автор: С. П. Щавелев

I. КУРСКИЙ ПРОЛОГ ЦЕРКОВНОЙ БИОГРАФИИ
СВЯТОГО ФЕОДОСИЯ: СТЕПЕНЬ ДОСТОВЕРНОСТИ

Написанное (согласно самой "омолаживающей" литературный памятник из аргументированных гипотез) не позднее 1088 г. [Абрамович Д.И., 1902, с. 212], "Житие" Феодосия Печерского содержит первое в изученных до сих пор письменных источниках упоминание Курска. А именно, там говорится, что родители будущего святого сравнительно скоро после его рождения и вместе с ним переселились из-под Киева, из тамошнего города Василева, "въ инъ градъ Курьскъ нарицаемый, князю тако повелевъшю" [БЛДР, т. I, 1997, с. 354]. Здесь, в этом "ином городе, именуемом Курском", "божественный отрок" провёл около четверти века, пока не сбежал из родного дома на монашество в Киев, участвовать в основании будущей Печерской лавры.

Соответствующая начальному отрезку феодосиевой биографии - первая часть его "Жития", вкупе с данными раскопок синхронного житийным реалиям культурного слоя в историческом центре Курска, а также на близлежащих памятниках древнерусской археологии, создают исключительную возможность воссоздания обстоятельств зарождения этого древнерусского города. Вряд ли какой другой из многих десятков малых и средних городов Древней Руси может похвастаться столь информативным резонансом письменных и вещественных свидетельств о периоде своего становления. Ведь курскую юность "блаженного", - с детских лет и до той поры, когда пришёл он в пещеру на киевских горах, - его биограф Нестор достаточно обстоятельно описывает со слов печерского келаря Феодора, которому об этом поведала главная участница тех курских событий - сама мать Феодосия. Использовались агиографом показания и других "самовидцев", лично, близко и долго знавших Феодосия и его мать людей. Агиограф и летописец, "выпытывая, слышал от старейших иноков, бывших в то [феодосиево] время" жизни монастыря.

Причём, так выходит по "Житию", а согласно "Повести временных лет" (ПВЛ) [1996, с. 70], автор соответствующей статьи из неё (за 1051 г.) - всё тот же Нестор юношей пришёл в Киево-Печерский монастырь и был принят туда ещё самим Феодосием настоятелем (в 1071 г.). Намеченное хронологическое противоречие - в степенях близости этого писателя ко времени жизни своего персонажа - может разрешаться следующим образом. Должно быть, первые годы пребывания в обители Нестор претерпевал искус послушничества и не был так близок к игумену, чтобы лично расспрашивать его обо всех перипетиях биографии. Ведь Феодосий игумен не сразу постригал претендентов на печерское иночество, а подвергал какое-то (нередко весьма длительное по тогдашним монастырским меркам) время испытанию монашеским уставом, но в мирской одежде. Так и будущий летописец только при следующем (в 1074-1078 гг.) игумене - Стефане сподобился монашеской одежды, а затем и дьяконского сана [Абрамович Д.А., 1902, с. 224-225]. Тем самым, добавлю, получил полный доступ к необходимой ему как агиографу информации.

Как бы там ни было с возрастом самого Нестора, большинству колоритных деталей его рассказа можно доверять, выводя их за рамки общежитийных штампов и фантастических преувеличений, коим, конечно, не чужды в какой-то степени все агиографические памятники¹. Согласно авторитетному отзыву основоположника русской агиографологии Г.П. Федотова, "история юности святого, как она здесь дана, является оригинальным и смелым опытом Нестора. Здесь он не зависел от традиции и не имел подражателей на Руси. Святой Феодосий - единственный древнерусский святой, о детстве и юности которого мы имеем столь богатый материал" [Федотов Г.П., 1997, с. 51]. Предложенные основоположниками христианской патристики, классиками православной агиографии каноны житийного жанра Нестор в этом произведении по большей части обходит, либо стремится наполнить более или менее реалистичными сведениями.

"В Ж[итии] Ф[еодосия], - подтверждал самый авторитетный сегодня исследователь перворусской святости, - Нестор в целом не злоупотребляет житийными шаблонами. ... Есть все основания говорить об уникальности ЖФ с точки зрения широты развёртываемой панорамы русской жизни - монастырской и мирской - не только среди ранней житийной литературы, но и других произведений древнерусской словесности в первый век её существования. ... Этот рассказ не о типе, не о том, как бывает или как должно быть, но о том, что действительно было" [Топоров В.Н., 1995, с. 615-616].

Более или менее явственные переклички событийных поворотов феодосиева жития с предшествующими образцами римско-византийской агиографии могут объясняться не только и не столько прямыми заимствованиями из них или же Библии, сколько общностью, во-первых, житийного канона Средневековья, а во-вторых, синхро-стадиальной близостью самих форм жизни в регионах, переживавших интенсивную христианизацию.

