2.1. Древнерусский Курск: предпосылки и время становления города
Пєрвоє к Ростову идохъ, сквозєѢ вятичѢ,
посла мя отєць, а сам идє Курьску...
Владимир Мономах. Поучение.
Летописный Курск отнюдь не принадлежал к самым древним, крупным и значимым центрам древней Руси. Но он, судя по всему, что сообщают нам археология и письменные источники, вскоре после своего основания стал настоящим городом средневековой эпохи, с практически полным набором разных, но взаимно дополнительных — политико-адмиминистративных, ландшафтно-экологических, социально-экономических, религиозно-идеологических, этнокультурных функций данного типа поселения. В бурных событиях XI—XIII вв.,— стартовых для общерусской истории, — Курск, в отличие от многих других однокалиберных центров страны, устоял, не исчез и не деградировал своим поселенческим рангом, но развился в столицу одного из удельных княжеств, растущее влияние которого оказалось прервано только татаро-монгольским нашествием и особенно игом.
Поэтому вопрос о причинах и обстоятельствах основания, первоначальном бытии этого города имеет значение не только для краеведения, но и для исторической науки. Тем более, что за последнее время разгорается достаточно принципиальный спор насчет механизмов градообразования на Руси вообще, специфики этого процесса в разных ее регионах и применительно к тем или иным периодам эволюции древнерусского государства и общества. Принципиальные разногласия историков и археологов - относительно понятия города вообще и древнерусского города в особенности, типологии этого последнего [Обзоры см.: Рапов О. М., 1983; Седов В. В., 1983; 1989; Толочко П. П., 1989; 1997; Куза А. В., 1983 а, б; 1984; 1996; Ястребицкая А. Л., 1995; Даркевич В. П., 1994; 1997; др.] подпитываются поляризацией точек зрения на происхождение Киева [Толочко П. П., 1978; 1997; Килиевич С. Р. 1982; Рычка В. М., 1988; Скрьгаников Р. Г., 1997; Григорьев А. В., Сарачев И. Г., 1998], Новгорода [Янин В. Л., Алешковский М. X., 1971; Носов Е. Н., 1992], Пскова [Седов В. В., 1989; Белецкий С. В., 1996], других старейших городов Руси.
Несколько упрощая (но и проясняя) позиции участников дискуссии о характере первых городов на Руси, можно сказать, что одна группа авторов придерживается определения города с позиций сугубо материалистического понимания истории, идущей путем смены общественно-экономических формаций, благодаря классовой борьбе. В этом случае городами считаются только центры ремесла и торговли, пункты «переработки и перераспределения прибавочного продукта», собираемого по сельскохозяйственной округе представителями господствующих в государстве классов. Согласно М. Веберу [1994, с. 310], «город есть поселение, в котором действует рынок» товаров и профессиональных услуг. Установлен (А В. Кузой) солидный набор археологических признаков городских поселений такого типа применительно к отечественному средневековью минимальная площадь, признаки развитого ремесла, военного дела, письменности, архитектуры, внешней торговли и т. д. Так истолкованные города выступают на Руси очагами ее феодализации.
Другая точка зрения на градообразование трактует его с позиций плюралистического (многофакторного) понимания исторического процесса, выявляет роль отличных от деревни поселений в составе той или иной цивилизации. Тогда город воспринимается в качестве этнокультурного в первую очередь центра, места более или менее защищенного (укреплениями, войском, авторитетом власти) существования особой социальной группы — городской общины, с ее особыми, так сказать, сверхдеревенскими потребностями — политическими, юридическими, религиозно-духовными, которые уже определяют характер и интенсивность хозяйственной деятельности горожан. В этом смысле О. Шпенглер [1998, с. 93] говорил, что город — это не только деньги, но и особый дух. «В плане душевном это отныне такое место, где человек переживает весь край как «окружение», как нечто иное себе и подчиненное». Так что «сельский и городской человек — два разных существа».
