автор: Салтык Г.А.

КУРСКАЯ ПОЛИЦИЯ НА ЗАЩИТЕ ИНТЕРЕСОВ ФРОНТА И ТЫЛА: ПРОТИВОДЕЙСТВИЕ ВОЕННОМУ ШПИОНАЖУ.

Сегодня к истории Первой мировой войны прикованы взгляды ученых, политиков, рядовых граждан. Их интересует экономическая, социальная и политическая ситуация в России во время войны, ее влияние на развитие революционных процессов в ряде регионов Российской империи, одним из которых являлась Курская губерния. Отсюда очевидна необходимость в выявлении нового круга источников, среди которых важное значение имеют и архивные документы, впервые вводимые в научный оборот.

В годы Первой мировой войны территория Курской губернии не являлась прифронтовой. Она относилась к типично тыловым губерниям Европейской России, где располагались гарнизоны и тыловые подразделения русской армии, а также госпиталя, размещались военнопленные, проходили важные железнодорожные пути. Именно они как объект разведывательной заинтересованности противника имели определенный интерес.

В целях обеспечения государственной безопасности Департамент полиции и подчиненные ему органы на местах – губернские жандармские управления (ГЖУ) выполняли значительную часть функций по контрразведке – осуществляли наблюдение за иностранцами, надзор за военнопленными, контролировали передвижение подозрительных лиц, отслеживали настроение городских и сельских жителей и их контакты с иностранцами. ГЖУ обязаны были осуществлять цензуру, следить за политической благонадежностью населения, не допускать антиправительственной пропаганды и вести активную работу по выявлению военного шпионажа.

В этот период местные власти были озабочены проведением мероприятий, направленных на выявление и разоблачение шпионской деятельности противника. Именно поэтому, по мнению Н. Грекова, «высылка военнопленных сразу же была отождествлена с высылкой подозреваемых в шпионаже»⁽²⁸¹⁾. Он также подчеркивал, что одновременно «власти тыловых губерний по собственной инициативе, не получая специальных указаний из центра, стали приучать население к мысли о повсеместно таящейся угрозе вредительства и шпионажа». Уже 24 июля 1914 г. в Курской губернии появился «Перечень сведений», оглашение и распространение которых в условиях военного времени запрещалось и наказывалось.

Так, согласно этому документу, местным жителям нельзя было обнародовать информацию об устройстве, составе и численности всякого рода воинских частей и учреждение военного и морского ведомства, о расположении и передвижении частей и учреждений и об изменениях в их уставе, составе и численности; о вооружении, снаряжении, обмундировании, довольствии, санитарном состоянии; о подготовке к мобилизации воинских частей, о приведении их на положение военного времени; о сооружении провозоспособности и технического состояния железных дорог, о деятельности их по перевозке войск и военных грузов; о всякого рода заготовках и складах для нужд военного и морского ведомств как в России, так и за границей; о поимке шпионов и о суде над ними и о приведении в исполнение и т.д.»с

Кроме того, Особые комитеты железных дорог России опубликовали перечни запрещенных тем для разговоров на станциях. На стенах железнодорожных вокзалов, в вагонах, депо, станционных буфетах и прочих людных местах были расклеены плакаты, предостерегавшие от неуместных разговоров. При этом Главное управление Генерального штаба предупреждало, что «при поездах по железной дороге, на станциях и в поездах необходимо остерегаться неприятельских шпионов, которые «всякое сведение о наших войсках они сообщают нашим врагам». Поэтому каждый военнослужащий не должен говорить о том, что можно обнаружить расположение или передвижение наших войск и их состав»⁽²⁸³⁾.

