2.3. Незванные гости «семцев»: левобережная политика Владимира I
Его преемник на великокняжеском престоле Владимир Святославич гораздо серьезнее занялся своими левобережными соседями. Сразу после отвоевания червенских городов у Польши, в том же 981 г. он «победил вятичей» и возобновил их дань Киеву «от каждого плуга, как и отец его брал» [ПВЛ, 1996, с. 175]. На следующий, 982 г., поотвыкшие, как видно, от киевской дани за десятилетие междоусобной борьбы наследников Святослава, вятичи восстали, и Владимиру пришлось побеждать их повторно. В 984 г. киевский князь воевал с радимичами и без особого труда принудил их продолжать выплату (вывоз) дани на Русь. Наконец, в 985 г. киевский князь совершил победоносный поход на болгар (как видно, волжских), завершившийся мирным договором с Булгарией.
Северян ПВЛ с 907 и по 1024 г. так и не упоминает. Летописный перечень рек - Десна, Остер, Трубеж, Суда, «Стугна,— где Владимир начал с рубежа 880—890-х гг. ставить пограничные крепости в защиту от печенежских нападений, подробно отмечает притоки (в основном левые, в том числе малые) Днепра, что свидетельствует об окончательном присоединении к Руси западных северян-черниговцев. Но предполагать среди этих новых пограничных рубежей Владимировой державы еще и территорию «семцев» (так жителей Посеймья называет Владимир Мономах в своем «Поучении»), как это делают многие авторы, писавшие о происхождении Курска, достаточных оснований нет. Хотя бы потому, что проток Сейма раз в 10 длиннее какой-нибудь Стугны, и не отметить такого географического «слона» в тогдашнем составе Киевского государства его летописцу было мудрено.
Судя по археологическим данным,— уже упоминавшимся пожарам, уничтожившим укрепления многих роменских городищ по верхней Десне, Сейму и Пслу,— Киев и на рубеже X— XI вв. продолжал наносить военные удары по восточной части северян. Свидетельством подобных событий здесь может служить, в частности, клад, найденный у с. Коробкина Льговского уезда, относящийся как раз к отмеченному времени — 7 серебряных с позолотой браслетов и золотая византийская монета 921-944 гг. [Корзухина Г. Ф., 1954, с. 86]. Судя по высокой цене и престижности подобных украшений, они могли принадлежать каким-то представителям северянской знати, павшим жертвами военной экспансии Киева. На Х в. приходится и большая часть 15 выявленных на сегодняшний день кладов куфических монет на территории Посеймья. Некоторые из них, в свою очередь, могли быть зарыты в «подземные банки» в моменты обострения кровопролитной борьбы Киева со здешними северянами. Об этом, в частности, свидетельствует наличие в нескольких кладах, зарытых на сеймской земле именно в 970-е гг., не только монет, а и драгоценных украшений (браслетов, бус и т.п.).
Однако сжечь вражескую (в данном случае северянскую) крепость и разграбить ее сельскую округу далеко не всегда, как видно, означало для Руси возможность и необходимость тут же строить на ее месте новое, свое укрепление. Во всяком случае, на большинстве роменских городищ Посеймья к началу XI в. жизнь замирает; частично восстанавливается она после большей или меньшей паузы на прилегавших к ним селищах. Вместо разветвленной сети раннегородских и хуторских поселений роменцев в этот период на территории Посеймья появляется всего несколько более крупных укреплений общерусского типа [Узянов А. А., 1993, с. 85, 87, 90], во главе которых с какого-то момента стоял Курск.
В комментариях к ПВЛ высказывались разные мнения о том, на каких болгар ходил походом Владимир — дунайских или волжских. Если учесть, что основной поток арабской серебряной монеты шел в ту пору на Русь через Болгар на Волге [Янин В. Л., 1956, с. 105; Енуков В. В., Щавелев С. П., 1996, с. 14, 16], что археологически прослежен не только водный по Десне, Сейму, Свале (или Тускари) и Оке, но и сухопутный путь Киев — псельские Горналь и Гочево — Болгар [Моця А. П., 1992], то добавляются весомые аргументы в пользу поволжского варианта этой акции Владимира. Уточнение летописца насчет того, что в этом походе русская дружина следовала в ладьях, а их союзники-торки - «берегом на конях», также характерно для восточного направления, на котором Волги из Киева можно было достичь и посуху, караванным путем, и по воде, практически без волоков — с переходом из днепровского бассейна в окско-волжский в районе Самодуровского озера, в верховьях Свапы или Тускари. Таким образом, путь Владимира и на вятичей, и к Булгару вполне мог пролегать через Посеймье.
