автор: С. П. Щавелев

XIII. "ГРАДЫ КУРСКОЙ СТРАНЫ": ФУНКЦИОНАЛЬНОЕ СООТВЕТСТВИЕ?

Согласно "Житию" Феодосия, несколько раз "мати же его много искавъши въ граде своемь и въ окрестьнихъ градhх..."[БЛДР, т. I, с. 364]. Кроме уже упомянутых (небольшого Шуклинского, самых крупных - Ратского и Липинского городищ) на роли археологических наследников этих курских "градов" подойдут, пожалуй, еще городища по среднему Сейму и его притокам со слоями древнерусского, XI-XIII вв., времени. Ратская группа - еще Титово, Сеймская группа - Лебяжье (макроселище I), Маслово, Тускарная группа - Сапогово, Переверзево, Мешково. Подальше от Курска, но в том же пределе дневного (ночного) перехода расположена Курицкая группа городищ - Большое Лукино-I и II, Гнездилово [Куза А.В., 1996, с. 176-179; Кашкин А.В., 1998, с. 82-83].

На большинстве этих памятников раннерусским слоям предшествуют роменские, IX-X вв. Поскольку речь в "Житии" идет первоначально о второй четверти XI в., т.е. как раз о переломе от роменского к древнерусскому периоду истории Посеймья, то данное свидетельство письменного источника подтверждает тезис о некоторой преемственности между этими периодами [Енуков В.В., 1992] и урезонивает мнение о истреблении большей части и вытеснении всего остального роменского населения в более северные районы при его покорении Русью [Григорьев А.В, 1991; 2000]. Часть роменских поселений, особенно небольших селищ, в Посеймье действительно запустела, но на большей части, включая самые крупные, роменские слои непосредственно предшествуют древнерусским. Это, скажем, городище Старый Город на Свапе [Гайдуков П.Г., 1980, с. 49].

Как видно и на показательном примере курской округи, жизнь на многих (самых крупных?) роменских памятниках продолжилась или возобновилась через какое-то, не слишком долгое время после их насильственного присоединения к Руси, сопровождавшегося частичным разгромом северянских городищ и оттоком какой-то части их обитателей на север.

Близкие роменским материалы последнее время всё чаще обнаруживаются на поселениях X-XI вв. Орловской, Тульской, Московской областей. Керамика и характер наземных построек одного из таких памятников - подмосковного селища Покров-V авторами раскопок сближены с такими же материалами городища Новотроицкого на Псле и прикурского селища Авдеевского на Сейме [Юшко А.А., 1998, с. 334].

Однако отчасти опустевшие посеймские "грады" через несколько десятилетий оказались довольно плотно заселены снова. На вторую половину XI-XII вв. приходится расцвет таких незаурядных археологических комплексов вокруг Курска, как Липино и Рать. Основа же столь уверенного древнерусского урбанизма в курском районе заложена была как раз в построменское - феодосиево время здесь.

Попутно коснусь вопроса, вообще-то в целом выходящего за хронологические рамки рассматриваемого периода. Речь идет о гипотезе В.В. Енукова [1999, с. 177-178], выделяющего среди древнерусских памятников Юго-Востока "хорошо укрепленные городища без заметных следов хозяйственной деятельности", в сопровождении "крупных селищ с плотной усадебной застройкой". В качестве примеров приводятся как раз Липино и Рать. Пока автором гипотезы не предложено объяснений подобному контрасту, рискну предположить более прозаическую причину редкости обнаруженных построек в липинском и ратском раскопах: трудность фиксации наземных сооружений в слабоструктурированном черноземном грунте. Роменские же полуземлянки "ловятся" археологически куда легче благодаря наличию их котлованов в материке.

На том же самом Липинском городище в раскоп П.И. Засурцева попала наземная постройка (судя по комплексу находок из нее, включая целый вещевой клад в облицованном деревом тайнике, - второй половины XI-XII вв.) с подклетом, которая и была благополучно зафиксирована при раскопках 1951 г. Тот же исследователь логично предположил наличие по соседству с нею и других жилищ "великокняжеского периода", "контуры которых в плане были очень расплывчаты" и выявить их в ряде случаев не удалось [Засурцев П.И., Лисицына Н.К., 1968, с. 47]. От одной из таких построек удалось зафиксировать глинобитную печь и уплотненный слой, "оче-видно, пол землянки, где находилась печь"[Там же, с. 52].

