2.7. Первые грады «Курской страны»: фунциональная дополнительность?
Курская часть «Жития» Феодосия Печерского неоднократно упоминает об «окрестных градах», где по многу дней искала совершавшего побеги из дома сына родительница «блаженного». По верхнему Сейму и его притокам расположено несколько городищ со слоями древнерусского времени — XI-XIII вв. [Куза А. В., 1996, с. 176-179], которые подойдут на роль данных реалий агиографического источника. Это прежде всего самые крупные в данном микрорегионе памятники этого рода — Ратское и Липинское, а также несколько меньшие по размерам укрепленной и заселенной площади городища — Шуклинка, Титово, Маслово, Переверзево, Мешково, некоторые другие пункты (вроде неукрепленного, но значительного поселения в Лебяжьем на Сейме). Поскольку речь в «Житии» идет о второй четверти XI в., т.е. о переломе от роменского к древнерусскому периоду истории Посеймья, то данное свидетельство письменного источника подтверждает тезис о некоторой преемственности между этими периодами [Внуков В. В., 1992). Жизнь (на прикурских по крайней мере) роменских памятниках продолжилась или возобновилась через какое-то время после их насильственного присоединения к Руси, сопровождавшегося частичным разгромом.
В целом картина раннего Курска, окруженного несколькими «градами», составляющими в глазах современников Св. Феодо сия одну «страну», вырисовывается очень похожей на достаточно распространенный тогда в Европе социально-исторический феномен - группировки (парной, троичной и т. д.), территориального сближения и сосуществования (не исключающего соперничества) нескольких поселенческих центров городского или близкого к таковому статусов.
На первый, современный взгляд, подобное соседство выглядит маловероятным. Оно даже отрицалось в недавней историографии как исторический нонсенс [Алексеев Л. В., 1980, с. 143; Кучкин В. А., 1996, с. 41]. С подобного рода сомнениями была связана, по всей видимости, и теория переноса древних городов с места на место (скажем, Гнездова — на место Смоленска; Тимерева в Ярославль, Сарского. городища в Ростов; Рюрикова городища в Новгород и т.п.), с помощью которой одно время пытались объяснять рядоположенность нескольких явно городских памятников [Дубов И. В., 1983; 1995]. В дореволюционной литературе подобный взгляд высказывался Д. Я. Самоквасовым, Р.Л.Марковым и др. и применительно к происхождению Курска как города уже христианской эпохи, чьим предшественником в период язычества был соседний Ратман (он же Ратно) на р. Рати.
Однако в последнее время «теория переноса городов» трансформировалась в гораздо более реалистичную «концепцию пар, групп городов» в период становления Древнерусского государства. Согласно этой концепции, городские функции — административно-политические, торговые, религиозные и т. д. в различных сочетаниях и пропорциях делились среди отдельных, более или менее близко расположенных поселений. Те и сосуществовали какое-то время рядом; и дополняли, поощряли развитие друг друга; и вытесняли, сменяли одно другое в виде своего рода «бинарных оппозиций». Этот термин К. Леви-Стросса применил к поселенческой структуре Днепровского Левобережья А. П. Моця, в развил его соображение на брянских материалах Е. А. Шишков [1997, с. 12-13].
Курская округа, судя по всему, не представляла исключения из отмеченного правила. Сгущение достаточно крупных поселений городского, по сути, типа в этом районе в X—XI вв. могло иметь целый ряд причин, сочетавшихся или сменявших друг друга.