А вот догадка, будто именно по ходу движения на вятичей этот киевский князь и основал Курск как один из опорных пунктов своего, «натиска на Восток» [Габель В. Ф., Гулин И. Н., 1951, с. 7; 'Самсонов В. И., 1952, с. 15; Анпилогов Г. Н., 1979, с. 43—44; ср.: Енуков В. В., 1995, с. 15; мн. др.] нуждается в уточнении. Археологические находки (несвойственных северянам украшений, посуды, домостроительных конструкций) действительно свидетельствуют об усиливающемся на протяжении Х в. притоке иноэтничного, в том числе северного населения именно в район верхнего Сейма, который выглядит поначалу неким «островком», общерусской культуры в этническом «море» роменцев [Моргунов Ю. Ю. Щавелев С. П, 1997]. На погребальных материалах установлено, что именно к рубежу X—XI вв. общерусская традиция похорон в округе будущего Курска начинает господствовать. Клином общерусского инвентаря и обряда данный район отделил более северные края, еще долго сохранявшие вятичские этноопределяющие элементы, от более южных, законсервировавших старые северянские традиции вплоть до XII в. [Шинаков Е.А., 1991, с. 90].
Однако формы проживания, юридический статус носителей; древнерусской культуры внутри культуры позднероменской остаются пока недостаточно ясными (Миграция высококвалифицированных ремесленников? Торговая фактория? Перевалочные станции на пути Днепр — Волга или Дон? Пункт сбора дани?). Нельзя исключать и такое обстоятельство, как независимая кристаллизация элементов материальной культуры общерусского типа одновременно на правом, киевском, и на левом, чернигово-северском, берегах Днепра. Такой процесс мог начаться даже при политическом разобщении этих двух регионов.
Как бы там ни было, но на возникновение в Посеймье именно киевского, великокняжеского города никаких указаний источников применительно к эпохе Владимира I мы не имеем.
Ведь степень подчиненности северян Киеву и в этот период остается весьма проблематичной. Тот факт, что поляне исчезают из ПВЛ после 944 г., «дерева» и кривичи как названия народов и политических объединений упоминаются начальной летописью последний раз именно при Владимире Святом, а северяне - еще и при его сыновьях Ярославе и Мстиславе, отражает, должно быть, некоторый временной разрыв в окончательной инкорпорации этих племенных территорий Русью. Вряд ли случайно, что из всех своих многочисленных (12) сыновей, большая часть которых оказалась рассажена Владимиром по различным городам и племенным территориям, включая тех же древлян, на всё огромное Левобережье Днепра не нашлось, по сути, никого. Если не считать вокняженного в приазовской Тьмутаракани Мстислава. Хотя видеть в нём властелина достаточно отдаленного от Причерноморья Посеймья еще до захвата им в 1024 г. столицы Днепровского Левобережья Чернигова, в свою очередь, слишком рискованно.
Для определения юго-восточных пределов державы Владимира I показательно свидетельство такого независимого источника, как письмо католического епископа Бруно Кверфуртского. Направляясь в 1006 (или 1007) г. с миссионерской целью к печенегам, тот заехал в Киев к Владимиру, прося его покровительства. Как прелат-разведчик докладывал германскому императору Генриху II, Владимир лично провожал гостя «два дня с войском вплоть до крайнего предела своего царства, которое из-за кочующего врага он укрепил со всех сторон крепчайшей и длиннейшей оградой» [ЛИИДР, с. 50]. Очевидно, границы надежно контролируемых киевским князем земель не превышали верст ста вокруг его столицы. До Курского Посеймья их путь был бы в несколько раз дольше. Немного позже Феодосии Печерский добирался с купеческим караваном из Курска до Киева за три недели. Правда, курское направление по отношению к Киеву скорее восточное, чем прямо южное, но сравнение всё равно выходит показательное.
Борьба Владимира с печенегами шла с переменным успехом.... По ее результатам видно, что сколько-нибудь прочно запереть свои степные границы ему не удалось: в 996 г. киевский князь оказался разбит кочевниками в непосредственной близости от своей столицы, у Василева, чудом спасшись от гибели; в 997 г. печенеги едва не взяли в результате долгой осады прикиевский же Белгород, которому Владимир так и не сумел помочь, опять уйдя для приличия «к Новгороду за северными воинами». В таком положении думать об удержании под киевской эгидой всего северянского Посеймья ему вряд ли было возможно. Пределы Владимировой Руси, как видно, оставались дисперсными, продолжали пульсировать. Район Курска вряд ли вошел при нем в состав Киевского государства.
