автор: В.Т. КОВАЛЕВ

Часть вторая. ЕВРЕЙСКИЙ КВАРТАЛ

Еврейский квартал

Как-то мой задушевный приятель музейщик - Склярук Виктор Исаевич дал мне вышедшую недавно небольшую книжку "Дорога без конца (очерки из жизни курских евреев)". Ее чтение пробудило в памяти многое и заставило написать о том, что помню из своего, среди евреев прошедшего, детства.

Возникшей задумкой я поделился в музее с друзьями-краеведами. Затея моя пришлась им по душе: в один голос меня стали убеждать реализовать замысел, не откладывая в долгий ящик.

Поразмыслив, я, в конце концов, осознал, что друзья правы. Ведь то, чему я был живым свидетелем и заложил на хранение в "сундук" памяти своей, не отыщешь ни в одном архиве и не почерпнешь из каких бы то ни было источников знаний. Держать под спудом на склоне лет свои "залежи" и унести их с собой в могилу не имеет здравого смысла.

Сначала поведаю о людях, их судьбах и событиях, относящихся к большому еврейскому двору, где жил. Далее речь пойдет о том, что творилось окрест: на Верхне-Луговой и соседних улицах, Покровском базаре, в школе - бывшем еврейском хедере, о шкодах еврейских пацанов и попутно о других событиях и фактах, которые возродит память. Надеюсь, что рассказанное будет интересно и познавательно.

Все предвоенное десятилетие вплоть до эвакуации в Казахстан в сентябре 1941 года я жил в самом центре еврейского квартала на улице Верхне-Луговой.

Вид с угла Большевиков. 2003 г.
См. фото в оригинальном разрешении (1792x1201, 253 kb)

Наш старой постройки двухэтажный дом, бывший городской ломбард, и сейчас под номером 30 стоит на углу Большевиков, бывшей Покровской улицы. Во дворе был ныне снесенный флигель, который, как и сам дом, был заселен многими еврейскими семьями. Только одна наша семья была русской. Это, однако, не мешало моим родителям и мне жить с соседями в тесной дружбе.

Все соседи уважительно называли меня Вельвеле, что на идише - Володя, Владимир. Еврейские ребята во всей округе не отказывали мне в дружбе. В отношениях с ними, их родными и близкими никакого антисемитизма никогда не было. Оскорбительное слово "жид" чаще пользовали в запале сами евреи. При ссоре один на другого кричал: "Жид порхатый, дерьмом напхатый!" и получал в ответ: "А ты, еврей, подохнешь скорей".

Рос я любознательным мальчишкой в окружении интересных, не обделенных талантом, изобретательностью, рукоделием и трудолюбием приветливых евреев.

Мне хотелось выучить идиш, на котором в основном объяснялись мои соседи и живущие окрест евреи, познать их обычаи, слушать великолепную еврейскую музыку: то сладко щемящую и разрывающую душу, то полную неудержимого веселья, видеть зажигательные еврейские танцы.

Меня интересовало отправление евреями религиозных обрядов и праздников и еврейская грамота. Нравилась мне и национальная кухня, в особенности: "гривенэс" (на идише - гусиные шкварки с жареным луком) и "гефилтэ фиш" (фаршированная рыба: щука, реже - карп).

Все мои наблюдения и впечатления впитывались, как губкой, и остались в памяти на всю жизнь.

Мне нравился говор по-русски рядом живущих евреев с неповторимым акцентом, раскатистым грассированием, невероятным коверканием русских слов и выражений. Вот как, к примеру, одна из скандальных соседок по улице воспитывала своего пасынка-шалопая: "Монька, скажи на кого ты арош? На свой мама, сволочь, который тебе ест и пьет, на свой папа, шпана, который тебе одиёт и обуёт, на свой родной тетя, мишигино, который тебе штопает, стирает, и сохнет белё. Так на кого ты, паскудник, разинул свой вонючий рот. Чтоб тебе, холера, пусто было!"

Мне всегда импонировала в еврейской нации сплоченность, взаимопонимание, готовность оказать помощь ближнему, больному, бедному и попавшему в беду, часто совершенно незнакомому человеку, а еще преданность в дружбе. Этим красивым человеческим качествам можно только по-белому позавидовать. И, конечно, мне нравился тонкий, смачный, порой мудрый, еврейский юмор.

Перед войной я многого из желаемого достиг. Практически, что хотел увидеть - повидал, а узнать - в основном познал.

Я говорил на идише не хуже любого еврея, хотя мои сверстники часто знали из своего родного языка только срамные слова. Приходившие в наш двор почтенные зейде (старики) не верили, что я русский.

За время проживания в еврейском квартале я бывал на скорбных похоронах, шумных и веселых свадьбах, ходил в синагогу, наблюдал как старики молились дома и в молельне, как праздновались осенью Кущи, а весной - Пасха, ел мацу и другие еврейские кушанья, смотрел как резники резали кур, гусей и даже барашка и, наконец, приобрел надежных друзей. С теми, кто еще жив, эта дружба продолжается.

Знание с детства идиша помогало мне на войне и сослужило хорошую службу в военной академии, где курс немецкого я сдавал только на "отлично". Ведь как-никак, а идиш - один из диалектов германских языков.