С 1915 г. командующие военными округами рассылали обращения «Русскому воинству», в которых имелись призывы крепить бдительность⁽²⁸⁴⁾. «Остерегайтесь, молчите! Враг всюду подслушивает! – под таким названием в Курской губернии было распространено обращение главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта. В нем, в частности, отмечалось, что «…война требует строгого секрета, великой тайны», а также подчеркивалось, что «от умения вести военные действия в тайне и зависит часто весь успех войны». В документе также указывалось на то, что «теперь война ведется не только войсками, которые вступают в бой… теперь война ведется всем народом за сотни и тысячи верст от места боевых действий». Поэтому все, что происходит в тылу действующей армии, что относится к ней, должно происходить в тайне, в секрете, «чтобы враг не знал, что и как у нас делается для снабжения действующей армии». По мнению главнокомандующего «чтобы проникнуть в эту тайну войны, чтобы разрушить наши воинские секреты, и в армии и в тылу, враг не жалеет никаких средств». Среди них, в первую очередь, назывался шпионаж. Однако шпионами могли быть не только немцы, которые «под видом русских подданных, они всюду рыщут, всюду разнюхивают», но и русские люди, которые «за серебряник продающие свое Отечество». «…Всюду, и на позициях, и в тылу, и в штатах, в обозах, лазаретах, в поездах, на железных дорогах, на заводах, мастерских, в комитетах и воинских присутствиях, всюду, где собираются люди и где делается военное дело, всюду протискиваются, присматриваются и прислушиваются эти Иуды-предатели, чтобы уловить что-нибудь на пользу немцам и на пагубу нам», – отмечалось в призыве. Он заканчивался обращением к населению «всячески остерегаться, нужно дать себе крепкий зарок – никогда, ни при каких обстоятельствах, не сообщать ни устно, ни письменно, ни знакомому, ни незнакомому, никаких военных сведений, которые вы знаете и о которых нельзя говорить»⁽²⁸⁵⁾.

Особые указания получали русские военнослужащие, которым воспрещалось сообщать посторонним лицам сведения о русских войсках. Об этом речь шла в Приказе № 116 по М.-К.-В. железной дороге от 20 апреля 1915 г., разосланному начальникам станций и железнодорожных мастерских. Получили его и начальники станций Курской губернии, а также начальники железнодорожных мастерских станции Конотоп⁽²⁸⁶⁾.

Военнослужащих предупреждали, что «недостаточно следить за собой, надо смотреть и за другими, удерживать товарищей от излишней откровенности, а тех, кто будет расспрашивать вас и прислушиваться к разговорам между вами, немедленно указывать коменданту станции, жандармам или железнодорожному начальству»⁽²⁸⁷⁾.

Это предупреждение по приказу Военного министра вывешивалось на вокзалах, в вагонах, в вагонах-ресторанах и в общих помещениях первого и третьего класса на всей внутренней сети железных дорог. Обращалось также внимание на то обстоятельство, что «нередко замечаются надписи, делаемые проезжими нижними чинами на заборах и в пределах полосы отчуждения, в которых указывалось на то, «какая часть и куда направляется или прибыла»⁽²⁸⁸⁾.

С целью недопущения диверсий на железных дорогах 11 апреля 1915 г. Приказом № 105 по М.-К.-В. железной дороге «О чрезвычайных мерах охраны» в Курской губернии при Управлении дороги учреждались Участковые комитеты по их чрезвычайной охране, членами которых являлись коменданты станций – Бахмач и Курск, а также начальники жандармских отделений – Конотопского и Рышковского⁽²⁸⁹⁾.

Помимо прочего, участковому комитету предоставлялись следующие права: воспрещать в полосе отчуждения всякие собрания; делать распоряжения о закрытии в полосе отчуждения всякие торговые и промышленные заведения на известный срок или на все время действия чрезвычайной охраны; приостановить в полосе отчуждении различного рода произведения печати и теснения и т.д.⁽²⁹⁰⁾

В обязанности комитета входила также охрана в пределах полосы отчуждении внешнего порядка, «непрерывности и правильности действия дороги и всех железнодорожных устройств, а также наблюдение за должностью исполнения всеми железнодорожными служащими, лежащих на них обязанностях».

