автор: С. П. Щавелев

IV. КУРСК С ОКРУГОЙ И КУРЯНЕ В ЖИТИЙНОМ ОТРАЖЕНИИ

Исследователи "Жития" Феодосия обращали внимание на присущий этому произведению урбанистический дух, отражение в нём прежде всего городского пространства древней Руси. "Город - та авансцена жития, на которой разыгрываются все значимые для его содержания действа" [Дворниченко А.Ю., 1998, с. 228]. Для специально обсуждаемой мной темы генезиса Курска стоит обратить внимание на структурно-функциональное единство, однотипность Курска и остальных городов, фигурирующих в биографии святого, вплоть до самой их метрополии - Киева. Различия между ними - мегаполисом-столицей, с одной стороны, и "малым" городом, провинциальным центром, и даже окружащими последний "градами"-"спутниками", с другой, - выглядят количественными, а не качественными.

Безусловно городской статус современного юному Феодосию Курска вырисовывается со всей отчётливостью уже в исключительно пёстрой и обширной галерее его жителей. Кого тут только нет! Перед читателем жития действуют или легко угадываются по описываемым результатам своих действий, по крайней мере, следующие персонажи:

• "властелин"-посадник (?) и "вельможи"-бояре (?);

• их "отроки" - "слуги", готовящие торжественные трапезы-пиры в "палатах властелина", и полифункциональные служащие, собирающие подати, оглашающие судебные решения, выполняющие прочие поручения своих господ;

• "рабы", трудящиеся на пашне;

• священники, рядовые и старшие (пресвитеры);

• прихожане храмов - многочисленные посетители ежедневных церковных служб;

• ремесленники, в том числе - кузнецы и портные, работающие на рынок и по индивидуальным заказам на разного рода железные изделия и "светлые одежды";

• торговцы зерном и его покупатели на бойком рынке, как видно, розничном;

• купцы-транзитники, везущие издалека оптовые партии товаров;

• конюхи, разводящие скакунов и ухаживающие за ними; погонщики тяглового скота;

• учители грамоты; дети, учащиеся в школах и играющие на улицах;

• нищие, клянчащие на паперти;

• странники - паломники из Палестины ¹.

В целом курское житие демонстрирует нам все основные слои населения древнерусского города, который представлял из себя вполне самостоятельный организм с полным набором функций -

• экономических (сельское хозяйство, ремесло, торговля);

• политических (внутреннее управление и оборона);

• идеологических (религия, просвещение).

"За кадром" несторова жития остаётся древнерусская деревня с её общиной смердов. Те "сёла", что упоминаются в округе Курска, носят явно владельческий характер и, судя по всему, представляют из себя первые элементы того самого "государственного феодализма", о котором применительно к домонгольской Руси писали наиболее реалистично мыслившие о "формационной принадлежности" древней Руси советские историки - Л.В. Черепнин, А.Д. Горский, Л.В. Милов и др. [Новосельцев А.П., Пашуто В.Т., Черепнин Л.В., 1972; ряд др.].

В собственных литературных произведениях Феодосия - поучениях христианским добродетелям и молитве за всех христиан содержится дополнительный ряд образов-фигур, вполне вероятно навеянных не только киевскими, но ещё курскими впечатлениями их автора. Так, в "Поучении о терпении и милостыни" он сравнивает образцового монаха с профессиональным воином. Как воина призывает на бой с врагом боевая труба, так инок восстает на духовное сражение вслед за звуками монастырского била: "Рати бо надлежащи и трубе воиньстей трубящи, никтоже можеть спати: и воину Христову лепо ли есть ленитися?" [Цит. по: Лихачёв Д.С., 1971, с. 201]. Такое сравнение очень близко предвосхищает известный пассаж "Слова о полку Игореве" о "курянах - сведомых кметях", кои в свою очередь "под трубами взлелеяны". Факт акустической подачи воинского сигнала засвидетельствован и на летописных миниатюрах, некоторые персонажи которых трубят в (берестяные?) трубы в боевой обстановке.

Стоит отметить, что в приведённой аналогии Феодосий не был оригинален - он следовал изначальной христианской традиции. А именно, "переведённая на язык Евангелия, военная атрибутика у апостола Павла, предельно насыщенная символами и сравнениями, связанными с бытом римских легионеров, заняла важное место в идеологии и сознании раннехристианской общины" [Мусин А.Е., 2005. С. 66]. Процитированный автор убедительной концепции воинской культуры русского Средневековья в контексте религиозного менталитета объясняет ратно-казарменную терминологию древних христианских текстов условиями борьбы первых христиан за выживание во враждебном окружении. Антимилитаристская идея Христа располагалась в иной плоскости, нежели практическая психология борьбы за верность его учению. Не случайно термин для одного из центральных догматов христианской литургики - поста как ожидания Евхаристии был заимствован прямо из устава караульной службы (римское выражение vigila как бдение караульного на посту). Антивоенные проповеди отдельных раннехристианских авторов находились в идейном отношении "на обочине" по сравнению с "основной традицией евангельской экзегезы" [Там же, с. 68]. Уподобление же духовной аскезы воинскому подвигу повторялось на каждой новой территории христианизации.

