авторы: Н. Б. Ахметгалеева,
А. А. Чубур,
А. Г. Шпилев

ГЛАВА X.
Духовный мир человека в эпоху каменного века

Человек издревле ощущал желание изобразить облик тех существ,
которые окружали его. И эта потребность искусства столь же древняя,
как и само человечество.

Ф. Эмена.

«Не имеющий ценности хлам...» — именно так оценило найденные Буше де Пертом в 1850-х годах скульптурные головы и фигурки животных, обломки трубчатых костей со следами насечек из Аббевйля Пикардийское общество исследователей старины на конгрессе в Лионе. В свое время не получили должного внимания и самые первые находки палеолитического искусства — кость из Шаффо с гравированной композицией из двух оленей и два образца с гравюрами из пещеры горы Селев ле Верье. В результате одна из них была утеряна.

Рис. 87. Бизон из пещеры Альтамира. Испания.

Чтобы убедить научный мир в том, что возраст человечества заметно превышает отведенные Священным Писанием 6 000 лет и, более того, в том, что допотопный человек был знаком с искусством малых форм, потребовались годы. И вот новый удар... Весть об открытии в 1879 году доном Марселино де Саутуолой грота Альтамира, украшенного замечательной полихромией живописью, вызвала сомнение даже у тех, кто признавал существование искусства в каменном веке. Искусство Альтамиры Габриэль де Мортилье инициатор проведения Международных конгрессов антропологии и доистории называл «злонамеренной фальшивкой, за которой, может быть, стоят иезуиты». В результате Буше де Перту, Лартэ и Эдуарду Пьетту пришлось вести нелегкую борьбу сразу на два фронта: с Церковью и с Академией.

В 1895 году наскальное и мобильное (искусство малых форм) искусство доисторического человека наконец получило полное признание (рис. 87, 88, 89). Был признан и его религиозный характер, разделивший исследователей на два лагеря: сторонников концепции «доисторического человека без религии», практикующего «искусство ради искусства», и сторонников магического смысла предметов первобытного искусства. Что же заставляло первобытного охотника рисовать в зачастую весьма труднодоступных местах? С какой целью он покрывал сложным орнаментом свои орудия труда? Чем вообще было обусловлено возникновение искусства: верой в магическую силу изображения, колдовством или тем, что мы теперь называем эстетическим чувством? Цепь догадок и гипотез относительно феномена искусства первобытного человека продолжается. Шаг за шагом, анализируя мельчайшие детали художественного творчества каменного века, контекст находок, место их залегания, связь с расположенными рядом структурами, массовый материал первобытных стоянок, исследователи прошлого приближаются к разрешению этой загадки.

Толчком к изучению духовного мира людей каменного века на территории нашей страны послужили найденные в 1908 году на Мезинской стоянке (Черниговская область, Украина) орнаментированные костяные изделия в виде стилизованных женских образов — птичек. Исследованию проблем возникновения и развития палеолитического искусства были посвящены работы П. П. Ефименко, О. Н. Бадер, А. А. Формозов, З. А. Абрамова, А. Д. Столяр, М. Д. Гвоздовер, В. Е. Ларичев и многие другие.

Рис. 88. «Палеолитические Венеры». 1 — Дольни Вестонице. Богемия. Терракота. 2 — Лоссель. Франция. Рельеф на каменной плите. 3 — Виллендорф. Австрия. Кость.

На территории Русской равнины искусство каменного века известно с ранней поры верхнего палеолита, хотя и ранее человек по крайней мере украшал себя, о чем, например, говорят «бусы» из члеников ископаемых морских лилий, найденные при раскопках стоянки Хотылево-1 (Брянская область), возраст которой датируется в 100 000 лет.[3аверняев Ф. М., 1978]. При исследовании верхнепалеолитических памятников, имеющих возраст более 38 тысяч лёт назад, в основном также встречаются лишь подвески из просверлённых и прорезанных зубов, белемнитов, галек, раковин, да штриховка на меловой корке кремней (например, в 3 слое Костенок-12 и во 2 слое Костенок-17). В конце средневалдайского времени начинают появляться орнаментированные поделки из кости и бивня мамонта с геометрическим орнаментом: нарезками, ямками, елочкой. Отмечается его зональное расположение. Поделки такого рода сделаны лишь на стоянках городцовской и костенковско-стрелецко-сунгирьской археологических культур. Сюжетные изображения зооморфны и стилизованы.

За исключением наскальной живописи Каповой и Игнатьевской пещер, палеолит в России представлен исключительно мобильным искусством малых форм: скульптурой, резьбой, росписью по кости, мергелю. По характеру предметы подразделяются на сюжетные «реалистические» и знаковые «символические». Последние включают предметы трудноопределимые по смысловой нагрузке. Отдельно можно рассматривать группу украшений.

Прежде чем мы наконец перейдем к рассмотрению данных о первобытном искусстве на территории современной Курской области, хочется отметить тот факт, что целые области древнего искусства, художественного творчества могли бесследно исчезнуть в глубине тысячелетий. Дерево, береста, мех, кожа весьма недолговечны, и находки их при археологических раскопках уникальны даже для памятников самого конца каменного века. Г. П. Григорьев [Г. П. Григорьев, 1968] отмечал, что факт отсутствия в культурном слое раскопанной стоянки не может служить категорическим аргументом того, что данная культура в прошлом искусства не знала. В свою очередь данные анализа изолированных предметов могут существенно отличаться от данных, полученных при изучении совокупности материалов. Особенностью первобытного искусства является то, что в нем отражаются все сферы жизни того времени — социальная, религиозная и даже экономическая. Так, орнаментация орудий труда зачастую несет не только смысловое, но и функциональное значение.