Одна из таких причин отмечалась выше в связи с путями транзитной торговли, проходящими через Посеймье. Большинство упомянутых «градов» расположены у развилок речных маршрутов: при впадении в Сейм его притоков (Маслово, Курск, ратман), или примерно посредине отрезков водного пути между ними (Липино, Лебяжье), или при углублении к верховьям реки-притока, в районе возможного волока между двумя поречьями (Титово, Переверзево, Самодурово и др.). Вся эта «сеть» раннегородских пунктов, накинутая на восточное Посеймье, выполняла, как видно, разнообразные, но ориентированные прежде всего на обслуживание транзитной торговли задачи - таможенно-пошлинные, ремонтно-гостиничные, торгово-сбытовые. При этом она стягивала из сельско-хуторской глубинки в перечисленные очажки урбогенеза людей, товары и услуги, создавала спрос на них и, тем самым, поощряла социальное расслоение, сепарацию аборигенного этноса пришельцами из других стран, оформление денежно-рыночных отношений, институтов публичной власти и других атрибутов государственности в недрах северянского княжения, а затем русской провинции, «восточной терриитории» Киева. Курск в роли столицы удельного княжества мог появиться отнюдь не сам по себе, а только как средоточие подобной округи, обширной городовой волости. Именно этот город в конце концов возглавил восточное Посеймье, как видно, прежде всего в силу своего центрального положения внутри данного микрорегиона..
Другая причина умножения городских поселений на пятачке верхнего Сейма видится в настойчивых попытках Киева захватить этот район и, соответственно, сопротивлении здешних северян таким претензиям. Как видно из вышеизложенного, произвести захват одномоментно Руси оказалось не под силу. Кроме нескольких войсковых операций по точечному подавлению оплотов северянского сопротивления, Киев должен был основывать здесь бастионы если поначалу и не власти своей, то своего относительно мирного присутствия в недрах агонизирующего княжения «Север». Как показывают синхронные роменской культуре перемены административно-демографической топографии в других регионах Восточной Европы, их подчинение Рюриковичам начиналось с постройки дружинных лагерей и торгово-ремесленных поселений по границам или даже на самой территории данных «племен» [Шинаков Е. А., 1995; Конецкий В. Я., Носов Е. Н., 1995, с. 52-53; Петров Н. И., 1996]. Потребовалось какое-то время, чтобы прежние межобщинные и эти военно-торговые центры племенных территорий окончательно пришли в упадок, а их функции целиком перешли к городам - древнерусского типа.
Интересен вопрос о статусе того северянского поселения, на месте которого основался древнерусский Курск. Было ли оно значительным, межплеменным или даже столичным для языческого Посеймья, либо рядовым, общинным, на сегодняшний день сказать трудно за отсутствием нужного количества фактов. История знает показательные примеры того, как столицы новых государств Средневековья (вроде Лондона или Парижа) основывали в захудалых поначалу местечках — поодаль от разоренных гнезд побежденного противника. Согласно прикидкам В. П. Коваленко, из 20 летописных городов Черниговского княжества в XI в. только 3 возникли на основе предгородских поселений. Что объясняется тем же мотивом у «руси» — дистанцироваться от порушенных ею центров «племенного княжения», замкнуть на себе «силовые линии» налогообложения, социально-политического управления «восточными территориями» Русской державы.
С другой стороны, случай с Курском способен пополнить малое число исключений из отмеченного правила. Вполне может статься, что именно на его месте располагался старейший город «посемцев», языческая столица восточного осколка Северянского княжения. Археологические проявления незаурядности роменского поселения над Куром и Тускарью могли быть уничтожены позднейшей массированной застройкой губернского (областного) центра. Не зря же округа Курска в позднероменское время дает наибольший на Левобережье вообще сгусток археологических памятников: в пределах дневного, 30-километрового перехода его окружали 14 городищ, 177 селищ, 17 курганных могильников [Кашкин А. В., Узянов А. А., 1987]. Вряд ли случайно именно с окрестностями Курска оказались связаны наиболее влиятельные христианские святыни края, которые могли стихийно тяготеть к важнейшей еще для северян-язычников сакральной зоне Посеймья [Узянов А. А., 1987].
