автор: М. ЛАГУТИЧ.

Так крупнейший советский поэт Николай Николаевич Асеев отзывался о своей родине, небольшом городке Льгове. Мало кто из литераторов так тепло вспоминал о своем детстве, как Асеев. Обычно, это делает окружение знаменитостей и эти воспоминания не всегда правдоподобны. А тут сам поэт сказал " …впечатления детства остаются самыми яркими и откладываются в памяти гораздо прочнее, чем впечатления других - последующих возрастов". Но он так никогда и не назвал имен друзей детства, с кем проводил время в совместных играх, походах по конопляному полю или купанию в реке.

Однако детство поэта не было таким уж безоблачным и безмятежным. Прежде всего, при живом отце он рано осиротел. Отец завел другую семью и в воспитании сына участия не принимал. Да и по духу он был чужд впечатлительному и одаренному фантазией мальчику. Страховой агент был человеком конкретным и не совсем удачливым. Много лет спустя Николай Асеев вспомнит такой эпизод:

"Мы с отцом собрались к заутрене. Встали ранним - рано, сели на крылечке, дожидать первого удара колокола к службе. И вот, сидя на этом деревянном крылечке, глядя на конопляник и соседскую слободу, я вдруг понял, как прекрасен мир, как он велик и необычен. Дело в том, что только что взошедшее солнце вдруг превратилось в несколько солнц - явление в природе извечное, но редкое. И я, увидев нечто такое, что было сродни рассказам деда, а оказалось правдой, как - то весь затрепетал от восторга. Сердце заколотилось быстро - быстро.

- Смотри, папа, смотри! Сколько солнц стало!

- Ну что из того? Разве никогда не видал? Это - ложные солнца.

- Нет, не ложные, нет, не ложные, настоящие, я сам их вижу!

- Ну ладно, гляди, гляди!…"

О матери, умершей очень рано, воспоминаний вообще нет.

Повзрослев он говорил, что самое лучшее в себе взял от деда с бабушкой. Судя по его воспоминаниям, они были действительно личностями неординарными. Она - сказительница и певунья непревзойденная.

"…И все же главным моим воспитателем был дед. Это он мне рассказывал чудесные случаи из его охотничьих приключений не уступавшие ничем по выдумке Мюнхгаузену. Я слушал разинув рот, понимая, конечно, что этого не было, но все же могло быть…"

Дед - Николай Павлович Пинский имел чин губернского секретаря. Работал смотрителем уездной больницы. Эта должность была чисто хозяйственной. По всей видимости имел характер совсем непростой, независимый, возможно и неуживчивый. Судя по архивным данным занимался дачей денег под проценты.

В 10 лет Николай Асеев поступает учиться в Курское реальное училище. Но лето оставалось за Льговом. В училище появляются его первые пробные стихи, он увлекается театром, учится танцам. Но главное, студенческая среда увлекает вольнодумством, революционным порывом.

Большое влияние на него оказали преподаватели словесности А.Е.Данилевич и А.Г.Соколов, именно они привили любовь к русской литературе и были первыми критиками его ученических стихов. 20 апреля 1909 года его допускают к экзаменам и вскоре вручают аттестат за номером 740.

Закончились годы учебы в училище и перед отъездом в Москву он в последний раз отдыхает в Льгове. И что же? 23 мая 1909 года его с группой друзей арестовывают за громкое пение революционных песен в городском саду. Этим они нарушили постановление Курского губернатора. И это был уже не первый арест.

В феврале 1927 года, вместе с Владимиром Маяковским он посетил Курск. Показывал другу достопримечательности, рассказывал историю города. А потом вместе выступали перед горожанами. Асеев вдохновенно читал свои уже ставшие известными произведения "26", "Синие гусары", "Через головы критиков". Но Льгов он так и не посетил. Не было времени, да и не к кому было ехать. Родных уже не стало, а с друзьями детства давно связь прервалась.

Прошли годы, Николай Асеев стал известным поэтом и только в конце сороковых годов стала налаживаться переписка с льговскими краеведами. Самым интересным является письмо от 29.01.49г. Многие мысли из него он повторит в своей автобиографии:

"…Курская область – древний рубеж России, принимавшая на себя удары ордынских набегов первою. Была щитом всей нашей земли. И недаром в названиях ее поселений до сих пор звучат забытые смыслы. Взять хотя бы имена ее городов: Рыльск, Суджа, Обоянь, Путивль - все это дышит какой - то забытой историей. Рыльск врылся в землю, защищая ее от набегов, Суджа - место разборов дел округи. Обоянь несет в себе значение объятости, обаяния, т.е. власти, обладания. О Путивле говорить не приходиться - он еще в "Слове о полку Игоревом" упомянут. Также звучат историей и многие другие названия. Даже названия сел у нас необычно образны: Люшенка, Сугрова, Городенск, все они что - то значили первоначально: большинство из них овеяно какой - то поэтической образностью. Что касается самого Льгова, то смысл его имени тоже нужно отыскать и разгадать исторически. То ли это было древнее поселение Ольгово, то ли даны были ему какие - то льготы. И отсюда его название… Все это значительно и интересно не только для Курской области, но и шире. Я рад. что находятся земляки, любящие свою Родину и желающие поднять с наших мест дымку исторической затуманенности.

