авторы: А.В. Зорин, А.И. Раздорский

ГЛАВА VI

Хронограф украинных земель

Степные грозы

И после того, как ослабла угроза со стороны Речи Посполитой, главной опасностью для украинных селений по-прежнему оставались татары и воровские черкасы.

Летом 1623 г. в Ливнах Ибрагим-паша дал шертную запись от имени крымского хана Магмед-Гирея. Крымцы обязались не нападать на украинные российские города и не громить станичников. Такая клятва, конечно, не гарантировала прекращения. татарских набегов, но теперь крымцам приходилось действовать «искрадом», «резвым делом» - их набеги были личными предприятиями отдельных вожаков. Они пускались в набеги на свой страх и риск, таясь от ханских властей, а то и вступая с ними, в, открытый конфликт. Примером тому служит набег знаменитого Урак-мурзы, в борьбе с которым снискал наибольшую славу И.А. Анненков.

Для похода на русские рубежи Урак-мурза (князь Пётр Урусов) собрал не только своих наездников Белгородской орды. К нему примкнули своевольный крымский Шебаш-мурза, мурзы Амет и Албашин, знаменитый азовский вож Клыч-мурза. В Крыму в тот момент было междуцарствие, чем и воспользовались воинственные мурзы. Русские послы А. Усов и С. Угодский знали о подготовке набега и по их просьбе хан Магмет-Гирей пытался его предотвратить. Однако его посланцев прогнали, некоторых ранили, а двоих даже убили,

О появлений на Муравском шляхе идущего мимо Белгорода чамбула в 500 всадников курскому воеводе С. М. Ушакову вестовщики сообщили 4 июня 1623 г. Это оказался лишь авангард основных сил Урак-мурзы. Известив о появлении татар воевод в Мценске, Ливнах и Осколе, Степан Ушаков выслал на Пахнуцкую дорогу казачьего голову Василия Торбеева и стрелецкого голову Плакиду Тимирязева с отрядом в 300 детей боярских, 200 казаков и 100 пеших стрельцов с огненным боем. Татары стремительно ворвались в Орловский, Карачевский, Мценский и Волховской уезды, опустошая всё на своём пути. У деревни Согола-евой Орловского уезда они столкнулись 9 июня с мценскими ратниками, которым удалось захватить языка. Между тем Ушаков выслал на подмогу своему отряду всех остававшихся в Курске детей боярских и 50 стрельцов.

Во главе их был поставлен Иван Антипович Анненков. Отряды объединились 15 июня и вскоре настигли за Сеймом отступающих в степи татар. Опьянённые удачей И нагруженные богатой добычей, татары шли «свалясь все вместе» — крылья орды, обычно распускаемые для грабежа, соединились с основным её корпусом. Не решившись атаковать ордынцев сразу, Анненков следует за ними, выжидая удобного случая для нападения. Ему удалось опередить татар и преградить им путь у Думчева Кургана. Здесь, на рассвете 16 июня, крымцы атаковали курян. Вначале бой шёл в конном строю, но затем пришлось спешиться и «биться пехотою». Слаженные залпы стрелецких пищалей положили на месте немало неприятелей. Но крымцы, выставив заслоны, старались прикрыть бегство в степь основных своих сил. Это им, в конце концов, удалось. Урак-мурза повёл свой кош дальше по Муравскому шляху. На ночлег он расположился в 20 верстах от Белгорода. Анненкову и его ратникам вновь удаётся опередить врага. В Белгороде он оставляет измученную стремительными переходами пехоту и прочих «истомных людей». К нему присоединяются свежие силы белгородцев. С ними он преследует татар ещё три дня подряд. У реки Мерчик он пытается атаковать татарский стан ночью в пешем строю, но план этот проваливается, так как «вожи» заблудились в темноте. Наконец Урак-мурзе удаётся вывести свой потрёпанный загон из «крепких мест» в открытую степь и 22 июня куряне прекратили погоню. За эту погоню и битву у Думчева Кургана Иван Антипович удостаивается чести стать сеунщиком и получает в награду от царя «девять рублей и сукно доброе» [Новосельский 1948: 152-153].