В апреле 1917 г. был обнародован циркуляр № 67 «О борьбе со шпионами и провокаторами », в котором Главнокомандующий армиями Юго-Западного фронта генерал А.А. Брусилов отмечал: «Направляя в борьбе с нами последние усилия и пользуясь переживаемые нашей дорогой Родиной переходным временем, немцы выслали целые партии шпионов и провокаторов для собирания сведений о боевой готовности наших войск, для порчи мостов и железнодорожных сооружений, а также для внесения смуты в войска при посредстве агитации. Не только успехи наших военных операций, но и поддержка нового государственного строя настоятельно требуют неусыпной борьбы со шпионами противника.

Будучи уверенным в том, что борьба с неприятельскими агентами возложенная на органы контрразведки может быть успешной лишь «при содействии всего населения». Поэтому помогать контрразведывательным органам выявлять шпионов А.А. Брусилов призывал «всех без исключения граждан свободной России, находящихся в пределах вверенного ему фронта» и, прежде всего, служащих железной дороги «принять самые энергичные меры к сохранению искусственных сооружений, важных гражданских построек и подвижного состава от злоумышленных покушений»⁽²⁹¹⁾.

Одним из средств, используемых органами местной власти с целью «неразглашения сведений» и предотвращении военного шпионажа, являлась цензура. Следует отметить, что полная военная цензура вводилась на территории шести губерний приказом Главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта. В губерниях же Харьковской и Курской действовала частичная военная цензура, круг ведения которой определялся частью 2 ст. 6 Временного положения о военной цензуре. В обязанности цензоров входили «просмотр и выемка международных почтовых отправлений и телеграмм, а также просмотр и выемка в отдельных случаях по распоряжениям главных начальников военных округов внутренних почтовых отправлений и телеграмм без соблюдения правил, установленных для этого ст. 368 Устава уголовного судопроизводства»⁽²⁹²⁾..

В полном объеме военная цензура в Курской губернии была учреждена 18 апреля 1916 года. В губернии создавались специальные военно-цензорские отделы по просмотру корреспонденции. Цензоры должны были «пресекать» оглашение военной тайны; не допускать проникновения из армии в тыл сведений, которые могли бы повлиять на ход военных действий; способствовать органам контрразведки в обнаружении преступников, шпионов или пропагандистов⁽²⁹³⁾. Главная же цель заключалась «в недопущении распространения информации, составляющей государственную тайну»⁽²⁹⁴⁾. Цензоры должны были осуществлять просмотр «всех без исключения» частных телеграмм, направленных из армии и в армию, просмотр на выбор частных писем, идущих из армии и в армию. Особое внимание уделялось просмотру корреспонденции военнопленных.

Интересно, что в годы Первой мировой войны «с целью получения и охраны дипломатической информации» в Курской губернии широкое распространение получила перлюстрация. Удостоверение «на право производства выемки и просмотра «всякого рода почтовых и телеграфных отправлений» за № 92–52 было получено курским губернатором и военным цензором А.И. Мрочкевичем от начальника управления Штаба Киевского военного округа 2 января 1916 г.⁽²⁹⁵⁾

Существенное внимание уделялось цензурированию периодических изданий. Согласно Временному положению о военной цензуре, в печать не допускались сведения о народных волнениях, о проходящих в России конференциях, собраниях и совещаниях с участием представителей союзных государств, о положении пленных в России, сведения о заседаниях Особого совещания по обороне и Особого совещания по государственному устройству Польши, сведения о заседаниях Государственной Думы, о распоряжениях главнокомандующего фронтами и т.д. Просмотру подлежали все печатные издания, где разбирались политические вопросы, касающиеся войны. Известно, например, что в феврале 1916 г. курский губернатор А.К. Багговут объявил всем корреспондентам и редакторам, что телеграммы «трактующие о военных действиях, предположениях, стоянке и передвижении наших войск и о противнике, ни в коем случае пропущены не будут»⁽²⁹⁶⁾.

Военные цензоры обязаны были проверять даже объявления бытового характера, так как под их видом, в газетах могли быть помещены «послания с тайным смыслом». Просматривались также фотографии, рисунки и другие изображения, которые предполагалось разместить в периодической печати. По мнению начальника Штаба военного округа все это могло «использоваться шпионскими организации»⁽²⁹⁷⁾.