В рамках этих двух обозначенных крайних теорий и между ними возникло немало более конкретных определений древнерусского города, путей его становления. Одни авторы (Б. Д. Греков, М. Н. Тихомиров, Б. А. Рыбаков, В. В. Седов, П. П. Толочко) полагают, что большинство «настоящих» городов на Руси носило феодальный характер и возникло из более ранних — предгородских центров родоплеменного уровня. Эти последние — поселки, протогорода («эмбрионы») носили еще в большей степени аграрный, да сугубо военный характер убежищ на случай опасности для жителей округи; здесь нередко располагались межобщинные святилища.
Другие историки (Д. Я. Самоквасов, О. М. Рапов, Е. Н. Носов, др.) предлагают считать городом любое укрепленное стенами поселение, независимо от его размеров и характера деятельности его жителей. В этом случае городами (или по крайней мере городками) признаются не только центры феодального хозяйства и властвования, но и родо-племенные поселки, торгово-ремесленные поселения, открытые для иноземных переселенцев, дружинные лагери, княжеские резиденции, боярские замки — с прилегающими ко всем ним селищами-посадами, отличные по своим функциям и размерам от деревень и сел поселения.
Третьи исследователи (И. Я. Фроянов, А. Ю. Дворниченко, И. Б. Михайлова) акцентируют роль первых городов как политических, идеологических центров родо-племенной, затем территориально-государственной округи, административной волости, усматривая в них подобие древнегреческих полисов (не столько городов в государстве, сколько городов-государств). Такие города возникают на Руси задолго до победы феодализма, на поздних стадиях первобытнообщинного строя и на первых стадиях еще дофеодальной, так называемой варварской (дружинной) государственности.
Как видно, средневековый город образует исключительно сложный и противоречивый феномен. Образец Курска может внести определенную лепту в эту, давно назревавшую и пока не ослабевающую дискуссию о сущности и происхождении городов у восточных славян.
Тем более, что ясности со временем и обстоятельствами возникновения этого города до сих пор нет. Если исключить совершенно уж произвольные отзывы на сей счет, обусловленные маниакальным стремлением некоторых краеведов во что бы то ни стало удревнить его возраст до 1 100 [КДВС, 1997, с. 94] и даже 2 500 [Курский край..., 1996, с. 8] лет, то мнения большинства исследователей склонились к выводу, что «основание Курска как города Киевской Руси... относится в периоду правления Владимира Святого», который в 980-х гг. приступил к масштабному строительству крепостей на юго-восточных рубежах своего государства [ККСС, с. I; см. также: Александров-Липкинг Ю. А., 1971, 104; Анпилогов Г. Н., 1979, с. 43-44; Енуков В. В., 1995 а, с. 31; др.]. Такая датировка была и остается одним из нескольких абстрактно возможных, хотя до сих пор фактически неаргументированных предположений; она прямиком восходит к старой краеведческой литературе [Ларионов С. И., 1786, с. 4; ПККГ, I860, с. 70; 1892, с. 7; 1893, с. 1; Булгаков Г. И, 1925, с. 56); мне самому (с соавтором) доводилось осторожно, с оговорками присоединяться к такому мнению [Моргунов Ю. Ю., Щавелев С.П., 1997, с. 268]. Однако более тщательный пересмотр письменных и археологических источников по данному вопросу позволяет решать его несколько иначе и, как представляется, конкретнее.
Поскольку прямых данных о времени и обстоятельствах основания Курска, как и большинства прочих древнерусских городов, в письменных источниках не сохранилось, а результаты археологических раскопок его первоначального центра пока достаточно фрагментарны и, главное, сами нуждаются в искомой интерпретации, особое значение при рассмотрении этих вопросов приобретает общеисторический контекст; мега- и макрорегиональный фон. Эти последние с той или иной мерой гипотетичности реконструируются согласно данным древнейшего (из дошедших до нас) летописного свода - «Повести временных лет» (ПВЛ) и синхронных источников относительно судеб восточного славянства на заре древнерусской эпохи, в особенности применительно к Левобережью Днепра, включая область Курского Посеймья.