Продолжаются мелкие набеги отрядов в 150—500 всадников. Набеги происходят по всей территории от Белгорода до Мордовии. Татары приходят по Изюмскому и Кальмиусскому шляхам. Так, 15 июля 1625 г. они налетели на деревню Косинскую в Оскольском уезде на реке Орлике, 16 июля появились в Новой Слободе Белгородского уезда на реке Короче, а 18 июля их настиг и разгромил стрелецкий и казачий голова И. Кобыльский. Перехватив крымцев за Осколом у верховий речки Красной, он успешно рассеял чамбул, отбив полон и захватив языков.

В 1627 г белгородские вестовщики сообщили о подготовке к набегу татарского чамбулав 1 000 наездников. В июне этот отряд действительно был замечен в степях. То оказалось временное скопище нескольких загонов, каждый из которых затем действовал самостоятельно. Так, 7 июля 30 татар напали на 300 валуйчан косивших сено на речке Палатовой, а 9 июля на полях деревни Устенки был разбит чамбул из 84 человек. Казачий голова И. Кобыльский преследовал степняков и настиг их в 300 верстах от Белгорода за Донцом на реке Береке. Крымцы были разбиты, полон освобождён, в Белгород приведено 8 татарских языков. Эти пленники поведали, что изначально в их чамбуле было 170-180 всадников, но потом они разделились. Одни пошли к Белгороду, другие — на Валуйки, а действовали татары «утаясь от мурз, украдом для добычи». Вслед за тем 18 июля 200 татар появились под Осколом. В том же году крымцами и азовцами был захвачен Святогорский монастырь. Все монахи уведены в полон [Новосельский. 1948: 154—156].

В 1628 г. воевода Г. К. Юшков вновь посылает Анненкова против татар. Двинувшись в сторону Белгорода, верстах в ста от Курска казачий голова сталкивается с грабящими сёла кочевниками. Искусно охватив стан крымцев, И. А. Анненков одновременно ударил по нему со всех сторон. В результате битвы «татар побили и коши татарские, и сёдла, и саадаки, и котлы совсем взяли, и языки поимали, и полон отбили». В том же году Анненков перехватывает степняков в 10 верстах от Курска на берегах реки Виногробли и, разбив наголову, берёт в плен их предводителей [Танков. 1913: 185; ПИВЕ. 1995: 46].

Рис. 18.

Кольчуга эпохи позднего средневековья, обнаруженная в 1992 г. в торфянике под Рыльском вместе с останками погибшего всадника. В настоящее время находится в частном собрании.

В апреле 1629 г. чамбул из 40 татар пронёсся по Путивльскому уезду. В апреле 1631 г. татарские загоны вновь двинулись по Кальмиусской сакме - 23-24 апреля под Белгородом появились загоны в 20-30 наездников; 27 апреля 50 татар прошли деревню )льшанку в 30 верстах от Оскола; а 29 апреля была обнаружена сакма, пробитая чамбулом из 700 всадников - «а бита сакма на полдесятины дочерна». Разведчики проследили, как этот загон разделился. Часть татар свернула на Изюмский шлях уйдя в Курский и Белгородский уезды. Уже 29 апреля «на ранней заре» татары сбили сторожу в 40 верстах от Курска на реке Хон а следом за тем 300 степняков ворвались в деревню Картавцову. Одновременно с этим другой чамбул угонял полон в белгородском уезде. К 1 мая 150—200 татар появились под Ливнами. Для борьбы с набегом из Оскола на Кальмиусский шлях был выслан отряд Б. Митрофанова в 450 человек. Он четыре дня простоял на берегах Убли на шляхе, но татары успели ускользнуть до его прихода. Однако Митрофанову удалось всё же перехватить 200 крымцев, возвращавшихся из-под Ливен. Он врасплох атаковал их стан в верховьях Грязной Потудани на утренней заре 4 мая, перебил 70 человек, захватил 6 языков и освободил 90 пленников. В тот же день ещё полсотни татар были перехвачены и разбиты на Осколе отрядом из 30 голубинских казаков [Новосельский. 1948:206].