Производящий снимки обязан был иметь при себе разрешение, подробные указания начальника, что и как снимать. Дополнительное разрешение требовалось на публикацию материалов, в которых упоминалось бы о членах царствующей династии Романовых. К примеру, нами было обнаружено удостоверение № 3520, выданное на имя И.Г. Дорошенко. Оно предоставляло ему право «производить фотографические снимки» во время приезда в г. Курск 22 ноября 1914 г. Императора Николая II⁽²⁹⁸⁾. В удостоверении указывалось также на то, что «все использованные негативы необходимо представить в канцелярию губернатора для направления в соответствующее цензурное установление»⁽²⁹⁹⁾.

С не меньшим вниманием местные цензоры отнеслись и к распространению информации о визите в Курскую губернию в конце ноября – начале декабря 1914 г. Императрицы Александры Федоровны с Великими княжнами Ольгой и Татьяной «с целью посещения военных госпиталей». Написать об этом в газете «Курские епархиальные ведомости» просил разрешения у губернатора белгородский епископ Никодим⁽³⁰⁰⁾.

На особый контроль местной полиции была поставлена информация об изобретениях, научных открытиях, высоких достижениях в различных областях и, особенно – «в области военного искусства и обороны государства». Согласно Предписанию Министерства внутренних дел за № 15 755 чины «подведомственной полиции» должны были немедленно доложить о том в «Комитет охраны и поощрения русских творческих дарований», председателем которого являлась И.В. Буймистрова. И действительно, вскоре курский губернатор А.К. Багговут отправил в комитет информацию об изобретении крестьянином села Казачья Локня Сужданского уезда А.Н. Вакулов сухопутной подземной мины с планом и копией экспертизы⁽³⁰¹⁾. Эта информация являлась совершенно секретной и не подлежала огласке.

Существенное внимание полиция Курской губернии уделяла наблюдению за германскими, австрийскими и венгерскими подданными, а также за военнопленными, которые прибыли с театра военных действий. Местные власти боялись, что среди них есть революционеры, создававшие серьезную угрозу для государственного порядка и общественного спокойствия. Так, в циркуляре Департамента полиции МВД, направленного 6 января 1915 г. на имя начальника КГЖУ отмечалось следующее: «Имеющиеся в ДП сведения о том, высланные в определенной местности германские австрийские и венгерские подданные, а также прибывшие с театра военных действий, военнопленные германцы и австрийцы в местах их водворения создают серьезную угрозу для порядка и общего спокойствия, так как эти иностранцы, между которыми много социалистов, являются противниками самодержавного строя в России, … не упускают все стремления к использованию своего пребывания в России для усиленной революционной пропаганды и подготовки благоприятной почвы для революции в среде свободно соприкасающегося с ними русского населения…»⁽³⁰²⁾

На иностранцев составлялись так называемые сведения на жительство, которые включали следующие пункты: фамилия, имя и отчество, год и месяц прибытия в Россию и на какое время; подданство и род занятия; кем и когда выдан паспорт; в какой войсковой части проходил службу; когда был уволен в запас; место прописки; приметы и т.д.⁽³⁰³⁾

Важной функцией ГЖУ являлся предварительный контроль за соблюдением паспортно-визового режима, и в первую очередь – проверка паспортов лиц, прибывших из-за границы. В случае возникновения сомнений полиция обязана была указать жандармам на подозрительных иностранцев «для установления за ними негласного наблюдения»⁽³⁰⁴⁾. К примеру, такое наблюдение было установлено в октябре 1916 г. за прибывшим на жительство в Путивльский уезд из Буковины В.С. Матерно и Ф.Е. Павлуцкого, а также австрийского подданного А.М. Принчука⁽³⁰⁵⁾.

