автор: С. П. Щавелев

VI. ВРЕМЯ ОСНОВАНИЯ ДРЕВНЕРУССКОГО ГОРОДА НА РЕКЕ КУРЕ

В краеведческой и исторической литературе довольно давно утвердилось и до сих пор преобладает предположение об основании Курска при Владимире Святославиче (? - 1015): "Чтобы защитить свое государство от многочисленных врагов, ... Владимир послал своих людей закладывать пограничные крепости по р. Сейм[у]" [Курск - город древний, 1952, с. 2]; "Основание Курска как города Киевской Руси ... относится к периоду правления Владимира Святого" [ККС, 1997, с I]; и т.д., и т.п. Такого рода утверждения продиктованы наивным стремлением удревнить возраст города, искусственно подтянуть его к "заветному" для сегодняшних краеведов тысячелетию. Выхваченные из летописного контекста сообщения о военно-политической активности крестителя Руси произвольно распространяются на слишком отдалённый от его столицы район Посеймья. Владимиру I в итоге его княжения едва удалось отстоять от печенегов район Киева - "Русь" в первоначальном его значении. Не только в Полоцке и Турове, но и в Чернигове вплоть до конца X в. явно "сидели" альтернативные Рюриковичам варяжские династии [Шевченко Ю.Ю., 2000; Щавелёв А.С., Щавелёв С.П., 2001]. Северяне, одним из центров которых выступал район Курска, в качестве объектов киевской агрессии при Владимире не упоминаются. Те соседние с ними объединения (вроде вятичей или радимичей), которые киевским князьям удалось к тому времени принудить к выплате дани, сохраняли известную автономию вплоть до XII в. Индикатором такой независимости выступает, как видно, их упоминания летописью как народов (а не просто географических мест их прежнего проживания). Так что считать Курск с округой уже в конце X - самом начале XI вв. частью "Русской земли" (в любом смысле этого геополитонима), на мой взгляд, преждевременно.

Археологические находки, относящиеся к общерусской культуре (керамика, погребальная обрядность, некоторые другие), образуют на Среднем Сейме своего рода островок в северянском море, выглядят этаким плацдармом, с которого Киев начинал борьбу за окончательное покорение носителей роменской культуры. Видимо, надо отказаться от тезиса насчёт "основания русского города" на месте Курска как одномоментной и окончательной акции Киева. Таким "основанием" реалистичнее считать некий период оседания "Руси" или её политических представителей на остававшейся от первоначального объединения северян территории. Так понятое "основание Курска" начинается не ранее второй четверти XI в.

Как было показано выше, "Житием" Феодосия Печерского Курск в качестве полноценный город древнерусского типа упоминается за начало 1030-х гг. Отсюда логично предположить, что момент его строительства приходится как минимум на 10-15 лет ранее. Получается как раз конец правления Владимира Святого и начало междоусобной войны его сыновей за власть над Русью.

Археологические находки свидетельствуют о русской экспансии в пока ещё вполне роменском Посеймье на протяжении конца X - начала XI вв. Соотнести их с политикой того или другого князя-Рюриковича затруднительно, равно как и оценить их геополитический статус (Торговля? Мирная колонизация из Киева и Чернигова? Первые форпосты русской власти?). Во всяком случае, последовавшая накануне и после смерти крестителя Руси междоусобица его наследников вряд ли оставляла им возможность думать о контроле над северянским Левобережьем. На территории собственно Русской земли тогда полыхали экстраординарные политические страсти: физическое устранение Святополком более популярных среди киевлян Бориса, Глеба и Святослава (1015); война между Святополком и Ярославом, в которой участвовали и поляки, и киевская дружина-"русь", и пришлые наёмники-варяги, и словене, и новгородцы, и печенеги (1017-1018); затем отражение Ярославом набега на Новгород Брячислава (1021).