Но чем дальше, тем организованнее и крупнее становятся набеги, а во главе грабящих чамбулов появляются уже не своевольные вожаки, а видные крымские мурзы. Крымское ханство вновь выходит на тропу войны. Причиной тому было новое обострение в отношениях между Московским царством и Речью Посполитой.

И после окончания Смуты отношения между Россией и Речью Посполитой оставались довольно напряжёнными. Отряды черкас стояли для порубежных воевод на одной доске с татарами. Согласно «Росписи белгородским сторожам» за 1623 г. семь из 15 сторож имели своей целью выслеживать не только татар, но и черкас, которые являлись в Белгородский уезд как с запада, так и с юга. по татарским сакмам. Судя по аналогичной росписи за 1629 г ситуация на Поле за прошедшие годы ничуть не изменилась. Стычки с черкасами были столь же привычны служилым людям, как и столкновения с татарами.

Летом 1622 г. белгородскому воеводе Григорию Тюфякину стало известно, что известный запорожский полковник Михаил Пырской с отрядом в 2000 черкас намерен выйти «под Посольскую дорогу», а затем повторить свой рейд на украинные города. Обеспокоенный воеводатотчас велел жителям уезда «быть в осаду». Однако подобные тревоги были редки. Куда чаще происходили мелкие стычки с небольшими шайками разбойников.

Например, 6 мая 1627 г. за валуйскими станичниками Федором Корякиным с товарищами на реке Осколе у Сурового ерка гонялось более 20 черкас. А 5 июня 1631 г. белгородский воевода Яков Дашков сообщал в Москву о разгроме черкасами сторожи атамана Григория Кайдалова. Сторожа из 10 человек выехала на Поле 1 мая, а 8 мая в Белгород вернулись два станичных ездока Василий Доминский и Павел Евдокимов (Овдокимов) и вож Иван Болховитин. У Доминского была прострелена пулей грудь, а у Евдокимова было разрублено саблей левое плечо. Они поведали, что черкасы напали на них уже 2 мая на Удах в 60 верстах от Белгорода. Двое станичников были убиты, раненых черкасы бросили. Раненых, находившихся без сознания, черкасы не тронули, а вожа Болховитина, поймав, ограбили и избили до полусмерти. Остальные станичники, бросив лошадей, убежали и добрались до города только 11 мая [Папков. 1998 б: 63].

Вновь, как и в конце XVI в., черкасы начали подстерегать и грабить русские посольства. В 1624 г. царский посол в Крыму Яков Дашков и подьячий Василий Волков послали толмача Гаврилу Гильдеева и ливенского вожа Андрея Сытникова в Москву, сопровождать татарина Денкула Батыева с ханской грамотой. У Молочных Вод на посольство налетели запорожцы и схватили Сытникова. Толмач Гильдеев и татарин ускакали. Казакам пришлось гоняться за ними по степи. Наконец, погоня вернулась и с торжеством показала пленнику одежду и лошадей беглецов. Спустя два дня Сытников сумел бежать. Прибыв 24 марта в Валуйки, он сообщил воеводе Владимиру Ляпунову о том, что в лагере на Молочных Водах он видел 700 запорожцев, в верховьях Тора находилось ещё 800 черкас, а под Святогорским монастырём черкасы строили суда для плавания по Донцу и их, по словам монахов, также было около 700. Тотчас по получению грамоты из Валуек, 7 апреля оскольскому воеводе Никифору Плещееву было приказано «послати к урочищам станицы и велеть про черкас проведывать подлинно, на Молочных Водах и на Тору и у Святых Гор многие ль люди черкасы стоят и отколе те черкасы, и сколь давно на те места пришли, и куды их походы чаять, и хто у них в полковников». 25 апреля 1624 г. воевода докладывал в Москву, что чёрный поп Афанасий и святогорские монахи подтвердили рассказ Сытникова, но черкасы уже ушли от монастыря [Папков. 1998 б: 64].