Так что в устрожении монастырского устава Феодосий просто следовал этой магистральной тенденции завоевать победу в церковной борьбе с языческим противником - мало христианизированным социумом. Среди самых ранних материальных свидетельств христианизации Восточной Европы нередки сочетание оружия (меча, боевого топора, копья) и креста [Мусин А.Е., 2004; Каинов С.И., Щавелёв А.С., 2005]. Вот и наш Феодосий ещё не раз сравнивает богомольца как с писателем, так и воином: "Трость [писало] ведь не пишет сама, если не будет пишущего, и не прославится секира без секущего" [Златоструй, 1990, с. 156]. Стоит отметить, что предметы вооружения, в особенности клинкового оружия, со славной репутацией широко представлены в сюжетах северных саг. Хотя этот мотив прославления оружия общедружинный, воинский, в древнерусскую литуратуру он явно проник с Севера, при посредстве варягов. У восточных славян накануне их встречи с "русью" оружия такого рода поначалу просто не было и прославлять поэтому было нечего. Сохранение отдельных викингских идеологем отмечается на Руси довольно поздно, вплоть до XII в.

Так что приведённые метафоры из феодосиевых поучений вполне "в струе" древнерусской идеологии.

Навыки пограничного гарнизона, чьё выживание прямо зависело от неуко-снительного соблюдения дисциплины, ассоциируются скорее с Курском и соседними с ним заставами верхнесеймского порубежья, чем со столичным Киевом, который на памяти Феодосия осаждали уже куда реже пограничных крепостей. С другой стороны, на курских страницах феодосиева жития война и военные прямо почти не отразились². Литературная ли случайность тому причиной, результат ли это восточной политики Мстислава и Ярослава Владимировичей, разграничившей как раз феодосиевым временем печенежскую и половецкую угрозы Руси, сказать трудно.

Присутствие курян других социальных рангов и профессий ощутимо читателям этого "Жития" косвенно. Взять хотя бы трудовые умения и навыки главного героя повествования; инструментарий, находящийся в его распоряжении. Он собственноручно:

• мелет зерно с помощью ручных жерновов;

• носит воду (надо полагать, в деревянных бадейках, скреплённых железными обручами);

• рубит дрова (топором?) и таскает их вязанки на плечах (должно быть, при помощи верёвки или ремня);

• разводит огонь (для чего нужны огниво-кресало, кремень, трут);

• готовит пищу, включая замес теста и выпечку хлеба разных сортов (конечно, с использованием глиняной посуды и печи);

• обрабатывает ниву (лопатой, либо мотыгой), выращивает овощи, сохраняет урожай на зиму (в хозяйственных ямах или же погребах), запасает их семена на очередную посевную;

• прядёт шерсть (надо полагать, кем-то состриженную с разводимых в составе пригородного стада овец с помощью пружинных ножниц);

• латает одежду (имея иголки и нитки, обычно хранимые в специальном игольнике, чаще всего изготовленном из трубчатых костей птиц);

• мастерит различные инструменты и поддерживает их в рабочем состоянии (с помощью других инструментов вроде ножа, оселка и прочих);

• городит забор и строит монастырские здания (деревянная лопата с железной оковкой, топор - минимальный инструментарий тогдашнего строителя);

• выкапывает пещеры в земле; обустраивает подземные помещения для круглогодичного обитания там людей;

• ведёт счёт деньгам, мелким и крупным, планирует бюджет и согласует работу большого коллектива людей;

• читает книги и обсуждает их содержание с другими книжниками;

• заготавливает материалы для переписки и переплёта этих книг; хранит монастырскую библиотеку;

• осуществляет полный чин церковных служб, связанных с пастырским "окормлением" массы прихожан.

Налицо практически исчерпывающий цикл хозяйственных и бытовых занятий рядового члена средневекового социума, включающий земледелие, скотоводство и разного рода промыслы; домашние и рыночные ремёсла; местную и дальнюю торговлю; воспитательную и религиозную практику.

Если учесть, что сразу по прибытию в Киев Феодосий надолго и наглухо затворился в пещере и обросшем её монастыре, то получается, что всему вышеуказанному он явно выучился ещё в Курске, ставшем его настоящей родиной; у тех, кто стали называть себя курянами.