Усиленный контроль велся и за иностранцами, переселяющимися из одной местности в другую. При переезде они должны были иметь проходное свидетельство «для свободного следования из одного уезда в другой». К примеру, такое свидетельство за № 1980 было выдано КГЖУ австрийскому подданному Ивану Миндру для переезда из Рыльского уезда Курской губернии в Сумский уезд Харьковской губернии⁽³⁰⁶⁾.

Особое внимание обращалось на так называемых «пешеходов-туристов», под видом которых немецкие агенты-наблюдатели отправлялись в Россию для выполнения шпионской миссии. Известно, что германская военная разведка еще до начала войны разработала план широкого использования агентов-наблюдателей, так называемых «внимательных путешественников»⁽³⁰⁷⁾. Сохранение обычного паспортного режима на границе и отсутствие повышенного внимания к иностранцам позволяли германской разведке непосредственно перед принятием русскими властями чрезвычайных мер охраны благополучно переправить в России партии агентов, которые, рассредоточившись по заранее условленным районам, наблюдали за развертывавшимися событиями. Еще 25 июня 1914 г. в Департамент полиции и штаб Корпуса жандармов, в котором просил обратить внимание на вероятное появление в разных частях империи иностранных туристов «якобы совершающих пешком без денег кругосветное путешествие, вследствие заключения с каким-либо спортивным обществом пари».

А между тем, замечено, что они «не нуждаются в денежных средствах, путешествуют не пешком, а по железной дороге, проживают в первоклассных гостиницах, посещают дорогие рестораны и проводят время в обществе женщин легкого поведения…» По предположению Департамента полиции, такие путешественники являются «агентами иностранной военной разведки, в обязанности которой входил «сбор военных сведений, посещение постоянно проживающих в России секретных агентов разведи и дезертиров». Поэтому Директор Департамента полиции просил начальников жандармских управлений обратить особое внимание на такой способ ведения шпионажа, и, в случае появления «пешеходов-туристов» за ними «установить тщательное наблюдение»⁽³⁰⁸⁾.

В декабре 1915 г. начальник КГЖУ получил сведения о том, что австро-германское командование отправило в Россию 13 человек, снабженных ручными бомбами для совершения покушения во время «высочайшего смотра и порчи мостов». Кроме иностранце, среди них были и русские. Назывались и приметы некоторых из них: «Василий – 25 лет, брюнет без бороды и усов; Михаил – 16 лет, одет в черный пиджак, высокие сапоги и плетеную черную шапку…».

При появлении этих лиц начальник КГЖК просил уездных исправников его уведомить⁽³⁰⁹⁾. Уже 31 декабря на его имя поступили рапорты от исправников Суджанского, Фатежского и Рыльского уездов о том, что «лиц в числе 13 человек, командированных в Россию австро-германцами для совершения покушений и порчи мостов во вверенных уездах не оказалось»⁽³¹⁰⁾.

В ГЖУ направлялись ориентировки с описанием внешности, рода занятий, черт характера лиц, заподозренных в шпионаже и объявленных в розыск. Получив такие сведения об иностранцах, исправникам направлялись циркуляры с требованием «собрать совершенно негласным путем… самые подробные сведения о поведении, нравственных качествах, уголовной судимости, политических воззрениях» тех или иных иностранных граждан⁽³¹¹⁾.

Фактически в первые же месяцы войны военные и гражданские власти уравняли высылку военнообязанных Германии и Австро-Венгрии с высылкой лиц, подозреваемых в шпионаже. Так, 26 июля 1914 г. Министр Внутренних дел Н.А. Маклаков направил Курскому губернатору Н.П. Муратову циркуляр за № 402, в котором отмечалось, что «все германские и австро-венгерские подданные, числящиеся на военной службе, считаются военнопленными и подлежат немедленному аресту и в дальнейшем с ними надлежит поступать по указу военного начальства». Запасные чины также были признаны военнопленными и должны были высылаться из местности Европейской России и Кавказа в Вятку, Вологду и Оренбургскую губернии, а из Сибири в Якутскую область⁽³¹²⁾.