Продолжались и мелкие пограничные стычки'во время грабительских набегов казачьих шаек на порубежные селения. Весной 1631 г. особенно небезопасно было в окрестностях Валуек. Здесь сначала появились небольшие пешие черкасские шайки человек по десять. Обнаружить их было трудно, поскольку пешие не оставляли, в отличие от конных, хорошо различимый в степи след. Им удалось украсть немало лошадей в пригородных слободах. За конокрадами последовали более крупные отряды. Вечером 11 мая возле «Огибного бояраку, от Валуйки верст за тритцать» черкасы напали на семерых белгородцев, ехавших в Валуйки. Пушкари Семён Маршалков и Иван Павлищев были захвачены в плен, прочие разбежались. Продержав пленников до ночи в своём лагере, черкасы затем их отпустили. Пушкари лично видели на стоянке 11 казаков, но по размерам стана и по разговорам черкас пришли к выводу, что всего в отряде более 60 человек. Маршалкова они особо расспрашивали «про Валуйский уезд и про слободы, и он де, Сенька, сказывал им, что валуй-ских деревень и слобод не знает. И те де, государь, черкасы ему, Сеньку, говорили, что узнаем де мы валуйских деревень и слобод сами». Это было особенно тревожно, и уже 12 мая, тотчас после возвращения пленников, за черкасами выслали погоню. Послат воевода Иван Колтовский и грамоту в Москву, откуда ему было велено рассылать станицы и на месте уничтожать всех встреченных воровских черкас [Папков. 1998 б: 68].

Но никакие усилия не могли преградить черкасам путей, по которым они проникали в российские пределы. То и дело приходили вести о пленениях, ограблениях, перестрелках и убийствах. Показателен рассказ валуйского станичного казака Тараса Колесникова, который в сентябре 1631 г. был захвачен черкасими во время охоты на реке Красной. Он провёл в плену три дня затем среди ночи сумел распутать свои узы и сбежал. Черкасы и его расспрашивали о сёлах Валуйского уезда, а когда он ничего им не сказал, заявили: «Знаем де мы и сами валуйские слободы и деревни, и Царьгородскую слободу и новую ездочную слободу, а в Царьгородской слободе мочно нам к ночи быть, да и опять отойти». Как видно, со времени пленения Маршалкова черкасы неплохо изучили географию уезда. Численность их достигала 200 человек и они ожидали подкрепления. Целью себе они поставили грабёж сёл, слобод и деревень, а также нападение на русских и крымских послов [Папков. 1998 б: 68—69].

Стремясь быть в курсе намерений беспокойных соседей, правительство направляло на территорию Речи Посполитой своих лазутчиков. В 1621 г. рыльскому воеводе Якову Дашкову было предписано направить под видом купцов своих соглядатаев в Киев и другие черкасские города. С этой же целью посылались в Киев путивльские торговые люди Иван Лужеников с товарищами. Его поездка окончилась трагически: на обратном пути, уже в Путивльском уезде на Пещаном бррду на купцов-разведчиков напали «воры литовские люди». Лужников и его товарищи были перебиты. Весть о том доставили в Путивль другие купцы — Никита Савостин и Григорий Татаринов. Осталось неизвестным, было ли то просто разбойничье нападение или же убийцы выполняли столь же секретное поручение, как и убитые [Папков. 1998 б: 70].

Тревожили русские власти не только грабительские набеги черкас, но иих стремление самовольно обосноваться на российской территории. Тем более что подчас подобное желание высказывали весьма одиозные в глазах порубежных воевод личности. Так, в 1626 г. купец Андрей Тоболец вернулся из Лубен в Путивль и сообщил, что выписанные из реестра запорожцы во главе с небезызвестным полковником Михаилом Пырским и Яцком Засульским собирались из Синеча. Лохвиц и Прилук, чтобы обосноваться на Новом Городище на берегу Псла — уже в российских владениях. Собралось казаков больше тысячи человек и желающие продолжали прибывать. На месте своего поселения они намеревались выстроить крепость, где могли бы отбивать попытки российских служилых людей выдворить их прочь. Тотчас к границе на встречу переселенцам было выслано 500 путивлян, курян и черниговцев. Им следовало не допустить черкасов на Новое Городище, но рекомендовалось избегать применять оружие. Дело удалось решить без кровопролития, и Пырскому так и не удалось обосноваться в Путивльском уезде. Но и без него тут уже проживало немало самовольных поселенцев. Специально для их выдворения в 1627 г. было выслано 500 конных и 100 пеших стрельцов вместе с 280 служилыми людьми других городов. Они изгоняли черкасов вон и сжигали их деревни [Папков. 1998 б: 72].