"Не стены, а люди создают города", - гласит библейская притча. Исторически точнее говоря, города образуют всё-таки люди, впервые укрывшиеся от разного рода напастей более или менее надёжно только за городскими стенами и башнями. А потому превратившиеся в общину особого типа, с отличным от сельского укладом жизни, своими собственными коллективными интересами и особым мироощущением [Водарский Я.Е., 1996]. Ментальная природа урбанизма, особый дух рынка и агоры, храма и административных зданий, отличающий обитателей городского пространство от селян, сублимирует все остальные объективные и субъективные функции средневекового города, в том числе древнерусского его вида. А именно, экономические, политические, духовно-религиозные ипостаси "градов" нашей Начальной летописи.

Разумеется, отделение города от деревни никогда не было абсолютным, тем более на востоке средневековой Европы. Первые города Руси сохраняли как собственные аграрные функции (пашни, огороды, сады и пастбища рядом со стенами), так и тесные связи с сельско-деревенской округой. Тем не менее, и образ жизни, и духовный облик горожан уже тогда начинали отличаться от сельского психотипа, чему "Житие" Феодосия-курянина служит одним из свидетельств.

Земляческое, явно межэтничное определение "куряне" первоначально должно было выражать принадлежность к числу жителей поселения на Куре, совокупность его собственных горожан. На остальную территорию края в то время, должно быть, распространялось однотипное по своей надплеменной сущности, но более масштабное название "семцы", т.е. жители Посеймья. Этот геополитический термин фигурирует только в "Поучении" Владимира Мономаха, применительно ко времени около 1066 г. [См. примерный расчёт: Щавелёв С.П., 1997; 2002 в]. Как видно, захват киевскими армиями большей части территории летописных северян привёл к утрате этим термином своего этнополитического значения (последнее упоминание северян в летописи в этом значении относится к сюжету о Лиственской битве сыновей Владимира I в 1024 г.). В дальнейшем производные от этого названия фигурируют в источниках исключительно в территориально-географическом смысле. Поскольку поречье Сейма дольше всех сохраняло политическую автономию от Киева, то для обозначения этого крупного "осколка" бывшего объединения "Север" и возник, должно быть, термин "семцы" ("семичи"). Аналогично тому, как это вышла с частью кривичей - полочанами (т.е. обитатели поречья р. Полоты), или же той частью ильменских словен и их ближайших соседей, которые стали зваться "людьми новгородскими".

По мере роста влияния Курска как великокняжеского центра Посеймья, а затем и оформления относительно самостоятельного Курского княжества-"удела", т.е. на рубеже XI-XII вв., термин "куряне" приобрел дополнительное - расширительное, обобщающее значение, в котором оно применялось не только к жителям одного Курска, но и ко всему населению Курского края, затем княжества (как в "Слове о полку Игореве" с его "курянами - сведомыми кметями" князя курского и трубчевского Всеволода; в сюжете, датированном летописью 1185 г.; и в аналогичных летописных сообщениях о курянах - участниках здешнего веча, контингенте полков отсюда и т.п., за XII-XIII вв.). Так "куряне" вытеснили "семцев" из древнерусского ономастикона по мере формирования древнерусской народности.

В летописи - Ипатьевской - слово - региононим "куряне" впервые фигурирует за 1147 г. [ПСРЛ, т. II, стб. 355], но возникнуть должно было раньше. Не исключено, что в первоначальном, собственном своём значении общины старейшего города нового княжества уже в пору взросления отрока Феодосия. Ведь Курск и выходцы из этого города, судя по житию, получили известность на всей Руси и даже далеко за ее пределами. А в процессе "русификации" юго-восточных рубежей державы Рюриковичей новая социально-географическая номенклатура была призвана отразить их окончательное закрепление за Киевом и его представителями. Исторические судьбы данного региона отразились в бегло прослеженной мной цепочке имён здешей культурно-исторической общности: "северяне" - "семцы" - "куряне".

Некоторые из городских реалий первой части данного литературного памятника в силу своей проблематичности заслуживают отдельного рассмотрения. Прежде всего это касается основных ступеней общественной иерархии, ясно различимых среди курских персонажей "Жития".

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. В одном из Феодосиевых поучений специально отмечается: "… Лучше ведь нам от трудов своих кормить убогих и странников, а не пребывать в праздности, переходя из келии в келию" (Слово о терпении, и о любви и о посте // Златоструй, 1990, с. 156). Здесь трудолюбие соотнесено с благотворительностью как самые богоугодные занятия монахов и вообще верующих. Косвенно этот призыв свидетельствует о значительном количестве как деклассированных элементов, так и паломников в составе древнерусского социума - раз и те, и другие систематически задают работу своим благотворителям.

2.Разве что в сцене

ОГЛАВЛЕНИЕ