Рис. 89. Фигура «колдуна» из пещеры «Три брага». Франция.

Памятники первобытного искусства на территории современного Курского края представлены с периода, признанного высшей точкой развития палеолитической культуры — «граветтийского эпизода», что по хронологической шкале соответствует времени перед пиком максимального поздневалдайского (осташковского) похолодания. В это время заметно возрастает общее число произведений мобильного искусства, усложняется орнамент, изменяется стиль зооморфных изображений, увеличивается разнообразие знаковых и — самое интересное — появляются сюжетные антропоморфные изображения.

К стоянкам «восточного граветта» относится всемирно известное палеолитическое поселение у с. Авдеево (Октябрьский район, Курская область). Корни традиций искусства этой стоянки уходят в Центральную Европу — Австрию (Виллендорф), Чехию, Словакию (Петржковице, Павлов, Дольни Вестонице, Пшедмост и другие). Среди стоянок на территории России особая близость Авдеево в художественном творчестве наблюдается среди стоянок Костенки-1 верхний слой, Костенки-13, Костенки-18 (Воронежская область), Гагарино, Зарайск, Хотылево-2 (Брянская область), и, судя по отдельным находкам, Бердыж в Белоруссии. Сам факт наличия на обширнейшей территории, среди огромного множества непохожих друг на друга палеолитических памятников, целой общности стоянок с одинаковыми культурными элементами является редкой возможностью -для изучения признаков диффузии и взаимовлияния палеолитических культур, путей расселения, возможных генетических связей. М. Д. Гвоздовер отмечает, что Авдеево и Ко стенки 1-1 связывает целый ряд частных (этнографических) деталей. Картину наибольшей близости дает сравнение костяного инвентаря и техники его обработки, в том числе элементов оформления [Гвоздовер М. Д., 1953].

Рис. 90. Искусство Авдеевской стоянки. Октябрьский район. 1-4 — палеолитические «Венеры»; 5 — фигурка человека; 6 — мамонт; 7 — метаподий с нарезками; 8-10 — «булавки с шляпкой».

Возникшие в конце средневалдайской эпохи антропоморфные изображения в Авдеево представлены женскими статуэтками из бивня мамонта и мергеля (рис. 90, 91). Первая подобная статуэтка была найдена на стоянке Виллендорф (Австрия) и получила название «Виллендорфская Венера», после чего название «палеолитические венеры» закрепилось за подобного рода скульптурами. Статуэтки костенковско-виллендорфской общности, в которую входит и Авдеевская стоянка, сделаны по единому художественному канону. Фигура обнаженной женщины со слегка склоненной к груди головой, непропорционально тонкими, согнутыми в локтях, сложенными на животе руками и слегка согнутыми ногами. Признаки пола утрированы, лицо, как правило, не проработано. Обращает внимание то, что раз- личные авдеевские «венеры» передают разный физический тип женщин того времени — одни изображают пышнотелых, возможно, уже пожилых женщин, другие — женщин в расцвете сил, как правило беременных, и третьи — грациозных и стройных «девушек». Статуэтки орнаментированы: встречаются пояски на груди, талии, браслеты. Почти все перевязи и пояски на фигурках выполнены клиновидной зубчатой насечкой со сдвинутым интервалом. Более разнообразно сделан орнамент на головах: бессистемные штрихи, зубчатая насечка, ряды наклонных черточек [Гвоздовер М. Д., 1985].

Рис. 91. Мелкая пластика Авдеевской стоянки. 1-5, 7 — палеолитические «Венеры»; б — фигурка животного (лошадь?).

П. Л. Ефименко считал, что женский образ — центральный в первобытном искусстве, и что фигурки женщин — лишь наиболее совершенное в художественном отношении выражение идеи, корни которой уходят к нижнему рубежу верхнего палеолита [Ефименко П. П., 1931]. Трактовка образа различна. В западноевропейской литературе начала века бытовала теория, сторонники которой в женских палеолитических статуэтках видели отражение «эстетического идеала» людей прошлого или объясняли их появление эротическими переживаниями [Обермайер Г. 1913], при этом признавалась их определенная связь с культом плодородия. Ряд исследователей считал, что эти фигурки изображают духов предков — прародительниц, помогающих и защищающих свой род. В нашей стране этой проблематикой занимались П. П. Ефименко, С. Н. Замятин, А. П. Окладников, З. А. Абрамова. Итоги всей работы можно посмотреть в посвященной данной теме монографии З. А. Абрамовой [Абрамова З. А., 1962]. По мнению этой исследовательницы, обезличенность большинства фигурок позволяет предположить, что данные образы не связаны с «реальной натурой» как таковой, а имели определенный культовый подтекст, магическое значение [Абрамова 3. А.») 1962, 1966]. Появление и существование «женского культа», согласно этой гипотезе, было вызвано той важной ролью, которую женщина играла в общественной и хозяйственной жизни, первобытной общины, в продолжении рода. С другой стороны — это образ женщины — хозяйки стихийных сил природы, владычицы животных, прежде всего промысловых, от обилия которых зависела жизнь и благополучие общины.