Нами также был обнаружен список германских подданных, проживающих в Курской губернии (всего 43 человека), составленный 25 июля 1915 г. В него были занесены: Георгий Мертенс – содержатель литейного завода в г. Курске; И.В. Майер – управляющий имением Струкова Фатежского уезда; Эдуард Цыбарт – содержатель колбасной в Грайворонском уезде; Теодор Сафран – управляющий Русско-Азиатского банка в г. Белгороде; Фридрих Лукау – лесопромышленник Дмитриевского уезда; Густав Лукгауз – директор фабрик Рыльского уезда.⁽³¹³⁾ Под надзором полиции оказался и Мариинский сахарный завод в Пенах, во главе которого стоял русский подданный немец Р.А. Оргард. Хозяином завода являлся Гальперин. По данным ГЖУ при заводе в сентябре 1915 г. проживало около 100 беженцев, за которыми был установлен полицейский надзор⁽³¹⁴⁾.

Многие иностранцы, проживавшие в Курской губернии, служили приказчиками, механиками, конторщиками. Большинство из них являлись отличными работниками и в военном шпионаже не были замечены. Некоторые из иностранцев заслужили полное доверие своих хозяев. Об этом, например, свидетельствует Прошение директора Ракитянского сахарного завода в отношении бывшего служащего завода, а ныне военнопленного и германского подданного Ф.А. Гартунга. М.Н. Сыромятников указывал на то, что Гартунг родился в России, окончил реальное училище в г. Сумы, затем продолжил обучение в Германии, где и вынужден был отбывать воинскую повинность. По словам директора завода в настоящее время он собирается принять российское подданство. На заводе же Гартунг был хорошим служащим. Поэтому директор и бухгалтер просили курского губернатора отпустить его под их ответственность⁽³¹⁵⁾.

Следующим важным направлением контрразведывательной деятельности «был контроль за ходом эвакуации, грузоперевозок и передвижением беженцев». В 1915 г. правительство, штаб округа и фронта были озабочены проблемами, связанными их с передвижением, учетом и фильтрацией. Острейшей проблемой для Курской губернии стало размещение беженцев и оказание им помощи. Осенью 1916 г. в Курске насчитывалось около 10 тыс. беженцев – женщин, детей и стариков. Значительные их группы поселились в Белгороде, Дмитриеве, Короче, Обояни, Путивле, Старом Осколе, Щиграх и других городах края. Всего в местных городских центрах было расселено 16792 человек, или 20,4%, что составляло около 6% от всего городского населения Курской губернии⁽³¹⁶⁾. Всего же к 1917 г. в границах Курской губернии размещалось до ста тысяч беженцев⁽³¹⁷⁾.

Усиливался контроль жандармерии и за состоянием заводов и фабрик, которые работали на оборону и выполняли военные заказы. В первую очередь, проверялась политическая благонадежность рабочих и служащих, как иностранцев, так и русских. К примеру, начальник Петроградского охранного отделения в октябре 1915 г. просил КГЖУ сообщить сведения о политической благонадежности дворянина Д.Н. Грибоедова, который находился на работах «по изготовлению предметов государственной обороны при Шебекинском заводе Белгородского уезда». В документах ГЖУ нами также были обнаружены подробные данные на рабочих, принимавших участие «в изготовлении предметов государственной обороны при мастерских Латышского экономического товарищества в г. Курске»⁽³¹⁸⁾.

ГЖУ также вело наблюдение за лицами, имеющими в наличии или «изготавливающие по чьему-либо заказу бензол, толизол, крезол, карболовую кислоту, нафталин, динатронафталин, хлординитробензол, нитробензол, обязаны были в семидневный срок сообщать Окружному артиллерийскому управлению в Москве сведения о количестве имеющихся продуктов». Кроме того, согласно Обязательному постановлению исполняющего должность Курского губернатора А.А. Катенина от 14 марта 1915 г. «воспрещался вывоз из пределов Курской губернии этих продуктов», а также их продажа»⁽³¹⁹⁾.