Что касается других "следов хозяйственной деятельности", то жалобы нынешних археологов на их отсутствие здесь выглядят недоразумением. На самом деле раскопки Липинского городища в 1940-х-50-х гг. выявили множество артефактов именно такого рода: обломки стеклянных браслетов, ножи (40 штук), наконечники стрел, железные шила, каменные и керамические грузила, иглу, топор, скребницу, стержневые и пружинные ножницы, рыболовные крючки и блесны, костяные проколки, гончарные горшки и их черепки, лепные чашечки, шиферные, мергелевые и глиняные пряслица (одно из них найдено мной на засыпанной поверхности раскопа 1998 г.), два диргема, стеклянные и сердоликовые бусы, бубенчики, бронзовые и биллоновые перстни, бронзовые кресты (складень и настенный).

Даже если предположить, вслед за В.В. Енуковым, что все эти вещи принесены сюда людьми, на площадке городища стационарно не жившими, то имеются и прямые следы явно древнерусского (до-монгольского) домостроительства здесь же. Это остатки печины, гвозди, замки, ключи, дверная накладка. О существовании не только жилых домов, но мастерских рядом с ними ясно говорят такие находки, как кусок медной проволоки, каменная литейная форма, льячки, обломки тиглей, два напильника, наструг, токарный резец, долото, кусок красного шифера, загадочный чертеж типа "вавилона" на песчаниковой плитке [Там же, с. 50].

Похожая картина складывается из раскопок и сборов на площадке Ратского городища: изобилие относящихся к древнерусском времени артефактов, характерных для воинов, земледельцев и реме-сленников, членов их семей [Кашкин А.В., 1998, с. 90-95]. Что касается планов и профилей соответствующих этим вещам построек, то об этом можно будет судить после публикации соответствующих материалов раскопок там в 1990-92 гг. В.В. Енуковым.

Таким образом, заметных перерывов в жилищной и промышленной застройке прикурских городищ XI-XII вв. на самом деле не наблюдается. Судя по вещевым находкам, их застройка выглядит явно однотипной с прилегающими к ним селищами-"окольными градами" и посадами.

Далее стоит подчеркнуть, что и письменное, и археологические сведения о "градах Курской страны" впервые относятся к достаточно раннему периоду урбогенеза на Руси (а именно, по крайней мере 1030-м-50-м гг.). Поэтому картина прикурских "градов", составлявших в глазах современников Св. Феодосия одну "страну", вырисовывается очень похожей на один из широко распространенных как раз тогда в Европе феноменов - группировки (парной, троичной и т.д.), территориального сближения нескольких поселенческих центров городского или близкого к таковому статусов.

На первый, актуалистический взгляд такое соседство выглядит маловероятным. Оно не раз отрицалось в историографии как исторический нонсенс, путаница историко-археологических понятий [Алексеев Л.В., 1980, с. 143; др.]. Относительно Курской округи подобное сомнение выражено В.А. Кучкиным. Правда, этот автор имел в виду более поздний период - монгольского баскачества здесь конца XIII в., но хронология тут, пожалуй, не меняет дела принципиально. Занявшись в очередной раз локализацией владений князя Святослава Липовичского, этот автор отвергает вариант с Липинским городищем на Сейме в частности потому, что "при таком отождествлении получается, что всего в одном дневном переходе от крупного административного центра - Курска - уже в послемонгольское [? Липино достигает городского уровня уже в XI-XII вв. - С.Щ.] время возник еще один значительный административный пункт - резиденция князя с определенными правами и статусом... Столь близкое соседство подобных центров представляется сомнительным" [Кучкин В.А., 1996, с. 41].