В 1970-90-х годах в палеолитоведении усилился акцент на более детальное изучение контекста находок, характера их орнаментации и технологии изготовления. Этой стороне авдеевской пластики посвящен целый ряд работ Г. П. Григорьева и М. Д.: Гвоздовер. Так, Г. П. Григорьев считает, что незаконченные статуэтки обращались на поселении вместе с завершенными. Они, помещались в специальные ямы-кладовые в центральной части поселения, близ линии очагов. Находки поврежденных статуэток и их фрагментов в костенковско-авдеевских землянках по краям комплексов он считает переотложенными в отличие от преднамеренно размещенных. Особое положение как законченных, так и незавершенных статуэток, по мнению исследователя, говорит о том, что это были не просто куклы, а предметы, пользовавшиеся особым вниманием обитателей стоянки, в отличие от других поделок из кости и мергеля [Grigoriev, 1995].

В 1977 году среди трех новых авдеевских статуэток, найденных в яме № 77, одна имела ранее нигде на Русской равнине не встречавшиеся особенности. У нее было тщательно проработано лицо: глаза, щеки, нос, уши. Великолепно изображена прическа — спереди небольшая челка, уши открыты, а волосы забраны назад и опущены на шею [Гвоздовер М. Д., Григорьев Г. П., 1978]. Н. Д. Праслов, анализируя иконографию и характер формы множества статуэток со стоянок эпохи «восточного граветта», в том числе с Авдеево, Хотылево-2, Костенки-1 слой 1, вновь возродил идею Буше де Перта о «портрете» современников в исполнении первобытных художников. Он подметил, что определенные каноны скульптурных изображений, как правило, касаются только сюжетной схемы, а не трактовке содержания художественного произведения в целом. Каноны, даже достаточно жесткие, не противоречат созданию художественного образа, в основе которого мог быть конкретный прототип со своими неповторимыми чертами. Таким образом, Н. Д. Праслов предлагает нам увидеть в палеолитических антропоморфных скульптурах изображения конкретных лиц, донесенные до нас резцом мастера через тысячелетия, хотя при этом исследователь и не отрицает религиозно-магического предназначения фигурок [Праслов Н.Д., 1995].

Рис. 92. Искусство Авдеевской стоянки. 1-3 — треугольные подвески-фибулы; 4 — орнаментированный метаподий; 5 — клык песца из ожерелья; 6, 7 — игольники или флейты-манки; 8-11 — лопаточка с навершием; 12 — фрагмент головного убора, 13 — подвеска-«калачик»; 14 — браслет, 15— фигурка из мергеля.

При раскопках объекта Авдеево-В в 1975 году в ямке-хранилище вместе со специально отобранными предметами (две отборные крупные кремневые пластины, орнаментированное «тесло», шило с фигурной головкой) была обнаружена статуэтка, отличающаяся от других и изображающая «стоящего прямо человека с сомкнутыми ногами, поднятым лицом, одной рукой вытянутой вдоль тела и другой, положенной на грудь. Все линии тела передают мускулистое строение, не смягченное жировыми отложениями» [Гвоздовер М. Д., 1977]. М. Д. Гвоздовер предполагает, что статуэтка, найденная в 1975 году, изображает не женщину, а мужчину, хотя это мнение поддерживается не всеми палеолитоведами.

Завершая краткий рассказ об антропоморфной скульптуре из Авдеево, необходимо упомянуть незавершенную статуэтку из метакарпальной кости мамонта, изображающую сидящего человечка (рис. 90, 5). При ее изготовлении древний скульптор мастерски обыграл естественную форму материала. Ближайшие аналогии этому изображению известны в виде пяти фигурок из метаподий мамонта со стоянки Пшедмост и в виде скульптурки домашнего божества, помогающего при родах, встреченной этнографами в XIX веке у чукчей [Елинек Я., 1982].

Зооморфная скульптура Авдеевской стоянки не столь многочисленна, но не менее интересна. Из Авдеево-А и Авдеево-В происходит по одной фигурке мамонта, выполненной в сходной манере — одна из губчатого вещества кости (1948 год), вторая—из песчаника (1975 год). Это стилизованные изображения с отчетливо выделенной шеей, хоботом, характерным изгибом спины (Рис.4,6). Сходные фигурки известны по материалам стоянок Восточной и Центральной Европы — Костенки-1 верхний слой, Пшедмост, Елисеевичи. Напоминающей животное М. Д. Гвоздовер считает и поделку из песчаника с желобком из Авдеево-А (Гвоздовер М. Д., 1953]. Еще одно изображение животного из бивня мамонта обнаружено в Авдеево-В в 1978 году. Скорее всего это лошадь или носорог(рис. 91,6). Точнее определить вид не удается из-за того, что головка статуэтки повреждена [Гвоздовер М. Д., Григорьев Г. П., 1979].

Рис. 93. Искусство стоянки Быки. Курчатовский район. 1 — зооморфный амулет. Бивень; 2 — подвеска-«калачик». Мергель; 3-4 — «птички». Кость; 5 — фигурка. Мергель.

Описывая зооморфные палеолитические изображения, следует отметить, что наши предки в первую очередь изображали сильных, огромных, имевших первостепенное значение для их хозяйства животных (мамонт, носорог, для Западной Европы — бизон), или хищников, отличавшихся своей свирепостью, хитростью, кровожадностью и силой (кошачьи, волк, медведь). Гораздо реже встречаются изображения змей, рыб и птиц. Вероятно, первобытный человек видел в этих животных свойства и качества, далеко превосходившие его возможности, на основе чего могли возникать их культ и обожествление. Такие явления характерны и для более поздних исторических эпох, когда они проявлялись в тождественности образов зверя-человека, в мифологических преданиях и сказках.

