4.4. Курская тьма — пограничье Золотой Орды и Руси
В имеющихся исследованиях исторической географии юго-востока Русских земель XIII—XIV вв. их граница с Ордой проводится гораздо ниже (южнее) Курска, в пределах нынешней Белгородской и Воронежской областей; примерно по верховьям Псла, Ворсклы, Сейма, Большой Сосны, Дона; низовья этих рек маркируют начало степной зоны, привлекательной для кочевников [Егоров В. Л., 1985, с. 39—40; Цыбин М. В., 1998, с. 338—339]. Согласно мнению авторов этих исследований, территория Курского княжества в этот период становится своеобразной - «буферной зоной» между Русью и золотой Ордой. «Однако основным этническим компонентом на этой территории является древнерусский. В находках золотоордынской керамики (например, на Бесединском комплексе) следует видеть, скорее всего, отражение торговых связей» [Цыбин М. В., 1998, с. 33].
На наш взгляд, ордынское присутствие в районе Курска до сих пор недооценивалось. Такой вывод позволяет сделать более, детальное рассмотрение упомянутых находок золотоордынской керамики, часть из которых сделана нами при участии в раскопках Бесединского (Ратского) городища экспедицией В. В. Енукова в 1990—92 гг. Московский археолог Владимир Юрьевич Коваль, видный специалист по восточной керамике рассматриваемого периода, по нашей просьбе изучил переданный ему подъемный материал с поселения-I Ратского археологического комплекса. Его заключения оказались весьма интересны. С любезного разрешения В. Ю. Коваля приведем эти наблюдения здесь вкратце.
Ратское поселение оказалось «уникально на Руси необычайно большим количеством поливной золотоордынской керамики и особенно - неполивной, которая на Руси встречается очень редко в виде единичных обломков. В сколько-нибудь заметных количествах такая керамика известна только в Подонье (Семилукское, Животинное городища и ряд поселений — см. работы М. В. Цыбина), но и там она составляет не более 5—7 % комплекса керамики. Вывод: по керамике Ратский комплекс не похож ни на одно из собственно русских (славянских) поселений XIII— XV вв.» [Коваль В. Ю., 1996, л. 1]. К сказанному стоит добавить, что находки ордынской керамики разных типов встречаются практически по всей площади наиболее обширного, укрепленного валами поселения-I на Рати. Встречается эта же керамика и на поселениях II-а и II-б того же комплекса. Как видно, в отмеченный период в этом огромном городе плотно жили, так сказать, этнические ордынцы, причем в относительно большом количестве, явно превышающем военный конвой ордынского представителя или даже крепостной гарнизон.
Надо учесть, что вне своих собственных кочевий, улусов, на покоренных территориях собственно татарские контингенты если и присутствовали постоянно, то в ограниченном количестве — только в виде офицерского корпуса для набираемых на месте воинских подразделений. Такова была традиция державы Чингизидов, без которой она бы не простерлась из сердцевины Азии к Центру Европы. Город на Рати, на протяжении полутора веков населенный преимущественно монголами, маркирует часть золотоордынской территории, ее северо-западный предел.
Сказанное не отрицает сохранения какой-то части русского населения на том же самом поселении или на прилегающих к нему участках Бесединского комплекса. Ведь «вся ордынская керамика на Рати — парадная столовая и тарная (кувшины). Удивительно отсутствие кухонной посуды» [Коваль В. Ю., 1996, л. 1]. Этой последней, как видно, служили характерные именно для степняков чугунные котлы (обломки которых нередки на том же поселении) и местная, славянская керамика древнерусских типов. Ведь и в сердцевине Золотой Орды — на саранских памятниках сосуды для домашнего хозяйства «за небольшими исключениями, местного происхождения и бытовали своими формами и техникой еще задолго до появления татар в нижнем Поволжье и Северном Кавказе» [Греков Б. Д., Якубовский А. Ю., 1950 с.147]
Монгольский город на Рати, под самым боком у Курска, был тесно связан со столичными центрами Золотой Орды, расположенными в Нижнем Поволжье. Именно оттуда, из двух Сараев, Старого и Нового - Селитренного и Царевского городищ - на Рать поступала поливная керамика («с бирюзовой поливой и черной подглазурной росписью, а также с бесцветной поливой и полихромной подглазурной росписью; так называемые полуфаянсы», согласно В. Ю. Ковалю). Эта посуда «в целом может датироваться XIV в., однако наиболее вероятна датировка второй половиной XIV в., когда в Поволжье производство такой керамики достигает расцвета». Причем, если в самом Поволжье преобладали полихромные сосуды, то ратские потребители явно предпочитали сосуды с бирюзовой глазурью — на их долю здесь приходится заметно больше находок. Как видно, монголы, переселившиеся на Рать, могли выбирать из привычного в столице их государства ассортимента.