Встречи служилых людей с черкасами нередко оканчивались кропролитием. В 1630 г. отряд казаков и детей боярских под командованием Якова Титова столкнулся с шестью «ворами-черкасами», грабившими пасеки. В схватке четверо литовских людей были убиты, а двое бежали. В погоню за ними Яков Титов послал 20 человек во главе с Григорием Титовым (вероятно, своим сыном). Преследуя беглецов, Григорий натолкнулся на «литовскую» пасеку с шестью пасечниками. Их стали «ссылать» и вновь завязался бой. Трое черкас погибли, атрех раненых взяли в плен. Один из них оказался купцом Свидригайло Лубенцем, да и все прочие также назвались жителями Лубен. Опасаясь внезапного нападения, служилые люди хладнокровно добили раненых. На расправу их могло толкнуть и то, что среди имущества пасечников они вдруг обнаружили котел местной работы и топор. Эти вещи принадлежали раньше бортникам Степану и Сергею Кузюкиным, которых в прошлом году убили на собственной пасеке неизвестные разбойники [Папков. 1998 б: 73].

Иной раз действия русских властей на этих спорных Землях вызывали протесты со стороны польской администрации Так, в июне 1631 г. отряд путивльского сына боярского Ивана Мокидонова изгнал с российской территории, с верховьев Хорола, поселившихся там черкас. Дело обошлось без применения оружия, опустевшую деревню сожгли. Но спустя пягь дней роменский урядник Сеножацкий прислал в Путивль трех человек с «листом об управном деле», возмущаясь нападением на «литовские слободы и требуя вернуть захваченных у черкас лошадей. Мокидонов заверил воеводу, что никакого имущества у изгоняемых он не отнимал, но на обратном пути перехватил шестерых черкас, грабивших бортные урожаи. Их прикончили на месте, согласно государева указа, а лошадей взяли себе. В итоге Сеножацкому было отказано в удовлетворении иска [Папков. 1998 б: 73]. Но и сами российские подданные отнюдь не всегда выступали в роли невинных жертв. Например, в мае 1620 г. станица Григория Маканина повстречала в верховьях Орели станичного атамана Тимофея Репина с четырьмя товарищами. Они охотились там и повстречали каких-то черкас. Репин простодушно признался Маканину в том, что намерен их «побить». Станичники обеспокоились, поскольку мщение товарищей убитых, несомненно, должно было обрушиться на них самих: «И только де, государь, они тех черкас побили и твоим де, государь, станицам от черкас проезду не будет». Вернувшись в Белгород, они тотчас доложили обо всём этом воеводе. Правда, сам Репин отрицал подобные намерения, заявляя, что всё это наветы Маканина, с которым у него был спор из-за покосов. Тем более, что и все черкасы остались живы.

Тем не менее у польских властей явно были основания писать в направленной на царское имя грамоте от 18 мая 1622 г.: «Порубежные державцы и приказные люди по многие разы безпрестанно пишут до королевского величества, што люди Московского государства завсегды людем королевского величества в боях, в грабежах, в татьбах, в захоженыо земель и в ыных без численных кривдах многие и великие обиды делают» [Папков. 1998 б: 74-75].

Одна из таких «великих обид» относится к октябрю 1628 г., когда некий Алексей Романович Селитренник повстречал речке Везенице белгородца Якушку Черкашенина с отрядом в 50 человек, которые возвращались с разгрома селитренной варницы на польской территории. Селитренник жаловался на то, что из-за этого с его варниц многие работники разбежались, боясь ответного черкасского погрома. Воевода М. Козловский допросил Якушку и его людей. По их словам, 10 июня 1628г. они были посланы на Коломак для отражения ожидавшегося большого похода лубенского, синечского и других державцев под украинные российские крепости. На Коломаке они обнаружили более 1000 литовских людей, которые, переправившись через реку Мерль, пошли за Ворсклу. Белгородцы поехали за ними, на сакме поймали черкашенина Сеньку и привели к воеводе. А за рубеж не ходили и никого там не грабили. Выяснить, что же произошло на самом деле в порубежных степях, воеводе так и не удалось.