К зооморфным предметам из Авдеево, вероятно, следует отнести еще две категории довольно загадочных изделий. Первая — поделки подгреугольной формы, отдаленно напоминающие булавки и имеющие в верхней части вырезанные ушки — округлые или же заостренные (рис. 92,1-3). По мнению М. Д. Гвоздовер, это может быть изображением мамонта в «фас», по мнению автора — изображением голов хищников: волков и лисиц — с острыми ушками, песцов и кошачьих - с округлыми. Вторая загадочная категория — изготовленные из ребра мамонта лопаточки неизвестного назначения со звериной головкой («киски»). Их семантика может быть не только зооморфной, о чем речь пойдет ниже (рис. 92,8-11).

Рис. 94. Элементы орнамента костяных изделий Авдеевской стоянки (по М. Д. Гвоздовер). 1 — косой крестик и его заменяющие; 2 — поперечная короткая черточка; 3 — варианты клиновидной насечки; 4 — прорезной зигзаг; 5 — елочка; 6 — косая и прямая клетка.

Коллекции Авдеево-А и Авдеево-В необычайно богаты орнаментированными костяными изделиями. Лощила, лопаточки, тесла (мотыги?), шилья и игольники, зачастую украшенные характерным для костенковско-авдеевской культуры орнаментом в виде косого крестика и прямой поперечной линии. Древними косторезами также использовалась косая и прямая клетки, «елочка», клиновидные зубчатые насечки со смещенным интервалом, зигзаги криволинейный орнамент (рис. 94). Композиционно элементы орнамента хорошо сочетаются с формой предмета и, предположительно, несут на себе и функциональную нагрузку (облегчение захвата орудия рукой, препятствие для скольжения и т.п.). Между элементами орнамента и характера их размещения на поделке существует определенная связь, не вызванная технологическими особенностями, но связанная, по мнению М. Д. Гвоздовер,с культурными традициями обитавших на Авдеевской стоянке людей [Гвоздовер М. Д., 1985]. В результате детального анализа орнаментированных предметов из Авдеево (Курская область) и верхнего слоя Костенок-1 (Воронежская область) исследовательница пришла к выводу, что среди поделок этой культуры выявляется большая группа изделий, орнамент которых объединяет общая схема: лопаточки с головкой, острия со шляпкой («верблюжьи ножки»), подгреугольные «булавки» с ушками, метаподии и фаланги с нарезками. Все эти предметы объединяет наличие фигурной головки — округлой у лопаточек, в виде «личины» — у метаподий и фаланг, в виде вытянутой «морды» — у зооморфных «булавок», наклоненной и уплощенной сверху у острий со шляпкой. Еще одним подтверждением этого утверждения стало обнаружение в Костенках-1 лопаточки с навершием, как у острий со шляпкой в 1988 году. Высокая стандартность изготовления, совпадение схемы и элементов орнамента, по мнению ученой, могли быть связаны с тем, что таким образом проводились сюжетно связанные мотивы. Сравнивая орнамент поделок с орнаментом женских статуэток, М. Д. Гвоздовер предположила, что все эти поделки не что иное, как стилизованный образ женщины, причем наличие ряда зооморфных черт указывает на возможное проявление тождественности и взаимозаменяемости образа женщины и зверя. Здесь следует вспомнить и тот факт, что «антропоморфную» трактовку аналогичных поделок со стоянки «восточного граветта» Хотылево-2 (Брянская область) предлагал в 1978 году брянский исследователь М. Ф. Заверняев, но редакция журнала «Советская археология» выразила несогласие с мнением ученого [Заверняев М. Ф., 1978]. Факт переплетения в искусстве верхнего палеолита образов женщины и зверя — центральных образов первобытного искусства — подмечали также 3. А. Абрамова, А. А. Формозов и другие исследователи [Абрамова 3. А., 1962, Формозов А. А., 1980].

Найдено в Авдеево и множество украшений (в том числе и украшенные характерным орнаментом). Наиболее многочисленны зубы волка и песца с прорезными отверстиями для подвешивания (рис. 92, 5), из которых порой собираются целые ожерелья. Наиболее интересно найденное в землянке «Ь» на Авдеево-В ожерелье из зубов песца с янтарной бусиной в центре [Gvozdover M.D., 1995]: Интересны и калачиковидные подвески из мергеля (рис. 92, 13), костяные булавки, браслеты и диадемы. По мнению М. Д. Гвоздовер, костяной орнаментированный головной обруч (рис. 92, 12) был типичным убором жителей Авдеевской стоянки. Длина одного полностью сохранившегося экземпляра — 19 см. На его узких закругленных концах прорезаны удлиненные продолговатые отверстия, в которые, вероятно, продевался узкий ремешок, соединявший концы обруча и удерживавший его на голове. Особый интерес представляет орнаментированная трубочка из птичьей кости длиной 31 см (рис. 92, 6-7). Вероятно, что это не игольник (последний, как правило, намного короче), а древнейший духовный музыкальный инструмент — флейта [Гвоздовер М. Д., 1953].

Завершаем рассказ об искусстве и духовном мире обитателей Авдеевской стоянки и о том, что по объективным причинам значительная часть предметов первобытного искусства до нас не дошла. В связи с этим обратим внимание на тот факт, что одним из характерных элементов культурного слоя является его окрашенность минеральной краской. Наряду с сильной окрашенностью слоя, и, особенно, различного слоя углублений, на территории Авдеевской стоянки наблюдается наличие ряда ямок, достигающих в диаметре 80 см и сплошь заполненных охрой. Так, в квадрате 72 Авдеево-А обнаружена охровая масса диаметром 30 см и мощностью 10 см [Рогачев А. Н., 1953]. Предположительно, это были специальные хранилища, в которых содержался широко используемый первобытными людьми природный краситель. В 1981 — 1982 годах в Авдеево-В было обнаружено образование еще большего размера, получившее условное название «красное пятно», в котором среди ярко окрашенного заполнения находились отборные кремневые и костяные изделия.