Что касается моей особы, то сведения обо мне весьма просты. Я родился и провел свою юность в домике, что выходил окнами на выгон перед слободкой прямо в конопляное поле… Справа был квартал занимаемый помещиком Борзенковым. Слева был домик, помню фамилию Воробьевых. Дед мой, Николай Павлович Пинской был смотрителем городской больницы. Он был страстный охотник, рыболов, пропадал по неделям в полях и на реке. Он сам был из Орла: бабка Варвара Степановна Пинская была еще крепостной крестьянкой, вышла замуж за деда по страстной любви: он ее, кажется, и выкупил из неволи. Мать умерла рано, отец - страховой агент, все время был в разъездах. Да и женился он во второй раз скоро, так что дед и бабка собственно и были моими воспитателями. От деда я получил в наследство любовь к воле, к полям и лесам: от бабки - рассказы о крепостном праве, о давней жизни и быте. Она была неграмотна, но памятью обладала превосходной. Была добра, работяща и в молодости, должно быть, очень красива. Моя память о Льгове самая добрая. Несмотря на то, что быт в нем тогда был довольно таки страшноватый, как и во всех уездных городах России: власть исправника почти неограниченная в своем произволе, купечество из старообрядцев, кулачные бои, горькое похмелье ремесленников, самодурство и чванство окрестных помещиков. Но густые заросли конопли, в которую мы мальчишками забирались как в девственный лес. Но близость лесов и свежее дыхание реки, близость к народу, умному и работящему, окружающие меня с детства, были сильней других впечатлений. И городок наш веселый на взгорье, с базарами и говором окрестных крестьян, и парк с тысячами соловьев, и заросли ежевики над берегами Сейма, на песчаных берегах которого мы ребятами зажаривались дочерна. И пусканье змеев под облаками, и игры в плиты на дорожке перед домом с соседними ребятишками, - все это стало светлым образом детства. Обо всем этом я храню память и благодарность, как о свежем начале жизни.

…Напишите мне про Льгов нынешних дней, про ваш быт и жизнь, а я действительно уже давно подбираюсь к этой теме. Мною начата вещь под названием "Курская аномалия", не только о руде и железе грунтовых, но и о бесценной руде человеческих сердец, о крепкой железной жиле, на которой стоит наша область, - железной жиле выносливости, мужества и силы народной…

Ваш земляк

Ник. Асеев".

Расширяет наше представление о детских годах поэта и письмо от 07.03.61г. адресованное пионерам поселка Селекционный Льговского района:

"Уважаемые ребята! Я вам искренне говорю, что топор, пила и лопата - любят утреннюю зарю! Освещает она на совесть их сияющие дела, и блестят они , запунцовясь: лопата, топор и пила.

Я нарочно выписываю эти стихи в строку, чтобы вам яснее стало, о чем они говорят. А говорят они о том, что труд становится блестящим, когда он начат рано, еще при утренней заре, которая и отражается в самых простых орудиях труда - пиле, лопате, топоре.

Это - не нравоучение, не урок, а ощущение самим поэтом трудового усилия на ранней заре. И на ранней заре утра и на ранней заре возраста.

Что же вам написать о Льгове? Я там не был давно и, наверное, он не тот, каким был при мне. Ведь это была почти деревня. На всей нашей улице было только три дома под железными крышами. Остальные под соломенными. Лучше всего было на реке Сейм или как его называли местные жители - "На Семи". Самое большое впечатление у меня осталось от того, как я переплывал в первый раз восьмилетним мальчонкой реку туда и обратно. Это было на краю города, там, где был острог. Берег там высокий, песчаный и в нем гнездились стрижи. Мы их не трогали. Они считались "святой" птицей. Переплыл я реку со страхом и трепетом, а вдруг судорога ногу сведет! Но, переплыв и наевшись росшей на берегу ежевики, уже осмелел и назад плыл уверенно. О курском прошлом я написал целый ряд стихов - из них вы можете узнать все мною запомненное…"

Нелегкой, бурной, интересной была жизнь Николая Асеева. Но никогда он не забывал родные курские края:

Михаил Лагутич, член Союза журналистов России.

Электронная версия статьи подготовлена по материалам предоставленным автором специально для сайта www.old-kursk.ru