Всё это время Лебережье оставалось, как видно, практически независимым. Вряд ли на северян распространялась хотя бы номинальная власть Мстислава Владимировича, копившего в далёкой Тьмутаракани силы для броска на Киев. Нам неизвестен состав его "полка", с которым он, согласно "Повести временных лет", ходил в 1022 г. в Предкавказье на касогов. Очевидно, ядром его дружины была выделенная ему отцом часть киевской "руси". Может быть, усиленная его новыми союзниками - северянами, которые поддержали его своей дружиной чуть позднее, против Киева. Впрочем, знаменитая сцена единоборства, предложенная Мстиславу касожским князем Редедей, свидетельствует, кажется, против этого предположения. Участники этого поединка поставили на кон не только собственную жизнь, имущество и семьи, но и "все земли". Если это не просто былинно-ритуальная формула, то вообразить Редедю, в случае его победы, властелином пространства от Кавказа до Чернигова мудрено. Как видно, Мстислав тогда представлял только Тьмутаракань, на которую как раз распространялись политические притязания касожского объединения. Да и вряд ли бы северяне стали воевать против своих давних алано-болгарских соседей с юга. Мстислав напал именно на тех должно быть потому, что северяне поначалу его самостоятельного княжения оказались ему не по зубам. Зато усилившись касожской данью и воинской силой, он смог в следующем, 1023 г. пойти на Ярослава уже "с хазарами и касогами" в качестве весомого дополнения к собственной дружине. Северяне в составе его войска пока не упомянуты, что может свидетельствовать об их временном нейтралитете при дележе политического наследства Владимира I.

В 1024 г. происходит решающая битва сильнейших князей-Владимирови-чей при Листвене, где, наконец, на летописную сцену снова выходят северяне. Они только что приняли Мстислава на Черниговском столе, после отказа киевлян иметь такого князя у себя вместо бежавшего в Новгород Ярослава. Поддерживать нейтралитет казалось им дальше невозможным. Войско северян тут же оказалось цинично принесено Мстиславом в жертву своей военно-политической тактике: накануне сражения он "поставил северян против варягов, а сам стал с дружиной своею по обеим сторонам [что напоминает заградительный отряд - С.Щ.]. И наступила ночь, была тьма, молния, гром и дождь. И сказал Мстислав дружине своей: "Пойдём на них". И пошли Мстислав и Ярослав друг на друга, и схватилась дружина северян с варягами, и трудились варяги, рубя северян, и затем двинулся Мстислав с дружиной своей и стал рубить варягов. И была сеча ... сильна и страшна. ... И когда увидел Ярослав, что терпит поражение, побежал с Якуном, князем варяжским ... Мстислав же чуть свет, увидев лежащими посеченных своих северян и Ярославовых варягов, сказал: "Кто тому не рад? Вот лежит северянин, а вот варяг, а своя дружина цела" [ПВЛ, с. ].

За нарисованной летописцем живописной картиной Лиственской битвы просматривается особый статус северян в орбите Киевской державы, который они, по всей видимости, сохраняли всю первую четверть XI в. Если посчитать северян полностью подчинёнными Мстиславу по завещанию Владимира, то радость тьмутараканского князя по поводу гибели всего северянского ополчения - части его собственного войска выглядит непонятной. Радоваться в той ситуации можно было только устранению или ослаблению соперника или, по крайней мере, нейтрала в кровавой борьбе Рюриковичей за киевский стол. Мстиславу, скорее всего, удалось увлечь северянскую дружину перспективой посчитаться с их старым соперником - Киевом, обещаниями закрепить их автономию в том случае, если он вырвет верховную власть у Ярослава. Подставив же вооруженные силы "Севера" под удар подобного же "иностранного легиона", только ярославова, тьмутараканский князь добивался сразу нескольких выгод: сохранял свою собственную дружину для дальнейшей борьбы за Киев и подрывал способность Левобережья противоречить его решениям, закреплял обезоруженное по сути Посеймье за собой - победителем.