Окрашенность культурного слоя, включения минеральной краски различного цвета и оттенка (охристая, вишневая, желтая и т.д.), следы охры на костях и изделиях встречены и в культурных слоях других курских верхнепалеолитических стоянок: Октябрьское-2 верхний слой, Курск-1, Курск-2, Пены и на недавно открытых стоянках Быки-1 и Быки-5. Очевидно, что широкую палитру красок использовали не только при культовых обрядах, но и в повседневной жизни. Краской из охры расписывали изделия, детали костяных конструкций древнейших архитектурных сооружений, использовали при погребении умерших, возможно — наносили на тело в качестве татуировки, на кожаные одежды и стены жилищ как охранительные символы. Преобладание красных и охристых тонов не указывает на какую-то избирательность наших пращуров в выборе цвета, хотя некоторые «специалисты» уже договорились до того, что зрение палеолитических людей вообще не воспринимало холодную часть спектра, что конечно, не более чем околонаучная мистификация, расчитанная на охочих до сенсаций дилетантов. Все дело в том, что большинство красок холодных тонов могли изготавливаться на основе животных и растительных красителей, не сохраняющихся в культурных слоях стоянок палеолитического времени. При этом охра и другие краски теплых, в первую очередь красных, желтых, охристых и вишневых тонов играли более важную роль, но не из-за физических особенностей первобытного человека, а из-за его духовного мира, так как, судя по сообщениям этнографов, именно они олицетворяли жизнь, огонь, солнце и кровь — носитель жизни.

Наблюдения археологов позволяют раскрыть и технологию приготовления минеральных красок в каменном веке. Так, на стоянке Быки-1 (Курчатовский район), в ямке 17 у восточной окраины очага в землянке А найдена массивная конкреция сферосидерита — железосодержащего материала. Время от времени этот желвак погружался в очаг и при нагреве на его поверхности возникал слой порошкообразного вишневого гематита — минеральной основы краски. Претерпевший химические изменения слой соскабливался и, вероятно, растирался с жиром или иной основой. Обитатели Быков знали и иные красители — на территории поселения учеными найден удлиненный кусок лимонита, еще одного железосодержащего минерала, который после обжига мог использоваться как охряной карандаш. В целом на стоянке Быки встречены краски разнообразных оттенков — темно-вишневая, красная, рыжая, бурая, желтая, верная (как правило, на основе сажи, хотя иногда для этой цели использовался марганец — см. Прасолов Н. Д., 1990), белая (на основе мела или мергеля). Интересно отметить, что мергельная «краска» во влажном состоянии местами имела явственный зеленый оттенок из-за примеси минерала глауконита. Богатство палитры минеральных красок — не единственный след палеолитического искусства на палеолитической стоянке Быки-1. Хронологически (18-17 тысяч лет назад) эта стоянка несколько моложе Авдеево. При ее раскопках встречено большое количество обработанной кости хорошей сохранности (рис. 93). Многие предметы, например, миниатюрные иглы, отмечены поистине ювелирным исполнением. На ряде изделий встречены беспорядочные серии нарезок, в основном связанных с технологическим процессом расчленения кости. Однозначно к орнаменту можно отнести серию нарезок на рукоятях проколок. Наряду с беспорядочными на четырех изделиях присутствуют нарезки как бы продолжающие длину жала.

Особо отмечены два комбинированных изделия типа «проколка-лопаточка». На одном из них одновременно присутствуют нарезки разной глубины, короткие насечки, нанесенные с интервалом, два креста, и глубокая канавка. Второе изделие с обеих сторон имеет нарезки, как бы продолжающие жальце, с одной стороны такая нарезка имеет два участка с короткими пересекающимися насечками и нарезками. Обращает на себя внимание еще один интересный прием первобытного человека: на отдельных участках имеются нарезки, пересекающиеся с линиями естественного рельефа кости и другими нарезками, образуя вытянутые ромбы. Ближайшие аналогии такого орнамента встречены на стоянках Хотылево-2, Юдиново, Тимоновка.

В юго-западном секторе землянки А обнаружены два отщепа, снятых с бивня, покрытых нарезками. Обломок бивня со следами-негативами снятых отщепов, поддающихся ремонтажу, был обнаружен на расстоянии четырех метров, в северном секторе землянки. Наружная, выпуклая, плоскость обоих отщепов покрыта беспорядочными нарезками. Внутренняя плоскость меньшего отщепа покрыта пересекающимися под острым углом нарезками, местами образующих ромбическую сетку, местами же часть параллельных линий замещена естественными слоями бивня, что в итоге дает аналогичную сетку. Подобный орнамент уже встречался исследователям на стоянках Тимоновка и Юдинова в Подесенье [Грехова Л. В., 1977, Сорокина Г, Г., 1992]. Отщепы, найденные в Быках, имеют определенное сходство с предметами, обнаруженными К. М. Поликарповичем при раскопках стоянки Елисеевичи на Брянщине и условно названные им «чурингами» (чуринга — дощечка или камень с рисунком, культовый предмет некоторых австралийских племен, считающих его воплощением родового тотема). Правда, для «чуринг» из Быков не было характерно обособленное положение в культурном слое стоянки, они находились в верхней части заполнения землянки у ее края, а не в специальной ямке, как это было в Елисеевичах.

