Жаворонкова (1819 - 1901), занимавший эту должность в течении 56 лет и достигшего на этом посту чина тайного советника. Эти воспоминания отражают не только личные качества директора, но и атмосферу, сложившуюся в гимназии к середине XIX в., атмосферу, которая, отчасти, сохранялась вплоть до начала нового столетия.

Известный математик, профессор И.И. Чистяков, вспоминал: "В царствование Николая I Жаворонков окончил Харьковский университет и имел шансы сделать блестящую карьеру. Сначала он получил место библиотекаря Харьковского университета, а затем, очень скоро, — директора Курской гимназии.

С этой должностью соединялось тогда и начальствование над всеми школами губернии, а когда позже была открыта Кур' екая женская гимназия, то и она попала под его начало. Директор сразу показал себя очень строгим, даже жестоким администратором, но скоро и потерпел за это серьезную аварию.

По введенным им правилам ученики пансиона, совершившие какую-либо провинность, оставлялись без обеда, но должны были присутствовать за обеденным столом. Обходя однажды обедающих, Жаворонков подошел к месту, где сидел пред пустыми тарелками ученик VII класса Артюхов, наказанный за какой-то проступок. Остановившись около него, Жаворонков стал над ним издеваться, причем как-то коснулся и его отца.

Пылкий молодой человек, не стерпя насмешек, схватил тарелку и ударил ею директора по голове, причем рассек ему на лбу кожу. Поднялась невообразимая суматоха; Артюхов был заключен в карцер, а Жаворонков удалился в свою квартиру и вызвал врача. Ранение оказалось неопасным, но от него у Жаворонкова на всю жизнь остался на лбу шрам.

Немедленно он сам сообщил о произошедшем в Петербург.

Оттуда пришло "высочайшее повеление": дать Артюхову 100 розог, а по выздоровлении отправить рядовым на Кавказ. Такое жестокое наказание и в те времена назначалось лишь уголовным преступникам за серьезные преступления, в школах же, хотя там и практиковалось сечение розгами, не применялось. Но в данном случае приговор был исполнен в точности; был собран весь персонал гимназии и произведена жестокая экзекуция.

С тела Артюхова быстро клочками слетела кожа и удары розог сыпались по обнаженной спине, отчего она вздулась, как подушка, и залилась кровью. Почти все присутствующие при первых же криках Артюхова разбежались. Вопли засекаемого мальчика были слышны далеко от гимназии.

Но он остался жив, после продолжительного пребывания в лазарете выздоровел и, согласно приказу, был отправлен солдатом на Кавказ. Там он отличился, получил офицерский чин и вернулся с полком в Курск, где и познакомился, в числе других офицеров, с моими родителями.

Жаворонков за понесенное оскорбление получил какую-то награду вне очереди. Начальство продолжало и далее щедро награждать его чинами и орденами, но служебная карьера его была на этом кончена. Никакого движения по службе "битый" по понятиям той эпохи, да и много позже, иметь уже не мог. Он остался на всю жизнь директором Курской гимназии, причем в конце службы получил даже чин тайного советника и высокие ордена, которых на этой должности давать не полагалось...

За оценкой успехов и поведения по четвертям года директор следил лично с крайней требовательностью к педагогам и переводы из класса в класс производил с большой строгостью ...

Время выпускных экзаменов, так называемых "испытании зрелости", переживалось родителями оканчивающих со страхом и трепетом: даст "Давило" аттестат сыну или нет? ...

Жаворонков ревностно исполнял все реакционные циркуляры министров гр. Д. Толстого и особенно Делянова, ограничивающие прием в гимназию ... он немедленно закрыл имевшиеся при ней приготовительные, а затем и параллельные классы; стал отказывать в приеме "кухаркиным детям" — т. е. вообще сыновьям бедных родителей и пр. Особенно строго взыскивалась им плата за учение; просрочившие очередной взнос увольнялись, причем плата все же взыскивалась, так как Жаворонков иначе задерживал документы. Внесшим же потом, хотя и скоро, плату директор предлагал поступать вновь уже как посторонним лицам, т. е. с экзаменом из всех предметов.

Держался Жаворонков надменно; ходил величественной походкой с высоко поднятой головой. В разговоре с ним его необходимо было именовать "Ваше Превосходительство". Речь его была напыщенна, отрывиста и редко приятна для собеседника".