Вряд ли случайно перед нами последнее упоминание северян (как народа) в летописи. Попав из огня киевской дани и угрозы полной потери автономии в полымя мстиславова вероломства, объединение "Север", и так изрядно скукожившееся к тому времени по своей территории, явно исчерпало возможности сопротивления русскому натиску. Раздел Руси по Днепру в результате мира у Городца, заключенного Ярославом и Мстиславом в 1026 г., принес "великую тишину в страну", явно включившую, наконец, уже в себя и большую часть северянского Левобережья (вятичи и радимичи, впрочем, сохраняли какую-то автономию вплоть до XII в.). Так что именно возглавивший Левобережье Мстислав нуждался в поддержании и укреплении таких опорных пунктов, княжеских городов на Сейме, каким являлся житийный Курск. Вместе с тем, именно с переходом Левобережья под руку Мстислава соблазнительно связать насильственную ликвидацию многих прежних центров этого региона, гибнущих в пожарах начала XI в. - скандинавского военного лагеря в Шестовицах под Черниговом, Переверзевского II городища на Тускари, Люшинского и Капыстичского на Сейме, многих других т.п. Так что летописная "тишина" - это взгляд из победоносного Киева на "пейзаж после битвы". Пепелища северянских центров теперь действительно затихли.

Согласно новейшим исследованиям (В.П. Коваленко), закрепившись в Чернигове, Мстислав уничтожил соседние Шестовицы - дружинный лагерь с преобладающей скандинавской окраской. Варяги сражались против сил Мстислава на Лиственском поле; они безотказно служили его брату-сопернику Ярославу. У тьмутараканско-черниговского князя имелся собственный "иностранный легион" - выходцев с Кавказа, а затем и из северян. Не исключено, что представители подобных формирований, типологически сходных с новгородско-киевской "русью", но южной этнической окраски, похоронены в дружинных курганах (саблями или, точнее, палашами, а не мечами) известного Гочевского комплекса на Верхнем Псле с оружием [Самоквасов Д.Я., 1908; Щавелёв А.С., 2005]. Трудно управляемые варяги, да ещё нанятые другими князьями, не устраивали его в роли помощников при строительстве собственного государства на Левобережье. Самим скандинавам, их заметному отряду, затруднительно было бы попасть на Днепровское Левобережье через многочисленные заставы князя Ярослава. Северо-Западный отрезок пути "из варяг в греки" при желании тамошних обитателей можно было надёжно запереть для незваных гостей (о чём свидетельствует хотя бы практика запрета на несанкционированный въезд на Русь представителей иноземных княжеских родов [Джаксон Т.Н., 2000]).

В контексте такой политики переустройство Курска, его превращение из роменского посёлка в княжеский город, как и основание в Посеймье крепостей типа Гоческой в Мстиславов период левобережной истории выглядят вполне логично.

Кончина Мстислава (последовавшая подозрительно скоро после смерти его единственного наследника Евстафия), датированная разными летописями 1033-1036 гг., расчистила Киеву путь к бесконтрольной власти на Левобережье. По определению летописца, Ярослав "стал самовластцем в русской земле". Так завершился двухвековой процесс соперничества двух сильнейших объединений, разделённых в IX-X вв. Днепром - киевской Руси и северянского Подесенья (с Посеймьем). Превращение Курска из роменского центра в древнерусский город связано с политикой сыновей Владимира Святого - началось оно, должно быть, при Мстиславе "Лютом", а завершилось явно при Ярославе "Мудром".

Как вполне очевидно из всего вышесказанного, в 30-е - 40-е гг. XI в. Курск является, согласно "Житию", вполне развитым городским центром, бесспорно "городом древнерусского типа", как выражаются многие наши археологи. А между реальным основанием городских укреплений и возможным упоминанием о соответствующем населенном пункте в летописях и прочих письменных источниках обычно проходило несколько лет, а то и десятилетий. Да и простая логика подсказывает: всего того, что феодосиево семейство застало в Курске, было не возвести быстрее, чем за лет 10-15 по крайней мере (Несколько церквей, терем наместника, обширный торгово-ремесленный посад, сельские и городские поселения-спутники). Следовательно, от условного 1034 г. следует вычесть эти 10 как минимум лет, чтобы получить ориентировочную дату преображения мыса между Куром и Тускарью в город древнерусского облика: 1024 г. Как говорилось выше, середина 20-х гг. XI в. - время прекращения междуусобной войны наследников Владимира I. Именно тогда победители в этой борьбе, ставшие дуумвирами, Ярослав и Мстислав получили возможность заняться обустройством своих половин Поднепровья. Курск располагался на мстиславовом Левобережье, и его укрепление старшим князем Владимировичем именно в промежутке между Лиственской битвой и Городецким миром - 1024-1026 гг. исторически наиболее логично.

ОГЛАВЛЕНИЕ