Полиэйконическая скульптура стоянки Быки представлена единичным изделием из мергеля, встреченным в заполнении землянки А в квадрате Д-19 на полу. Это стилизованная фигурка высотой 2 см, уплощенная с боков и имеющая характерный профиль, в котором угадывается немного склоненная, вперед голова, массивные груди или лапы, живот и подогнутые ноги (рис. 93, 5). Сходные изображения из мергеля встречены и в Воронежской области при раскопках Костенок.

Зооморфных поделок пока известно всего три экземпляра. Два предмета в виде птичьих головок, изготовленных из мелких костей базиподия оленя (квадрат Ж-16). На неповрежденном экземпляре прекрасно проработаны клюв, придающий сходство с головой ворона. Это тем интересней, что мотив птицы встречается в палеолитическом искусстве крайне редко (рис. 93, 3-4). Третья зооморфная поделка-подвеска была вертикально вонзена в песчаный пол жилища в его восточном секторе. Она представляет собой вырезанное из бивня мамонта стилизованное изображение зверя (лошади?) с ушком для подвешивания в районе головы. Одна из лапок подвески была утрачена еще в древности, а вся ее поверхность покрыта беспорядочной сеткой нарезок, предположительно, передающих шерсть животного (рис. 93, 1).

Определение выраженного в амулете образа затруднено тем, что само изделие имело как бы две жизни: сначала это был образ бегущего зверя, лапка которого оказалась в процессе использования отломаной. С этой, выпуклой, рельефной стороны при обработке снят весь верхний слой заготовки из бивня. Видимо после утраты лапки мастер решил использовать обратную сторону: готовый профиль подработали под образ лошади, у которой выделена глубокой нарезкой грива, подправлена морда. Расположенную ближе к отверстию часть амулета менее всего тронула рука его создателя. Если на «морде» снят весь верхний слой заготовки, то здесь мы видим лишь царапины и продольную глубокую канавку.

В целом обработанная кость палеолитической стоянки Быки-1, по мнению Г. П. Григорьева и Е. В. Булочниковой сближается с обработанной костью мадленских стоянок Европы.

О наличии определенных эстетических и, вероятно, культовых взглядов обитателей стоянки Быки говорит и сама архитектура их жилища. В частности, речь идет об использовании черепов животных, помещенных на перекрытиях жилища. Подобные находки известны и при раскопках других стоянок этого времени. Так, работы в мезине показали, что крышу одного из жилищ венчали оленьи рога, а другую украшал череп волка [Шовкопляс И. Г., 1965]. В Костенках-1 (верхний слой) в землянке А над нагромождением бивней в верхней части заполнения (рухнувшее перекрытие?) находился череп овцебыка (по другим данным — череп мамонтенка неверно определенный из-за плохой сохранности), связанный с первой от входа камерой [Ефименко П. П., 1958]. Наконец, в Авдеево-А у северного края землянки Г вместе с провалившимися с кровли бивнями мамонта находился и его череп [Рогачев IT. Н., 1953]. А. Д. Столяр определил это явление следующей фразой: «Жилище, увенчанное головой избранного зверя, и, по-видимому, нередко покрытое его же шкурой, скорее всего символизировало мифического предка, под защитой которого, словно в его чреве, протекала внутренняя жизнь общности, тотемистически объяснявшей свое происхождение» [Столяр А. Д., 1985]. Необходимо отметить тот факт, что в художественном творчестве верхнепалеолитического человека зачастую в качестве самостоятельного компонента использовалось изображение отдельных частей тела (голов, туловищ, рук) — по принципу «часть вместо целого». Часто поклонение животному также переносилось на отдельные части его тела: использование зубов в качестве амулетов-оберегов, намеренное хранение черепов, хвостов, лапок — например, хвосты мамонта из Гагарино [Тарасов Л. М., 1978] и пещерного льва из верхнего слоя Костенок-1 [Ефименко П. П., 1958], фрагментарные изображения животных.

Имеется и иная, правда, связанная со значительно более поздним периодом истории человечества версия венчания черепами животных кровель жилищ. Дело в том, что археологами раскопано множество славянских жилищ, в основании которых найдены черепа коня или быка. Вместо известного всем «конька» на крышу часто ставились настоящие черепа лошадей или оленьи рога. Зачастую в качестве «жертвы» использовался череп давно умершего животного. Люди считали, что в таких черепах остается жизненная сила, способная отгонять ало [Байбурин А. К., 1979, 1983). Как знать, не зародились ли эти поверья еще в эпоху палеолита?

Возвращаясь к жилищу на стоянке Быки-1, мы можем сказать, что имеем дело с черепами сразу нескольких животных, венчавших одно жилище. Центральное место отводилось черепу мамонта (наиболее важный зверь для экономики населения центра Русской равнины в палеолите и наиболее часто встречающийся в изображениях этого времени), на который возлагалась не только культовая, но и функциональная роль отдушины-дымохода. Летний вход, ориентированный на юг, венчал крупный череп тура; зимний, ориентированный на запад,— несколько черепов носорогов. Безусловно, что это черепа крупных и значимых для охотников животных. Помещение их на одном жилище может означать набор тотемных символов, входящих в общность семей, проживавших под одной крышей в жилище, где мамонт являлся объединяющим тотемом нескольких родственных групп. Правда, нс исключено и то, что эти черепа просто были наиболее удачными трофеями живших на стоянке охотников. Не подлежит сомнению лишь тот факт, что в этом случае мы сталкиваемся с эстетическим осмыслением оформления жилища. Толкования же этого оформления могут быть самыми разнообразными, как и толкования иных реалий первобытного искусства. Французский археолог А. Леруа-Гуран, критикуя упрощенные воззрения на произведения искусства эпохи палеолита как на проявление охотничьей магии, привел любопытное сравнение: представим себе, что неожиданно обезлюдевшую Землю посещают некие космические пришельцы. Во время одной из экспедиций они обнаруживают христианские храмы. Смогут ли инопланетные ученые по фрескам и иконам в храмах восстановить хотя бы основные положения религии, ее принципы, не говоря уже о деталях Священного Писания? Очень сомнительно, хотя инопланетяне и поймут, что жители планеты Земля обладали некоей стройной и сложной системой верований. Таким же образом обстоит дело и с искусством палеолита: наскальная живопись, мобильное искусство — это не следы полудиких колдунов, а своего рода «фрески в храме», окончательную суть и смысл которых мы пока не в силах понять [Leroi-Govrhan А., 1958, 1964].