Однако случаи, подобные происшествию с Артюховым, были из ряда вон выходящими событиями, почему и отражались столь ярко в мемуарной литературе.

Преподаватели же гимназии отнюдь не представляли собой унылого ряда косных ретроградов. Среди них можно назвать, например, физика А. Снегирёва, предложившего проект первого в мире управляемого аэростата или преподавателя естествознания A.M. Мизгера, труды которого по геологии и фауне Курской губернии не утратили своего значения и до сегодняшнего дня.

В любом случае, учебное заведение, давившее всякий проблеск мысли, не могло бы дать среди своих выпускников такую плеяду выдающихся деятелей науки, как произошло то в курской гимназии. Среди её воспитанников разных лет — академики А.А. Банков (металлургия и химия), Н.М. Дружинин (история), С.А. Лавочкин (авиаконструктор), Н.М. Федоровский (минералогия), профессора В.В. Алехин (геоботаник), В.П. Ветчинкин (физика и математика), В.Н. Оболенский (метеорология), М.И. Гуревич — один из создателей знаменитых МИГов.

Далеко не всякая современная школа может похвастаться подобным «послужным списком».

После Октябрьской революции школьные занятия в Курской гимназии были прекращены и возобновились только в 1922 г. В здании гимназии открылась школа №4. Обучение было совместным (мальчики и девочки). По воспоминаниям С.Н. Романовского многое в интерьере и оборудовании школы сохранилось с дореволюционной поры. Так, в вестибюле у лестницы все еще стояли огромные мраморные статуи Аполлона Бельведерского (слева) и Афины Паллады (справа).

На первом (полуподземном) этаже находились гимнастический зал, душевые, раздевалки, антропометрический кабинет, квартиры техников, учителей и, около главного входа, директора. На втором этаже - классные комнаты, кабинеты физики и химии, библиотека и туалеты. На третьем — где до революции размещались интернат для гимназистов из губернии и домовая церковь — Дом работников Просвещения и зрительный зал.

Преподаватели старались сплотить учащихся, создать устойчивые школьные традиции. Так, первый заведующий школы Нестор Федорович Шмырев после окончания учебного года устраивал выпускному 9-му классу экскурсию в урочище Шуклинка. Чтобы девятиклассникам было не скучно, с ними шли 7-й и 8-й классы. Выходили рано утром, шли колонной, которую сопровождал духовой оркестр.

Расположившись на живописном берегу Тускари школьники веселились и отдыхали часов до четырех дня. Время от времени оркестр играл вальс, польку или кадриль, дети купались в реке, собирали грибы, затем так же колонной возвращались домой.

В 1930 году в первый класс школы №4 имени В.И. Ленина поступил Н.Ф. Логачев. По его словам никаких мраморных статуй в вестибюле уже не стояло, а от дореволюционной обстановки оставались лишь две зеркальные колонны.

Он проучился в бывшей гимназии лишь один год. В мае 1931 г. здание было передано военным для размещения учебной части тяжелого артиллерийского полка. Школьники были распределены по разным учебным заведениям. Одни из них обучались в школе №3 (бывшая 2-я женская гимназия, располагавшаяся на месте современного УВД), другие в ведомственной железнодорожной школе №39, действовавшей при Управлении Киево-Воронежской железной дороги (современное Управление ФСБ по Курской области - в школе №11 (бывшее общежитие духовной семинарии , с 1949 г. школа № 25, современный финансово-экономический институт).

Во время Великой Отечественной войны здание бывшей гимназии сильно пострадало, от него осталась только коробка, но в ноябре 1945 г. было принято постановление Совета народных комиссаров о развертывании в Курске производства низковольтной аппаратуры для шахт и черной металлургии. Этим постановлением для цехов завода передавались строения Знаменского монастыря, помещения сельхозтехникума и здание бывшей мужской гимназии. Развертывание завода происходило в рекордно сжатые сроки, так как его курировал непосредственно Л.П. Берия. В начале 1950-х гг. над зданием гимназии надстроили еще один этаж, а в 1960-х гг. к старому гимназическому корпусу был пристроен новый корпус завода "Электроаппарат".

На обложке:

Здание Курской мужской гимназии.

Современный вид. Фотография Е.В. Шпилевой. 2000 г.