Кроме поволжской, Рать при монголах получала посуду из Крыма — отсюда происходит основная масса красноглиняных сосудов (так называемой-«полумайолики»). В. Ю. Коваль датирует ее появление здесь второй половиной XIII—XIV вв.
В пользу постоянного, довольно длительного и массового проживания монголов на Рати говорят и другие находки. Так, среди сборов Д. Я. Самоквасова на этом памятнике, сделанных еще в 1870-е гг. и сохраненных в фондах ГИМа, имеется выразительный обломок металлического зеркала, какими в средние века пользовались кочевники. Согласно любезной консультации крупнейшего специалиста по кочевническим зеркалам, научной сотрудницы ГИМа Галины Федоровны Поляковой, зеркала этого типа датируются в Восточной Европе только золотоордынской эпохой. Они представляют собой местные (ордынские) копии с китайских образцов, принесенных монголами в Европу (не случайно на обороте ратского экземпляра изображен китайский дракон). Делали такие зеркала, скорее всего в Поволжье, откуда они и расходились по периферии Орды Кроме Рати, подобная находка имеется, например, в Булгаре на Волге [Полякова Г. Ф., 1996, с. 232].
В. Ю. Коваль разъясняет, что «находки кочевнических зеркал, ТеМ более явно относящихся к золотоордынскому периоду, на Руси крайне редки». Причем «зеркало являлось в степях чисто женским аксессуаром» и оказаться на русской территории могло только вместе с женщиной-степнячкой [Коваль В. Ю., 1998, с. 185-186]. Как известно по свидетельствам путешественников в Орду, к женщинам в монгольском обществе относились не с Меньшим, а то и с большим уважением, чем к мужчинам. «Ни монголы, ни другие степняки своих жен в набеги не брали, а оставляли в кибитках в степях. И если уж женщина-степнячка попала на Русь, то это значит, что либо ордынцы жили тут как у себя дома, постоянно, либо здесь жил какой-то большой чиновник (например, баскак), который был столь силен, что не боялся везти в чужую страну свою жену» [Коваль В. Ю., 1997, л. 1 об.]. На наш взгляд, второе из этих предположений не отрицает, а предполагает первое: на Рати располагался дом ордынского наместника, и он находился тут в окружении большого, сопоставимого с русской частью горожан, количества соотечественников (неважно, этнических ли монголов, либо представителей других восточных народов, вовлеченных в державу Чингизидов).
Перечень монгольских находок Д. Я. Самоквасова с Рати заключают обломок бронзовой фигурной поясной накладки (предмет «форменной» амуниции профессионального воина той эпохи) и 5 ордынских медных монет [Самоквасов Д. Я., 1892, с. 84]. Еще раньше, в 1853 г., около Ратского городища был обнаружен клад монет «с татарской надписью». Местным любителем археологии, штабс-капитаном Е. И. Шумаковым эти монеты были отосланы в Императорскую археологическую комиссию [Архив ИИМК. Ф. 1. Оп. 1859 г. Д. 24. Л. 9-12]. Находки джучидских монет здесь совершались и позднее, вплоть до наших дней. Фрагмент еще одного кочевнического зеркала (именно ли золотоордынского, уже трудно сказать по малости фрагмента) был найден и на окраине современного Курска [Соловьев Л. Н., 1927, № 4, с.
Прямо под бывшими стенами городища на Рати был обнаружен вещевой клад, скорее всего принадлежащий к ордынской эпохе. «В развалинах «Ратского» или так называемого «Святого городища» на той же р. Рати, где находится и мое имение,— писал Е. Л. Марков, — мельник, снимавший мельницу у госпожи Шеховцовой, нашел, по рассказам местных жителей, в обвале берега большой «кубган», полный золотой и серебряной посуды, которую он распродал» [Марков Е. Л., 1902, с. 2J. Надо пояснить, что диалектное на русском юге слово «кубган» представляет собой заимствованный тюркизм со значением «металлический азиатский кувшин с носиком, ручкой и крышкой» [Шилова Е. Н., 1976, с. 207].
