5.3. Курск в «Списке русских городов, дальних и ближних»
Обзор под оригинальным названием «А се имена градом всем русским, дальним и ближним...» находится в качестве особой статьи в нескольких летописях и прочих рукописных сборниках за середину XV - начало XVII вв. [НПЛ, с. 475-477; ПСРЛ, т. VII, с. 240—241; т. XXIII, с. 163-164; др.]. Согласно последним уточнениям возраста данного памятника, он был составлен не позднее 1381 г. [Янин В. Л., 1998, с. 67]. В нем содержатся названия трех с половиной сотен «градов», т.е. укрепленных центров Восточной Европы, так или иначе, рано или поздно входивших в орбиту Древнерусского государства. Города сгруппированы в соответствии с их географическим расположением (по регионам, а внутри них по рекам; правда, не всегда последовательно и не все, известные по другим источникам) и одновременно с учетом их политического подданства.
Выделяются такие группы, как города подунайские (болгарские и волощские), «польские» (т.е. расположенные «на поле», степной окраине Литвы и Руси), киевские, волынские, литовские (т.е. составляющие Великое княжество Литовское), смоленские, рязанские, залесские (т.е. собственно русские, в суженном на тот исторический момент — московском смысле), тверские (только в позднем, из «Софийского сборника» списке памятника). Столь пестрый каталог, на первый, осовремененный взгляд, нелогичный с точки зрения правил группировки любых множеств, на самом деле вполне логичен для средневекового менталитета. Дело в том, что составители (и, как видно, - пользователи) данного списка учитывали скорее этнокультурную принадлежность тех или иных средневековых городов. Часть из них возникла в древней Руси, но после ее феодального раздробления навсегда вышла за ее пределы; другая их часть, напротив, возникли уже в постмонгольский период, пусть даже на территории Золотой Орды или Литовского государства, но с русским по языку и культуре населением; третья часть городов попеременно становилась то «дальними», то «ближними» (по отношению то ли к Киеву, то ли в Москве), меняя свою политическую ориентацию в бурном море захватнических войн и феодальных усобиц. В итоге список получился исторически конкретным, долговременного значения документом.
Относительно происхождения и целей составления столь сложной описи среди ее исследователей сложились разные мнения. М. Н. Тихомиров [1979, с. 89] склонялся к мысли, что «Список» «возник в Новгороде между 1387 и 1392 гг., возможно в торговых кругах, близко связанных с постоянными торговыми поездками в различные города в русских княжествах и Великом княжестве Литовском». Жанр подорожного справочника действительно привычен для средневековой литературы. Для этого жанра вполне понятно дотошное перечисление массы малоизвестных и явно захолустных, мелких городишек, в том числе на Северском Порубежье.
С точки зрения А. Н. Насонова [1951, с. 142] и Б. А. Рыбакова [1974], «Список...» составлен не на севере, а на юге; возможно, в Киеве, в канцелярии главы русской церкви митрополита Киприана или же им самим; не ранее 1394 г. (Обзор мнений о личности и планах Киприана см.: Борисов Н. С., 1986, с. 106-11). Особенная подробность перечисления киевских, чернигово-северских городов как будто свидетельствует в пользу южного происхождения, жительства автора «Списка». Перед нами памятник историко-географической мысли; подчеркивая масштаб и единство Русской земли, автор «Списка» мог опираться на какие-то традиции областного деления (сбора податей с разных земель?). Эту оценку развили Е. П. Наумов [1974], И. Б. Греков [1975, с. 347], подтвердившие церковную идеологию памятника; «работавшего» на доктрину создания единой общерусской митрополии, действительно проповедовавшуюся Киприаном. Именно и только общецерковной принадлежностью столь разнородных в государственно-политическом отношении земель, какие учтены в «Списке», можно объяснить их соединение в одно целое его автором. Если это так, то «Список» первоначально представлял собой не что иное, как проект расширения Киевской митрополии за счет Болгарии, Молдавии, Московской Руси и других соседей Великого княжества Литовского, чьей креатурой был Киприан.
Как бы там ни было, нам необходимо обратить внимание на то обстоятельство, что в «Списке...», в разных его частях фигурируют сразу три Курска. Сделанные выше общие пояснения о характере памятника в целом позволяют объяснить необычное для абсолютного большинства других названий «Списка» размножение этого географического имени.
Первый раз Курск упомянут в числе городов киевских, сразу после «Путивля на Семи» и Рыльска, перед «Коршевым на [Быстрой?] Сосне», в качестве «Куреска на Тускоре», что исключает какие бы то ни было сомнения в месте его расположения. Это тот самый город, средневековой истории которого посвящена наша работа.
Вторично Курск упомянут среди городов «залесских», т.е. находящихся с точки зрения обитателя юга Руси «за лесом» — главным образом в междуречье Оки и Волги. В XIV в. это территория Московской Руси. На сей раз Курск идет после таких городов, как Боровеск, Болонеск, Одоев, Любутеск, Новосиль; а сразу за Курском значатся «Верея на Поротве», «Новгородок», Галич. Публикатор сводной версии «Списка» Н. М. Тихомиров [1979, с. 129] считал, что и здесь перед нами «несомненно, тот же Курск, что указан и в числе киевских. Вероятно, он находился в совладении московских князей с другими». Действительно, указанные в связке с Курском города располагаются цепочкой от Москвы к югу, и Новосиль в Поочье выходит к Курску ближе всех; эти два города упоминаются вместе и в актах Московского государства за XVII в.
Быть может, дублирование Курска в разных местах «Списка» точнее объясняется переходами Курска вместе с какой-то еще частью Северских земель из литовского в московское подданство и обратно. Ведь именно Среднее Поднепровье и Северское Левобережье в составе Великого княжества Литовского появились среди последних его территориальных приобретений и в дальнейшем чаще других служили объектом борьбы с Русью Московской. Еще одним индикатором той же политической ситуации служит Любутеск на Оке, который фигурирует и как литовский, и как «залесский» город.
Наконец, «Список» знает «Кур на Ловоти». Об этом прототипе южного «Курска на Тускари» мы писали в первой главе этой работы [См. также: Щавелев С. П., 1995]
Из сказанного о возможных причинах двойного упоминания южного Курска в «Списке городов» следует немаловажный вывод относительно наиболее темных эпох его истории — татарской и литовской. А именно, перед нами возможное свидетельство того обстоятельства, что Курск не прекратил своего существования в XIV в. — раз киевский (или новгородский) географ имеет в виду изменение политической принадлежности данного поселения на его, очевидца, памяти. Опять-таки принадлежность Курска к этому — церковному в своей основе кадастру позволяет сделать вывод, что куряне продолжали по крайней мере до конца XIV в. выплачивать церковные подати Киевской митрополии, оставаясь действующим элементом ее диоцезу.