Хотя примеры достаточно близкого соседства крупных городов на Руси, даже столиц отдельных княжеств имеются (взять хотя бы Киев и Чернигов, которые разделял примерно тот же самый один день конного пути), согласимся с тем, что для древнерусского периода подобная близость составляла скорее исключение из правила. С сомнениями, подобным тем, что высказал В.А. Кучкин, была связана, по всей видимости, и теория "переноса городов" (скажем, Гнездова - на место Смоленска, Тимерева в Ярославль, Сарского городища - в Ростов, Рюрикова городища - в Новгород, Мhньска на р. Менке - в Минск на Свислочи, и т.д.), с помощью которой некоторые авторы объясняли рядоположенность близких по размеру городских памятников [Дубов И.В., 1982; 1995; Алексеев Л.В., 1998]. Подобный взгляд имел место и применительно к происхождению Курска (см. выше об его изначальном местоположении, якобы менявшемся).

Однако теории "переноса городов" в последнее время оказалась дополнена, конкретизирована концепцией пар, групп городов. Согласно с нею, городские функции - административные, торговые, таможенные, ремесленные, религиозные, военные, др. - в различных сочетаниях и пропорции могли делиться среди отдельных, более или менее близко расположенных поселений. Те и сосуществовали какое-то время рядом; и дополняли, поощряли развитие друг друга; и вытесняли, сменяли одно другое в иных случаях, и снова возникали в виде своего рода "бинарных оппозиций", "двоичных и троичных структур". Эти термины К. Леви-Стросса применил к хорологической структуре Днепровского Левобережья А.П. Моця, а развил его предположение на брянских материалах Е.А. Шинаков [1997, с. 12-13].

Курская округа, судя по всему, не представляла исключения из отмеченного правила. Сгущение достаточно крупных поселений городского, в принципе, типа в этом районе в X-XI вв. могло иметь целый ряд причин, сосуществовавших или сменявших друг друга. Одну такую причину я отмечал выше в связи с путями транзитной торговли, проходящими через Посеймье. Большинство упомянутых "градов" расположены у развилок речных маршрутов: при впадении в Сейм его притоков (Маслово, Курск, Рать), или примерно посредине отрезков водного пути между ними (Липино, Лебяжье), или же при углублении по направлению к верховьям реки-притока, в районе возможного волока между двумя поречьями (Титово, Переверзево, Самодурово и др.).

Вся эта "сеть" раннегородских пунктов, "накинутая" на восточное Посеймье, выполняла, как видно разнообразные функции. Как укрепленные пункты - крепости, северянские "грады" составляли своеобразную линию обороны (в первую очередь Сеймского Правобережья) против набегов степняков. В качестве административных центров эти же поселения обеспечивали сбор налогов, координацию других социально-экономических задач на "тянущих" к ним сельских территориях. Будучи и торгово-ремесленными пунктами, города Посеймья ориентировались особенно на обслуживание транзитной торговли, связанные с ней проблемы - таможенно-пошлинные, ремонтно-гостиничные, торгово-сбытовые.

Все эти причины стягивали в данные очажки урбогенеза из деревенско-хуторской глубинки людей, товары и соответствующие ус-луги, создавали спрос на них и, тем самым, поощряли социальное расслоение, замену семейно-родовых связей на территориальные, сепарацию аборигенного этноса пришельцами, оформление товарно-денежных отношений, институтов публичной власти и других атрибутов государственности в недрах северянского объединения, а затем и русской провинции. Курск в роли столицы удельного княжества мог появиться отнюдь не сам по себе, а только как средоточие подобной округи, обширной городовой волости. Именно Курск в конце концов возглавил восточное Посеймье. Не исключено, в первую очередь в силу своего срединного, центрального положения на водных путях через весь этот регион. Остальные города и села микрорегиона стали восприниматься в качестве его пригородов.

Нельзя забывать и о таком факторе урбогенеза в Курском Посеймье, как порубежный с кочевнической степью характер данного региона. Он составляет единственное исключение среди всех прочих микрорегионов Чернигово-Северской земли. А именно, в Посеймье подавляющее количество сельских поселений (до 70 %) возникает только в XII-XIII вв., а не до конца IX в., как то отмечается на остальном юге княжества [Коваленко В.П., 1998, с. 11]. Автор этих подсчетов объясняет разницу именно фактором пограничья - укрепленных поселений тут должно было быть больше. Точнее, достаточно для того, чтобы укрыть на время нашествия кочевников население окрестных селищ, да еще вероятно со скотом и часттью остального имущества .