На территории Ратского археологического комплекса на протяжении XVII — первой половины XX вв. сохранялись остатки неких каменных строений. И куряне, и местные крестьяне неоднократно добывали для своих строительных нужд «кирпич и дикий камень» из этих «от древности вшедших в землю на земляном валупалат» [ПК, 1860, с. 46; Щавелев С. П., 1997, с. 71— 72; 1998]. Ю. А. Липкингом (в КОКМ) и нами (в КГОМА) на музейное хранение передавались образцы древнего кирпича-плинфы с Рати. До их специального анализа трудно сказать, какого именно времени постройки там имелись — домонгольского или уже и татарского. Остатки татаро-монгольских мечетей, мавзолеев, мастерских по выделке кирпичей отмечены в Южной Руси, например, в соседнем Подонье [Цыбин М. В., 1998, с. 144].
Ратно конца XIII—XIV вв. представляло собой явно самое крупное поселение монголов и их союзников в Посеймье, но, как выясняется, не единственное. В непосредственной близости, на Верхнем Пcле, на поселении возле известных применительно и к роменскому, и к древнерусскому временам Гочевским городищам недавно обнаружена ордынская же керамика. Это «5 фрагментов полуфаянсовых чаш, покрытых прозрачной глазурью и принадлежащих 3 сосудам. По определению В. Ю. Коваля, все фрагменты произведены в поволжских центрах Золотой Орды и датируются серединой — второй половиной XIV в.». Кроме того, отсюда же происходит «обломок с ультрамариновой глазурью. На территории Руси эта разновидность практически неизвестна, т.к. редко встречается и в самой Орде» [Зорин А. В., Стародубцев Г. Ю., 1998, с. 5]. Если учесть, что славянское Гочево явно захирело еще на рубеже XII—XIII вв. [КузаА. В., 1985, с. 120-121] в связи с изменением маршрутов международной торговли и натиском половцев, то получается, что татары обосновались здесь именно поэтому. Характерно, что и при развернувшихся в последние годы стационарных раскопках исторического центра Рыльска, Курска и соседнего Липинского городища на Сейме монгольские материалы пока не обнаружены [Фролов М. В., 1991; Енуков В. В., 1996; 1998 б]. Захватчики явно избегали селиться в процветающих на момент их нашествия городах (вроде Курска, Рыльска или Липовическа), предпочитая менее активные центры, расположенные ближе к собственно Степи, ее водораздельным «коридорам» в Посеймье.
Все перечисленные находки свидетельствуют, на наш взгляд, о том, что непосредственно в районе Курска во второй половине ХIII—XIV вв. проходил сеймский участок русско-ордынской границы. Ратское поселение (по крайней мере) в этот период представляло собой настоящий татарский город, по составу населения и его занятиям (военная служба, фиск, дальняя торговля) подобный поволжским и крымским центрам Орды. Местное, русское население после батыева нашествия и последующих набегов татар оставалось здесь в какой-то, весьма значительной, как видно, своей части и напрямую управлялось ханским представителем на этих рубежах южной Руси и Орды с XIII по XIV вв.
* * *
На основании всего сказанного о «Курской тьме» татаро-монгольского периода, можно заключить, что в период расцвета улуса Джучи — Золотой Орды эта территория представляла собой один из ее западных пределов. Сам город Курск, должно быть, пережив определенный урон от вражеского нашествия, продолжал существовать, но роль политического центра региона перешла от него к соседнему городу на Рати. Именно там, судя по масштабу монгольского присутствия, находилась резиденция монгольского баскака, вокруг которой разрослась одна из тех слобод, что упомянуты в летописи в связи со «злохитрым Ахматом», победившим соседних русских князей.
На каком-то этапе упадка Золотой Орды в XV в., ее фактическому расколу на Волжскую, Крымскую и прочие части, а, соответственно, и падению их военной мощи, татарам пришлось покинуть район Курска. Однако их почти двухвековое хозяйничанье в этом районе не прошло для него даром. Лишившись ордынской подпитки людьми и товарами, непосредственная округа Курска явно захирела. Этот город перестает упоминаться в письменных источниках вплоть до самого конца XVI в. Трудно пока сказать, существовал ли тогда Курск в своем прежнем, хотя и умаленном, городском качестве, выродился ли до сельского уровня, либо запустел вовсе. Ни Москва, ни Литва не смогли, не рискнули сразу распространить свое влияние так далеко на юго-восток. Крайние центры, которые их тогда интересовали на Днепровском Левобережье, располагались в Рыльске и Путивле. Верхнее Посеймье оставалось, хотя по большей части уже номинально, под прямой угрозой очередного нашествия, в зависимости от той или иной из татарских Орд.
Рис. 16. Русский князь в Золотой Орде. По рис. В. П. Верещагина.
Рис. 17. Летописец за работой. Рис. из кн.: М. А. Викторовой, 1870.
Рис. 18 Гонец ХVI в. С картины В. Г. Шварца, 1868.