На Русской равнине в позднее ледниковье реалистические изображения человека и животного почти не встречаются. Предметы искусства, датирующиеся 15—12 тысячами лет назад (Мезин, Кириловская, Тимоновка), в большей степени, чем ранее, имеют черты стилизации. Человеческое изображение приобретает полузвериный облик, фигурки женщин — характер амулетов. Именно к этому времени относится наскальная живопись Каповой (фигурки зверей, геометрические изображения типа «лесенки», четырехугольники и т.п.) и Игнатьевской (антропоморфные изображения, зооморфные фигурки, спиралевидные линии) пещер.

Одной из сторон таинственного духовного мира древних был погребальный обряд. На территории Курской области пока, подчеркиваем — пока! — не обнаружено захоронений этого времени, однако глава будет неполной, если не совершить маленький экскурс в эту область жизни первобытных людей. Первые в истории человечества погребения умерших появляются около 90 — 80 тысяч лет назад у неандертальцев. Осознавая противоречие между смертностью индивидуума и продолжением жизни «рода», древний человек, как существо социальное, пытался «снять» его, проявляя особый род заботы об умершем, совершая его преднамеренное погребение как продолжение его существования. Иначе говоря, возникновение погребального обряда— своеобразная победа над смертью [Смирнов Ю. А., 1991]. В центре Русской равнины на сегодняшний день исследовано лишь несколько погребений в Костенках (Воронежская область) и на стоянке Сунгирь под Владимиром. Все они дают уникальную информацию для реконструкций, благодаря наличию погребального инвентаря — украшений, орудий труда, поделок, особенностям устройства могилы или погребальной камеры, прообраза позднейших склепов. Так, по расположению многочисленных бус из бивня мамонта, каждая размером всего в несколько миллиметров, на погребенных в Сунгире, ученым удалось восстановить палеолитическую одежду. Оказалось, что кокетливо переброшенные через плечо шкуры и развевающиеся набедренные повязки — плод фантазии художников-популяризаторов, не имеющий ничего общего с реальностью. Да иначе в условиях ледникового времени и быть не могло: люди палеолита шили себе из шкур прозаические штаны, куртки-анораки, теплые шапки, капюшоны и «капоры». Можно предполагать, что обувь их походила на мокасины североамериканских индейцев или на обувь народов нашего Крайнего Севера [Абрамова 3. А., 1958; Бадер О. Н., 1978]. Такая одежда носилась только вне жилищ. В теплом помещении она быстро пропиталась бы потом и по выходу на мороз оказалась бы безнадежно испорченной. Поэтому есть все основания полагать, что люди верхнего палеолита в прогретых до 25—30° тепла жилищах, как чукчи и другие северные народы в чумах и ярангах, сидели буквально голышом, не случайно и женские статуэтки изображают именно обнаженных женщин — художник создавал то, что было у него перед глазами. При этом, правда, нельзя отрицать того, что нагота воссозданных в скульптуре моделей не только дань натуре, но и художественное отражение каких-то культовых моментов. Впрочем, многие «палеолитические Венеры» не вполне обнажены: на них надеты различные пояски, браслеты, перевязи, что опять же скорее всего сочетает дань культу с данью реальному живому образу.

Как уже говорилось в предыдущих главах, человек палеолита отличался высокой степенью приспособляемости к окружающей среде, к климату, фауне, иным составляющим. Адаптационные процессы шли через смену хозяйственных стратегий и социальных нормативов. Существование долговременных поселений в поздневалдайский период (24-13 тысяч лет назад) предусматривало наличие запасов пропитания и возможностей для удачной охоты. В свою очередь, длительные остановки способствовали освобождению времени, которое первобытный человек мог посвятить более тщательной обработке орудий, изготовлению поделок, украшений и т.п.

Такое динамичное равновесие сохранялось до тех пор, пока нс наступила первая в истории человечества глобальная экологическая катастрофа: распад поздневалдайского ледникового щита привел к всепланетной смене ландшафтной обстановки и вообще природной зональности. «Человеческий коллектив, благодаря социальной памяти, выражающейся в культуре, благодаря небиологическим средствам адаптации, опять-таки выражающимся в культуре, способен вывести из-под критического воздействия внешней среды подавляющее большинство своих членов... Однако «расплата» за такое спасение все равно неизбежна, и выражается она в необходимой перестройке небиологических систем адаптации, в смене культуры, в потере какой-то части традиционной культуры и в больших затратах труда по созданию новых ее элементов и связей. Археологически это фиксируется, как смена археологических культур» [Черносвитов П. Ю., 1990].

Эпохой такой перестройки стал финальный палеолит (мезолит, эпипалеолит). Наконец, наступает стабилизация на новом уровне — эпоха неолита. Смена природно-климатических условий привела в итоге к появлению кардинально новых явлений во всех сферах жизни. В области искусства и культуры это широкое распространение глиняной утвари и ее орнаментация, повышение роли рыболовных приспособлений, увеличение числа глиняных и деревянных изделий и орудий для их обработки и орнаментации. Изменение флоры и фауны влекли за собой смену главных объектов вдохновляющих на творчество.