Пока что вопросы о характере предшествующего древнерусскому городу Курску поселения; о том, когда именно - на роменском или на древнерусском этапе - Курск возвышается над остальными общинами микро- и макрорегиона и подчиняет их себе, остаются открытыми (вопреки голословной датировке этого последнего рубежа в накапливающейся по истории региона литературе то началом XI в. [ЕнуковВ.В., 1997, с. 751, то XII в. [Михайлова И. Б., 1993, с. 15-16]).
Сугубо гипотетически возможно предположить в географической цепочке безусловно городских поселений (уже на стыке языческой и христианской в Посеймье эпох) — Ратского, Липинского и Курского — некое отражение хронологических отрезков «окняжения» данного региона Киевом. А именно, Рать с ее высоченными валами, мощным уже в роменское время предградьем весьма похожа на оплот северянских верхов, сопротивляющихся Киеву: Липино, единственное укрепление округи, стоявшее непосредственно на Сейме, поселение, где столь изобильны находки разноэтничного импорта IX—XI вв., походит на центр особенно оживленной транзитной торговли, своеобразный вик, разросшийся вокруг роменского поселка. Наконец, Курск вклинивается между ними как резиденция растущей политической власти Киева (или сначала только Чернигова), над здешними северянами.
Итак, исторические предпосылки формирования раннегосударственной структуры и городского уровня жизни в районе верхнего Сейма складываются еще в языческую эпоху, в рамках позднероменской культуры X — начала ХI вв. Период присоединения этой части летописных северян к Руси растянулся почти на два столетия, от Олега Вещего до Ярослава Мудрого. На протяжении этого периода, по сути переходного от одного типа цивилизации к другому, относительно мирные формы взаимодействия «руси» и северян чередовались с военными конфликтами. Зафиксированная археологами в виде пожарищ, опустошивших большинство роменских городищ Посеймья, агрессия Киева вряд ли была одномоментной. Началом и условием такой экспансии стало основание форпостов киевской власти на Левобережье. Вокруг одного из них, на верхнем Сейме — будущего Курска (или соседнего с ним центра роменцев) уже к исходу X в. сложился целый анклав культуры общерусского типа. Становление же Курска как древнерусского города произошло, судя по сличению хронологии «Жития» Феодосия Печерского с предварительными результатами раскопок его древнейших укреплений [Енуков В. В., 1998 а, б], со второй четверти XI в.
Дальнейшая история этого города и тяготевшего к нему края связаны с развитием Руси как средневекового государства, эволюцией его политической структуры. Курские земли в домонгольское время принадлежали к тому или иному из княжеств Юго-Востока — Новгород-Северскому, Переяславскому, а с определенного момента и собственно Курскому. Поэтому в следующей главе нашей книги речь идет именно об этой — государственно-политической стороне курского прошлого в соответствующую эпоху. Остальные стороны жизни средневекового Курска — экономическая, социальная, церковная, культурная — так или иначе освещались в имеющейся литературе (см. ее обзор во введении к нашей работе), о них говорится в ряде других выпусков настоящей серии «История Курской области». Речь же теперь пойдет о Курском княжестве и о курских князьях — эта тема в историко-краеведческой литературе до сих пор оставалась без достойного ее ключевой роли внимания.
Рис. 5-6. Сцены из летописной истории восточных славян на миниатюрах Радзивилловской летописи XV в. (с иллюстрированного протографа первой половины XIII в.).
А — «Разные языки дань дают руси»; Б — Обычаи северян, радимичей и вятичей («Сходились меж сёл на игрища, на пляски и на всякие бесовские песни...»); В — Пахота плугом («Победил Владимир вятичей и возложил на них дань — с каждого плуга, как и отец его брал»).
Рис. 7. Комплексы археологических памятников X - XIII вв. (городища, селища, курганы) в округе Курска (по А. В. Кашкину, 1993; А. А Узянову, 1993).
Рис. 8. Фрагмент текста «Жития Феодосия Печерского» из «Патерика Киевского-Печерского монастыря» (XV в.) с упоминанием города Курска (впервые в письменности).