А 20 мая 1631 г. в Путивль приехали трое подданных Речи Посполитой из деревни Некрасовки Новгород-Северского уезда с жалобой на путивльца Матвея Жилезникова. Он вместе со своими товарищами угнал у них шесть лошадей. Железников на допросе сознался в похищении лошадей и назвал соучастников — донских казаков Петра Иванова, Кондратия Усекина, Ивана Медведя, Ивана Рожнинина и Федора Горбунова. Железников откровенно поведал, как они, собравшись вместе, обошли российскую сторожу и пробрались за границу, украли лошадей и по своим следам вернулись обратно. Признали вину и его сотоварищи. Лошадей у них отобрали, но потерпевшим так и не вернули. Воевода объяснял столь мудрое решение отсутствием особого государева указа по сему поводу. А через пять дней поступила новая жалоба на путивлян-конокрадов, угнавших пять лошадей в деревне Хлоповой. Рассерженные литовские люди грозили, что если им не вернут коней, то они сами угонят такое же число где-нибудь в уезде. В краже двух лошадей сознался сын боярский Гаврила Домысленцов, но кто угнал остальных осталось неизвестным. На всякий случай вместе с Домысленцовым в тюрьму посадили и Матвея Железникова, тем более, что оба они уже раньше попадались на подобных тёмных делах.

Тем временем напряженность на порубежье возрастала. Близилась новая война, получившая уже тогда название Смоленской. В марте 1631 г. в Путивль пришел курянин Алексей Васильев, проживший два года в Запорожье и столько же в Батурине. Он рассказал, что слышал от черкас о том, что они готовят поход в Россию. Черкасы получили распоряжение польского правительства ждать в приграничных городах прибытия на левый берег Днепра гетмана Концепольского с войсками. В ноябре 1631 г. рыльскому воеводе со слов лазутчиков доложили о том, что польский король прислал гетману Ивану Петрижицкому-Кулаге знамя, булаву, бубны и велел созывать черкас. Черкасы готовились «как реки станут» выступить походом на Путивль и Рыльск.

Кулага был избран казаками своим гетманом в том же 1631 г. взамен Тимофея Арандаренко, навязанного им польскими властями после подавления восстания Тараса Трясила в 1625 г. Однако вскоре и его сначала отстранили от гетманства, а затем и вовсе убили в Каневе за то, что он якобы хотел «обляшиться». Вслед за убийством гетмана последовали новые стычки казаков с поляками и униатами. Намеченный поход сорвался. И, хотя уже полным ходом кипели бои на подступах к Смоленску, южное порубежье ещё не охватил военный пожар. Тут в 1632 г. по-прежнему орудовали лишь мелкие разбойничьи шайки. В июне шайкой в 60 черкас были ограблены белгородские пушкари, ехавшие в Валуйки для торговли солью. Черкасы также дожидались денежную казну, посланную из Москвы для раздачи валуйским станичникам, но не сумели ее перехватить. Они также собирались идти на государевы селитренные варницы или перехватывать белгородских станичников. В сентябре 1632 г. около 40 черкас из Миргорода и Полтавы привычно громили рыльских бортников. В результате нападения семь рылян было убито, шесть пропало без вести. Тогда же, 9 сентября, в двух верстах от Белгорода шестеро пеших литовских людей захватили двух белгородских стрельцов. От них нападавшие попытались узнать, собираются ли в Москве войска, каково состояние белгородской крепости и много ли служимых людей отправлено из города и если да, то куда. Василий Ожогин и Дмитрий Горелков отвечали: «В Белгороде городской острог крепок и белогородцов никаких служилых людей на службу никуда не посылана, все живут в городе, а про московские де люди в зборе что или нет, того де они на ведают». Черкасы отвели их от города верст за 30 и отпустили, предупредив, что под город пошли еще, 50 пеших черкас для добычи. ВоевоДа Яков Дашков добавлял, что эти черкасы уже убили четырех человек и украли лошадей. Дело явно шло к войне, черкасы готовились не просто к грабежу, но к осаде порубежной крепости. В воздухе всё явственнее ощущалось приближение новой большой войны.