Различие в хозяйственной деятельности, связанное со специфическими природными условиями, четко обозначилось между южной и северной зонами нашей страны. Обитание в южной, степной и лесостепной зоне племен ранних земледельцев и скотоводов, а в северной, лесной, как и прежде, охотников и рыболовов обусловили различие в мировоззрении и в содержании искусства этих племен. Как и палеолитическое, искусство неолита представлено мобильным искусством малых форм (деревянная, каменная, глиняная пластика, изображения на керамике) и наскальные писаницы.

В зооморфной скульптуре лесных племен преобладающие для палеолита изображения мамонта, бизона, лошади сменяются образами лося, медведя и птиц. Из зубов кабана, лося, оленя, медведя и других промысловых животных делались амулеты. Если животные воспроизводились максимально близко к натуре, то в антропоморфных изображениях господствует схема. В искусстве и духовных нормативах неолитического человека ученые усматривают истоки более поздних представлений. Так, академик Б. А. Рыбаков считает, что именно тогда, в эпоху охоты на лося и оленя могли получить свои названия созвездия Большой и Малой Медведиц.

В силу недостаточной изученности неолита на территории Курской области мы пока не можем представить данные относительно особенностей духовного менталитета этого региона, поскольку предметы искусства, как таковые, еще не обнаружены. Обратим, однако, внимание на то, что собрана значительная коллекция орнаментированной глиняной посуды. Богатство форм и элементов орнамента позволяет рассматривать сосуды как произведения, несущие определенную смысловую нагрузку. Мастера прошлого ценили четкий ритм, соразмерность форм, строгую орнаментальную композицию. Как уже было сказано, современная Курская область расположена в месте контакта сразу нескольких культурных зон. Для раннего неолита мы отмечаем присутствие гребенчатого и накольчатого орнаментов лесной зоны и накольчатого орнамента степной зоны. Далее получают распространение ромбо-ямочный и ямочно-гребенчатый орнаменты.

О назначении самого орнамента единого мнения нет. П. А. Путятин считал возможным появление орнаментации в результате манипуляций по выделке сосудов. В основе его предположений лежала мысль о том, что основой для лепки служила плетеная корзина (Путятин П.,А., 1885), однако М. В. Воеводский опроверг эти доводы [Воеводский М. В., 1936]. Он представлял, что по крайней мере на начальном этапе орнамент на керамике имел магическое значение. Данные археологии говорят о том, что многие, если не все, виды орнаментов на неолитической керамике имеют корни еще в эпохе палеолита. Исследователи считают, что на глиняную посуду орнамент был перенесен уже в готовом виде, согласно определенным традициям, но исполненный другими инструментами и в другой технике. В пользу смысловой нагрузки говорит стандартность в выборе элементов, своих для каждой этнокультурной зоны. С другой стороны, безусловно и постепенное изменение набора орнаментальных элементов. Одной из причин этого было смешивание и взаимопроникновение населения, в первую очередь женского, ибо именно женщины занимались гончарством. Примером бытования на одном поселении различных культурных традиций могут служить неолитические стоянки Курочкино-3 (Беловский район), Золотухино, Хвостово (Курский район), Рыльск и Глушково (Курчатовский район).

Рассмотрев неолитические коллекции, полученные в результате работы Деснинской экспедиции, Е. В. Волкова реконструировала типы орудий, которыми мог быть нанесен тот или иной орнамент, а также технологию изготовления глиняного теста, характерную для каждого микрорегиона бассейна Десны на разных временных этапах [Волкова Е. В., 1990). Она приходит к выводу, что культурные традиции в области орнаментации глиняной посуды имеют специфическую логику развития, которая определенным образом связана с развитием традиций в области технологии гончарного производства, в частности, традиций подготовки формовочных масс глиняной посуды. Б. В. Грудинкин считает, что выбор в качестве штампа того или иного предмета зависел от конкретных условий и даже вкусов изготовителя посуды [Грудинкин Б. В., 1997]. Отдельные специалисты по керамике в последнее время пытаются возродить «технологическую» версию возникновения орнамента, отвергнутую в свое время М. В. Воеводским, однако доказательства того, что орнамент способствовал лучшему обжигу, и это его основная роль, представляются нам мало убедительными.

Если рассмотреть пути дальнейшего развития орнамента в последующие исторические эпохи, то можно говорить о связи того или иного орнаментального мотива с конкретными смысловыми понятиями: волнистая линия — вода, точки — обозначения засеяного поля и т.п., что также может считаться косвенным доказательством заключенных в орнаменте неолитических сосудов сюжетно связанных моментов.

Таким образом, несмотря на множество «белых пятен» в истории духовной жизни первобытного человека, мы можем утверждать, что ему были присущи и чувство прекрасного, и интерес к жизни и творчеству. На земле нашего края, как и везде, зарождались первые страхи, сомнения, первые победы человека. Все это отражалось в камне, в кости, в орнаменте. Не все смогло дойти до нас, многое еще ждет своего часа. Еще недавно мы поражались мастерству обитателей Авдеевской стоянки, а теперь говорим о талантливых обитателях Быков. Шаг за шагом человек создавал свои произведения, оттачивал приемы, выбирал стили, и отзвуки этого пробиваются даже через тысячелетия в вышивках на модных платьях и узорах платков наших современниц, в народных поверьях и обычаях.