автор: В.Т. КОВАЛЕВ

Часть вторая. ЕВРЕЙСКИЙ КВАРТАЛ

ПЕРСОНАЖИ

Дом владельца торговых бань Н.А. Боева. Верхне-Луговая, 19. Начало ХХ в.

Пару слов о Покровском базаре и незабываемых еврейских типах.

Покровский (ныне Центральный) рынок был пристани-щем живших рядом пацанов. Мы знали там каждый уголок, тех, кто там торговал и ежедневных штатных посетителей, для кого базар был местом промысла. Постаравшись, об этом можно написать отдельную книжку, но я нарисую лишь пару еврейских персонажей.

Фаня Фишман была известная в округе скандалистка. Где появлялась Фаня, там стоял гвалт. Я раза два специально ходил на Покровский посмотреть как Фаня покупает к празднику живую курицу. Словами эту сценку не передать, все надо было видеть, слышать и эмоционально воспринять.

Так вот Фаня, проходя вдоль крестьянских возов с живой птицей, наметанным взглядом выбирала самую крупную и жирную курицу. Остановившись у телеги, с независимым видом брала намеченную жертву в руки и прикидывала таким образом ее вес.

Затем, повернув курицу к себе хвостом, щупала пальцем, нет ли на выходе яйца, и после этого обдувала желтую жирную гузку.

Сделав паузу и презрительное лицо, Фаня громко спрашивала у крестьянки: "Так сколько же стоит Ваш жалкий куренок?" Таким образом она сразу обесценивала покупку, а продавщицу сбивала с толку.

Крестьянка называла цену птицы и возмущенно доказывала, что ее товар этих денег стоит. Фаня, ничуть не смущаясь, заявляла, что знает в птице толк и даст за выбранную курицу только половину названной цены и ни копейки больше. Курицу из своих рук не выпускала. Крестьянка, чуть не плача от обиды, вступала с Фаней в перебранку по поводу стоимости курицы, чего скандалистка и добивалась.

Вот тогда Фаня, постепенно накаляясь, поднимала такой хай, что буквально оглушала всю округу. Вперемежку с еврейскими словами она, истошно крича, как из рога изобилия, высыпала на голову крестьянки и ни в чем неповинную курицу такие бранные слова и сравнения, что все и вся смешивала с грязью. Крестьянка, ошеломленная натиском нахалки, пыталась что-то возразить, не зная как бы отвязаться от скандальной еврейки даже за предложенную ей цену.

Фаня каким-то шестым чувством это определяла, клала на телегу заранее приготовленные деньги и с гордо поднятой головой уносила курицу со словами: "Скажи спасибо, что я дала тебье виручку!"

Так Фаня Фишман обижала приезжавших из деревень крестьянок. Наглость этой молодой женщины была беспредельной.

Антиподом злодейки Фани был другой мой базарный персонаж. В мясных рядах на Покровском рубщиком мяса работал атлетически сложенный и приветливый еврей по имени Гершул (Григорий).

К моему отцу, Ковалёву Тихону Дмитриевичу, большевику ленинского призыва, как и многие другие евреи, Гершул относился как-то по-особому, видимо, за его доброжелательную натуру. Бывало, идём с отцом домой мимо мясных рядов, Гершул окликает: "Тихон Митрич, что же Ви не зайдёте?" Когда мы приближались и здоровались, участливо спрашивал: "Что Ви сегодня хотите, говядинки или свининки?" Если отец называл свинину, то он откуда-то из-под прилавка доставал кусок свиной мякоти от окорока, если говядину - хорошую вырезку.

Получив за мясо названную сумму, Гершул всегда признательно произносил: "Уж Ви меня, ради Бога, не забивайте! Я всегда уважу!"

Иногда по просьбе отца Гершул собравшейся толпе зевак показывал своё неповторимое умение владеть острым, как бритва, и тяжёлым топором.

Положив на колоду свою левую руку и растопырив пальцы, он со всего маха опускал свой топор рядом с каждым из пальцев.

Делал это Гершул играючи, но зрелище было жутким.

А ещё Гершул ударом топора из-за плеча раздваивал обыкновенную спичку.

Встречал я Гершула и в пятидесятые годы, но за мясом к нему мой отец, одноногий инвалид войны, ходил на костылях уже с внуком - моим сыном, тоже Владимиром.

Не забыть ещё один персонаж.

В одном из домов на Красной Линии жила подаянием потерявшая рассудок старая женщина. Звали её Фира Абрамовна. Она ходила по дворам еврейского квартала и побиралась. На Покровский никогда не ходила, боялась толпы.

Говорили, что до революции она жила в Харькове и была единственной дочерью миллионера. В Курске оказа-лась незадолго до прихода деникинцев. К сумасшествию её привело зверское изнасилование целым взводом солдат Деникина.

Фира Абрамовна была тихого помешательства. Со всеми встречными, в том числе и русскими людьми, приветливо здоровалась, зла никому не чинила. Одета она была в когда-то богатой и модной, а ныне насквозь изъеденной молью одежде.

На голове носила, поверх драных шёлковых платков, невероятные по форме и украшениям шляпы.

В её поведении и походке сквозили барские манеры. Когда она встречалась со знакомыми мужчинами, то нередко жеманно протягивала свою грязную руку для поцелуя. Порой произносила какие-то французские слова. Всё это подтверждало её богатое прошлое. Бывали у Фиры Абрамовны и короткие периоды просветления. Она тогда прихорашивалась, умывалась и красиво причёсывалась, а её лицо обретало черты былой красоты.

В еврейских семьях её подкармливали и давали приют. В нашем дворе Фира Абрамовна чаще всех бывала в семье Абрамсонов. Толстуха Софа её привечала больше других. Никто из взрослых не обижал эту бедную и бездомную старушку. Доставалось ей только от ребятни. Увидев на улице Фиру Абрамовну, пацаны её тут же окружали, устраивали хоровод и, делая рожи, кричали: "Фирка-дура! Фирка-мишигино!" (сумасшедшая). Она отбивалась от ребятишек клюкой. Когда же ей это не удавалось, начинала истошно кричать: "Гвалт, гвалт!" (разбой), призывая на помощь взрослых. И те разгоняли малышню.

Судьба несчастной Фиры Абрамовны такая же, как и у других евреев, не уехавших из Курска, её немцы расстреляли.