Таким образом, в годы Первой мировой войны в российских регионах спецслужбы вели активную работу по выявлению и недопущению военного шпионажа. Была введена военная цензура в газетах и журналах, запрещалось пользоваться радиостанциями и аэропланами. Роль контрразведывательных органов в годы войны сводилась в основном к защите секретных планов мобилизации, охране стратегических и тактических замыслов командования, сохранению секретных сведений о новых образцах военной техники. Вместе с тем, отсутствие сообщений о военном шпионаже разведчиков, местных жителей и иностранцев, а также военнопленных в регионе служит косвенным подтверждением кропотливой и вдумчивой работы представителей региональных спецслужб. Оценивая деятельность курской полиции в период Первой мировой войны 1914–1918 гг. необходимо признать, что их вклад в защиту государственных интересов, соблюдение военной тайны и противодействие шпионажу был успешным и результативным.

П р и м е ч а н и я

281. Греков Н. Русская контрразведка в 1905–1917 годах – шпиономания...// Электронный ресурс. Режим доступа: firstwar.info›Книги›index.shtml… (дата обращения: 7.05.2014).

282. Государственный архив Курской области (ГАКО). Ф. 1. Оп. 1. Д. 10705. Л. 17.

283. Там же. Ф. 46. Оп. 60. Д. 36. Л. 221.

284. Там же. Ф. 46. Оп. 50. Д. 19. Л. б/н.

285. Там же.

286. Там же. Ф. 46. Оп. 60. Д. 36. Л. 254.

287. Там же. Л. 222.

288. Там же.

289. Там же. Л. 129.

290. Там же. Л. 254.

291. ГАКО. Ф. 46. Оп. 50. Д. 5. Л. 159.

292. Временное положение о военной цензуре. Собрание узаконений и распоряжений правительства, издаваемое при Правительствующем Сенате. 20.07.1914 г. – № 192. – Ст.18–20.

293. Салтык Г.А., Горлова Н.И., Главинская С.Н., Белобородова А.А. Указ.соч. – С. 297.

294. ГАКО. Ф. 1642. Оп. 1. Д. 746. Л. 4.

295. Белобородова А.А. Цензура в Курской губернии в конце ХIХ – начале ХХ века. – Курск: КГУ, 2009. – С. 126.

296. Там же. С. 128.

297. Там же. С. 133.

298. ГАКО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 10713. Л. 46.

299. Там же.

300. Салтык Г.А. Царствующая династия Романовых в социокультурном пространстве Курского края: 1613–1913 гг. // Вестник архивиста. – 2014. – № 4. – С. 168.

301. ГАКО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 9106. Л. 3, 7, 9.

302. Там же. Ф. 1642. Оп. 2. Д. 569. Л. 1.

303. Там же. Д. 600. Л. 528.

304. Там же. Ф. 1. Оп. 1. Д. 8521. Л. 35.

305. Там же. Ф. 1642. Оп. 2. Д. 600. Л. 472, 474, 475.

306. Там же. Л. 510.

307. Греков Н.В. Русская контрразведка в 1905-1917 гг. // Электронный ресурс. Режимдоступа: firstwar.info›Книги›index.shtml… (дата обращения: 4.05.2014).

308. ГАКО. Ф. 1642. Оп. 2. Д. 532. Л. 2.

309. Там же. С. 553. Л. 804.

310. Там же. Л. 808.

311. Там же. Ф. 1. Оп. 1. Д. 10710. Л. 215, 291–292.

312. Там же. Д. 8521. Л. 12.

313. Там же. Л. 15.

314. Там же. Ф 1642. Оп. 2. Д. 572. Л. 66.

315. Там же. Ф. 1. Оп. 1. Д. 10711. Л. 88.

316. Гавриков Ф.А. Указ.соч.

317. Лахарева Н.В. Судьба беженцев Первой мировой войны в Советской России, 1918-1925 гг.: на примере Курской губернии: автореф. … канд. ист. наук. – Курск, 1999.

318. ГАКО. Ф. 1642. Оп. 1. Д. 691. Л. 207, 29.

319. Там же. Ф. 1. Оп. 1. Д. 8524. Л. 463.