Возьмём для образца повальную для житийных героев их бездушность к своим родным и близким, коих они, становясь на подвижническую стезю, безоговорочно покидают. Разрыв нашего Феодосия с матерью, причинивший ей нечеловеческие страдания, и, в конечном счёте, сведший её в могилу, дословно совпадает с отношением к своим матерям Симеона Столпника, Алексия, "Божьего человека" и т.п. житийных персонажей. "Жестокость героев агиографии нам кажется бессмысленной, она вызывает у жертвы беспомощный протест, но она, по-видимому, не вызывала осуждения у читателей житий" [Берман Б.И., 1982, с. 173]. Если вдуматься, у будущих святых не было выбора: или остаться верным семейным обязанностям, но потерять шанс на героическое служение матери-Церкви; или же, фактически предав мирскую семью, в своём истовом стиле служить церкви, а в её лице всему социуму, делавшему первые шаги к спасению во Христе. Налицо классическая ситуация выбора меньшего зла. Если бы юные герои житий такого выбора не проделали, они бы и не стали святыми и, значит, не вошли бы в канон. Поэтому и перекличка соответствующих моментов их биографий - явление не каузально-диахроническое, а структурно-синхроническое.

В историографии рассматриваемого памятника есть попытка усомниться в реалистичности его содержания исходя из не общеканонических, а конкретно-исторических обстоятельств. А именно, А.Ю. Карпов полагает, что Феодосий-игумен и проповедник привнёс в русское првославие "мистико-аскетическое построение византийского и прежде всего афонского монашества" [Златоструй, 1990, с. 153]. Эта тенденция шла, будто бы, вразрез с более широким и светлым взглядом на спасение всех принявших крещение новообращенных. Такой взгляд был характерен для предыдущего поколения русских книжников, группировавшихся вокруг Ярослава Владимировича, впоследствии названного Мудрым. С точки же зрения Печерского игумена, только истинный подвижник, аскет заслуживает перед Богом спасение в вечности, а также те "кандидаты", за кого праведники заступятся перед небесным престолом своими молитвами.

Вот отсюда-де и следовала тенденциозность несторовой биографии, герой которой "с самого детства чурается детских игр и забав, изнуряет плоть нечеловеческими подвигами и, как следствие, снискивает божескую благодать и вечное спасение" [Там же].

Новизну той церковной идеологии и практики, что привнёс в столицу Руси Феодосий, цитируемый автор формулирует верно. Однако вряд ли указанное обстоятельство повлияло на работу агиографа. Получается, что Нестор в своём произведении утаил одни и придумал другие обстоятельства курского детства и юности будущего игумена. Но данное житие не даёт нам оснований для таких подозрений. Для противоположных черт характера и поведения будщего святого просто не остаётся места в его биографии: он не мог быть одновременно трудягой и лентяем, набожным и далёким от церкви и т.д. Дело в другом: как и всякий средневековый летописец, преданный своему герою писатель одни моменты, периоды его биографии излагает подробнее, а другие мельком или же вовсе опускает. Феодосий вовсе не сразу становится тем "сверхчеловеком", который видится А.Ю. Карпову. Ниже я стараюсь показать, что на подготовку к киевскому поприщу у него ушла добрая четверть века. И за это время, проведённое в Курске, он сочетал и обычные для своего возраста поступки и интересы (учебу в школе, посещение церкви, сельскохозяйственные работы), и действительно аскетические подвиги (отказ от военно-служилой карьеры, вериги, благотворительность).

Как видно, более суровую доктрину религиозного аскетизма востребовало тогда на Руси само время. Оказалось, что княжеские междуусобицы, гражданские и внешнеполитические войны - не исключение, а правило при каждой смене властителя Киева. Чтобы обуздать властные аппетиты правящего в стране клана Рюриковичей уже не хватало апологетов, вроде митрополита Иллариона с его надеждами на "закон и благодать". Потребовался иной тон обращения церкви к власти. Его и продемонстрировал Феодосий, попытался запечатлеть Нестор. Не искажая фактической стороны биографии будущего святого, его биограф постарался не упустить ни одного известного ему от очевидцев факта духовного геройства, аскетического подвига.

Экстраординарная для житийного жанра подробность, фактичность несторова произведения оказалась подтверждена, так сказать, экспериментально: при составлении югославского "Пролога"² (XII или XIII вв.) все включенные в него жития, и греческие, и негреческие, подверглись сокращению до "проложного" размера; но даже в этой сербской редакции житие Феодосия всё равно вышло в несколько раз большим по объёму, чем все остальные [Сперанский М.Н., 1909, с. 539-545].

Тем не менее, сам по себе жанр церковной биографии, к тому же столь (предельно) ранний по отечественным меркам её образец, как феодосиево "Житие", неизбежно оставляет современному исследователю целый ряд лакун, загадок и вопросов, на некоторые из которых надо постараться ответить, если желаешь возможно полнее использовать избранный памятник как источник курской, да и общерусской истории. Сознавая источниково неизбежную гипотетичность нижеследующих выкладок, автор видит в них относительную истину, которая предшествующие версии возраста Феодосия и времени его курского житья переводит в разряд заблуждений, пускай и добросовестных.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. О предполагаемых заимствованиях в "Житии" Феодосия из византийских образцов этого жанра см.: Яковлев В.А., 1875, с. 71-76.

2. "Пролог - греч. церковная книга, содержащая краткие слова на годичные праздники, жития святых и отрывки из писаний св.[ятых] отцов, для чтенья при богослужении" (В.И. Даль).

ОГЛАВЛЕНИЕ