Другая причина "умножения городских сущностей" в центре Посеймья видится в давних и настойчивых претензиях Киева захватить этот регион и, соответственно, сопротивлении северян таким попыткам. Как следует из всего вышеизложенного, произвести подобный захват одномоментно "руси" оказалось невозможно. Кроме не-скольких войсковых операций по точечному подавлению очагов северянского сопротивления, киевская "русь" должна была основывать бастионы если поначалу и не власти своей, то своего относительно мирного присутствия в недрах выдыхающегося княжения "Север". Как показывают непосредственно предшествующие гибели роменской культуры перемены административно-демографической топографии в других регионах Восточной Европы, их подчинение Рюриковичам начиналось с постройки своеобразных "дружинных лагерей" и торгово-ремесленных поселений на их границах или даже на территории соответствующих "племен"[Шинаков Е.А., 1995; 1999; Конецкий В.Я., Носов Н.Е., 1995, с. 52-53; Петров Н.И., 1996].

Судя по находкам роменской керамики в историческом центре Курска, материалам первых раскопок В.В. Енукова и Н.А. Тихомирова [1990, с. 33-34] там же, а в особенности раскопок В.В. Енукова за 1999 г. у Знаменского собора, этот древнерусский город основали на месте одного из поселений летописных северян. Резонен вопрос о его социально-политическом ранге в (поздне)роменское время. Было ли оно значительным, столичным для своего региона уже в языческий период, либо рядовым, общинным вплоть до прихода сюда "руси", на сегодняшний день сказать наверное трудно за отсутствием нужного количества и качества фактов. История знает показательные примеры того, как столицы новых государств Средневековья (вроде Лондона и Парижа) основывали в захудалых поначалу местечках - поодаль от разоренных гнезд побежденного противника. Согласно прикидкам В.П. Коваленко, из 20 летописных городов Черниговского княжества в XI в. только 3 возникли на основе предгородских поселений "племенного" (потестарного) периода.

Похожая тенденция просматривается и в других "окняжаемых" Киевом регионах, на том же Северо-Западе, где исследователи отмечают возникновение новых, "настоящих", великокняжеских городов в пику прежним общинно-племенным центрам или же викам, на большем или меньшем отшибе от них. Что, как видно, объясняется тем же мотивом у "руси" - дистанцироваться от порушенных ею центров племенного устройства, переключить, замкнуть на себе "силовые линии" налогообложения, социально-политического управления пограничными территориями Русской державы.

В литературе рассматриваемого вопроса преобладает мнение о Курске как сравнительно новом (по сравнению с соседним Ратманом) "административном центре, княжей резиденции" [Булгаков Г.И., 1925, с. 56]. Некий перерыв в заселении отдельных роменских центров, особенно их укрепленных площадок, приходящийся главным образом на XI в., наблюдается и на коренной роменской территории. Например, относительно Севска [Зайцев В.В., 1990, с. 37].

А одно из крупнейших во всём Посеймье городищ - Коренское на той же речке Рыло, что и соседний Рыльск, данными предварительной разведки датируется XI-XIII вв. [Гайдуков П.Г., 1981, с. 47]. Если роменского слоя на этом памятнике с двумя можно укреплёнными площадками и прилегающими к ним с трёх кторон света селищами действительно нет, то перед нами один из первых форпостов Руси на Юго-Востоке и опора для последнего броска её армий к верховьям Сейма.

С другой стороны, случай с Курском может и пополнить число исключений из отмеченного для Левобережья правила. Так, вроде бы не прослежено разрывов между культурными слоями роменского и древнерусского периодов применительно к Хотмыжску на Ворскле [Дьяченко А.Г., 1990, с. 29], Зеленогайского комплекса на Псле [Моця О.П., Покас П.М., 1993; Иевлев М.М., 1993]; Путивля на Среднем Сейме [Сухобоков О.В., 1983]; некоторым аналогичным памятникам.

