автор: В.Т. КОВАЛЕВ

Часть вторая. ЕВРЕЙСКИЙ КВАРТАЛ

ДЕРЗКИЕ ВЫХОДКИ МАЛЬЧИШЕК

По нашей улице часто ездили "золотари" (так в народе называли рабочих санитарного обоза). Обычно со стороны Казацкой ехали две подводы с бочками. Задняя была привязана к едущей впереди. Сопровождали этот обоз два мужика. Чтобы содержимое из бочек не расплескивалось, они сверху накрывались рядном. Так в меньшей степени распространялась нестерпимая вонь.

Напротив нашего дома у закусочной золотари непременно останавливались. Выпив на ходу по стакану-другому водки, оба мужика садились на облучок передней подводы, доставали из сумки хлеб и колбасу. Трогаясь в путь, начинали закусывать.

Как только санобоз доезжал до бывшего Сапуновского дома (В.Луговая, 24), еврейские пацаны, показывая на телеги, начинали хором кричать: "Дядьки, колесо ныт дрейцах" (не крутится).

Работяги останавливали обоз и, продолжая жевать, обходили вокруг телег. Не обнаружив поломок, садились на облучок и двигались дальше.

Около дома №20, где был продуктовый магазин, принадлежавший когда-то купцу Зайцеву, уже другая группа еврейских пацанов снова вопила: "Дядьки, колесо ныт дрейцах". Мужики останавливали лошадей и, ступив на землю, снова осматривали колесный ход на своих телегах. И когда ничего необычного не находили, бежали за мальчишками в надежде достать кого-либо из них кнутом. Но куда там! Те, как ртуть, растекались по знакомым дворам и закоулкам.

Летом 1940 года, уже после финской кампании, мы как-то решили пойти на Сейм порыбачить с ночевкой. Мы считали себя почти взрослыми. Многие из ребят, и я в том числе, тайком от родителей и взрослых покуривали за углом и "в рукав".

Время было голодноватое, война дала себя знать. В магазине мы купили пару буханок черного хлеба и три банки самых дешевых рыбных консервов. Купить дешевую колбасу было трудно, ее просто не продавали.

Кто-то из ребят сказал, дескать, что мы будем жрать, если рыбы не поймаем. Мой одноклассник Арон Хесед (промеж себя мы его звали Арушкой), улыбаясь, ответил: "Курку".

На вопрос "Где мы ее возьмем?" сказал: "У моей тетки курок много, возьмем одну, не обеднеет".

Назавтра, в полдень, Арушка позвал нас с собой. Он объяснил, что после обеда дядька и тетка любят поспать, а двоюродная сестра - на работе. "Сейчас самое время сходить в гости", - заявил Арушка.

Вчетвером, через дворы Архангельской, мы вышли к тыльному забору дядькиного дома, стоявшего на Ртищевской (Советской) улице.

Арушка посмотрел через забор и, не заметив во дворе ничего подозрительного, стал подзывать кур: "Типа, типа…" Из принесенной консервной банки подбрасывал птицам заранее накопанных червей все ближе к забору. Куры набежали в поисках червей. И тогда Арушка на большой рыболовный крючок, привязанный к суровой нитке, нанизал жирного выползка и перебросил свою снасть через забор. Мы через заборную щель смотрели, как ведут себя куры, когда Арушка поддергивал червяка от земли кверху. И вот одна из хохлаток заинтересовалась наживкой. Как только она захотела проглотить червяка, Арон по нашей команде подсек птицу на крючок. Моментально перебросив курку через забор, сразу же засунул ее голову под крыло, чтобы не орала, и, торжествуя, спросил: "Ну, как я ее взял?" Потом мы уложили курицу в мешок и ушли домой. Так была добыта еда для ночной рыбалки.

В том же сороковом, к пятнадцатилетию, родители подарили мне настоящие футбольные бутсы и футбольный мяч. Мы решили обновить мяч в игре против команды Архангельской улицы. Играли на площади перед закрытой для службы Михайловской церковью. Кто-то из ребят попал мячом в окно частного еврейского дома на четной стороне Архангельской. Все обомлели, когда это случилось. Из двора этого дома выбежал лысый хозяин. Стал орать, что всех нас перебьет, а мяча нам больше не видать. Затем на наших глазах раскромсал мячик большим кухонным ножом и ушел с ним во двор.

Я был буквально потрясен увиденным. В отчаянии, чуть не плача, я отошел к церковной ограде. Ребята в негодовании шумели, что-то выкрикивали в адрес злодея. Кто-то из наших видел, как истерзанный мяч был выброшен в очко дворового туалета. Когда пацаны успокоились, ко мне подошел Зямка Журавель, известный среди мальчишек борец за правду и выдумщик дерзких выходок. Положив руку на мое плечо, Зямка произнес: " Вельвеле, друг! Не убивайся! Мы с ребятами сложимся и купим тебе новый футбол. Ты только маме не говори. Не надо ее расстраивать! А порхатого мы накажем!".

Вне себя от обиды, как помню, я сказал: "Ну, что ты, пацан, сможешь сделать! Соли ему на лысину насыпешь, что-ли?" Глаза у Зямки как-то сверкнули и он радостно воскликнул: "Да, Король (так звали меня на улице и в школе), конечно, насыпем, он нас попомнит". Вскоре мы разошлись по домам. Наутро Зямка пришел ко мне и под каким-то предлогом вытащил меня на улицу, а затем и на Архангельскую. Как только мы с Большевиков завернули за угол и пошли к Михайловской церкви, нас поразила страшная вонь. У дома, где вчера было выбито окно, суетились золотари. Рядом стояли их подводы с бочками. Совковыми лопатами и черпаками золотари собирали с земли дерьмо. Оно ручьем выливалось из-под забора, за которым на пригорке стояла уборная, и сливали "добро" в чрево своих бочек. Хозяин что-то гневно кричал, грозился найти "мерзотину" и засадить в тюрьму. Он торопил работяг, обещал хорошо заплатить, если они избавят его от вонючего кошмара и позора.

Зямка, глядя на меня, самодовольно произнес: "Вот видишь, Король, у нас все получилось!" И мы пошли домой. Дорогой он мне рассказал, что когда я, разбитый горем, ушел домой, он с ребятами сходил на Покровский и у знакомой торговки купил целый килограмм свежих дрожжей. Вечером он перелез через забор и отпустил в сортир пакет с дрожжами. Лето было жаркое, дрожжи в дерьме забродили, подняли наверх все содержимое ямы и выплеснули его за пределы уборной во двор и на улицу. На мой вопрос: "Кто же тебя надоумил?" Зямка, хитро улыбаясь, ответил: "А кто говорил, насыпать на лысину?" Такова была месть еврейских пацанов за растерзанный футбольный мяч.

Через неделю ребята, и я в их числе, скинулись и купили новый футбольный мяч. Хранился он у меня, но теперь принадлежал всем мальчишкам.

Прозвище Король прикипело ко мне с подачи моей родной мамочки. Как-то мы играли в большом саду дома №28 и тут мама позвала меня через забор: "Володя, королек, пойдем покушаем". Ребятам это понравилось. Сначала меня звали Королек, а стал взрослеть - Королем.