Поэтому не исключено пока, до стационарных раскопок Курского городища, что именно оно представляло собой старейший город "семцев", языческую столицу восточного осколка Северянского княжения X в. Не зря же округа Курска уже в позднероменское время дает наибольший для всего Левобережья сгусток археологических памятников: в пределах дневного, 30-километрового перехода его окружали тогда 14 городищ, 177 селищ, 17 курганныз могильников [Узянов А.А., Кашкин А.В., 1987]. Вряд ли случайно именно с окрестностями Курска оказались связаны и наиболее влиятельные христианские святыни края, которые могли стихийно тяготеть к важнейшей еще для северян-язычников сакральной зоне Посеймья [Узянов А.А., 1987].

Приходясь на географический центр восточного Посеймья, поселение - роменский предшественник древнерусского Курска по одному этому обстоятельству могло бы претендовать на статус политического центра данной волости. Реконструированный В.В. Енуковым [1998 а, с. 30] размер укрепленной к середине XI в. площади этого поселения - более 8 га - вполне отвечает подобному рангу. При предстроительной шурфовке на прилегающей к Красной площади нынешнего областно центра ул. Марата в 1999 г. наряду со фрагментом культурного слоя древнерусского (домонгольского) времени и соответствующим находками (стеклянные браслеты и т.д.) обнаружились фрагменты лепной керамики (любезное сообщение участника работ А.В. Зорина). Это может означать, что роменское поселение на месте Курска достигало сверхобычных для этой культуры размеров. А непосредственно внутри роменского вала курского детинца раскопки В.В. Енукова того же года выявили ряд позднероменских построек, возведенных в свое время на вполне целинной погребенной почве. Подобный характер застройки говорит скорее в пользу неординарности эттого памятника уже в северянские времена.

Сугубо гипотетично предположу в географической цепочке безусловно городских уже на стыке роменской и древнеруссской эпох в Посеймье укреплений - Ратского, Липинского и Курского некое отражение хронологических отрезков процесса "окняжения" данного региона Киевом. А именно, Рать с ее высоченными, до 9 м высотой валами, мощным уже в роменское время предградьем действительно похожа на "старейший город" северянских верхов времен их независимости от Киева. Следы сильного пожара в последнем из роменских (приходящемся на XI в.) периодов строительства ратского вала [Енуков В.В., Енукова О.Н., 1993, с. 49] могут свидетельствовать о его штурме киевскими войсками.

Липино, единственное крупное поселение данной округи, стоявшее непосредственно на Сейме, где столь изобильны находки разноэтничного импорта IX-XI вв., походит на поселение с повышенной долей пришлого из разных мест населения, разросшееся на основе транзитное торговли вокруг роменского поселка, начавшего со временем походить на вик. Показательно, что это явно городское по размерам и занятиям жителей поселение не имело второй после городища линии укреплений, обязательных для большинства городов древнерусского времени.

Наконец, Курск вклинивается между ними как резиденция политической власти Киева (или сначала Чернигова) над здешними северянами. Что и могло привлекать сюда население уже в позднероменские времена в гораздо большем количестве, чем обычно вмещали северянские поселки.

Когда на рубеже XIX-XX вв. Московское Археологическое общество проводило погубернские опросы местных жителей насчет сохранившихся на их территории городищ, то по Курскому уезду народная молва указала только два - "при деревне Липиновской пустыни Старковской волости" да "при селе Городище Троицкой волости" [Материалы..., 1901, л. 169]. Случайно ли именно Липино и Рать сохранились в памяти народа как остатки древних городов рядом с Курском (его исторический центр в таком же качестве подразумевался), или же тут перед нами некие фольклорные блики действительно неординарной роли этих поселений в эпоху Средневековья, трудно сказать.

Подтвердить или же опровергнуть сделанные предположения могут лишь дальнейшие стационарные раскопки на упомянутых памятниках, монографическая публикация их материалов и их исторические объяснения. В этой связи приведу напоследок соображение методологического свойства: "Гипотеза никогда не опровергается единственным противоречащим ей фактом; опровергается она лишь другой гипотезой, которой подчиняется большее число фактов" [Лоренц К., 1998, с. 46].

ОГЛАВЛЕНИЕ