© автор: В.В. ЕНУКОВ

Глава 3. Посемье в IX–X вв.

3.2. Посемье IX в. в системе северяно-хазарских отношений

IX в. – наиболее трудный для реконструкции период жизни населения Посемья. После гибели Битицы в конце VIII–начале IX вв. зависимость от Хазарии, несомненно, оставалась. Уже в одной из первых датированных статей “Повести временных лет” (859 г.) сообщается о том, что поляне, северяне и вятичи платили хазарам дань “по беле и веверице от дыма” (ПВЛ. С. 18), что не вполне ясно. Позднее указывается, что радимичи (884 г.) и вятичи (964 г.) платили хазарам “по щьлягу”, причем в последнем случае добавляется “от рала” (ПВЛ. С.20,47). С.Н. Кистерев, специально занимавшийся проблемой даней в Древней Руси, подробно остановился и на значении “щъляга”. Сделав аргументированный вывод о том, что именно “рало” являлось характерной для древних славян единицей обложения, сложившейся не позднее IX в., исследователь в шеляге видит золотую монету, приравнивая ее к 12 денариям (Кистерев С.Н., 1998а. С. 337–341).

Реально славяне вряд ли расплачивались с Хазарией золотыми монетами, находки которых исключительно редки, а стоимость – высока: за один денарий, аналогичный найденным на территории каганата, в начале IX в. в самом халифате давали 20-22 дирхема (Быков А.А., 1974. С. 59) или около 60 г серебра. Несомненно, именно о расчетах серебром должна идти речь. Обоснованная С.Н. Кистеревым применительно к славянскому миру XII–XIII вв. норма сбора с сохи с пароконной упряжкой в 12,24 г серебра, что в определенной мере сопоставимо с древлянской “черной куной” и данными Раффельштеттенского таможенного устава 903–906 гг., является маркером, позволяющим ориентироваться в размерах хазарской дани. Можно полагать, что поборы вряд ли воспринимались как тяжелые, точнее, “неподъемные”. Покупательная способность серебра постепенно росла, что наблюдается с прекращением его ввоза из Западной Европы на рубеже XI–XII вв. (Назаренко А.В., 1996. С. 68, 69), хотя реально этот процесс скорее всего начинается еще в конце X в. в связи с кризисом арабских рудников. Соответственно, в IX-X вв. то же количество серебра, что и позднее, являлось эквивалентом меньшего количества товаров и услуг. Известно, что Олег при покорении радимичей в 885 г. оставил им ту же дань, что они платили и хазарам: по шелягу. В то же время, победив северян в 884 г., он возложил на них “дань легъку”. Вероятно, размер хазарской дани был сохранен и в этом случае.

Предположение о “необременительности” хазарской дани тем не менее дает самое общее представление об отношениях между каганатом и Северской землей, тем более Посемьем. Своеобразный вариант реконструкции взаимоотношений северы и Хазарии предложил А.В. Григорьев. Наличие у северян собственного железоделательного производства до недавнего времени особых сомнений не вызывало. Однако недавно исследователь высказал серьезные возражения против этого положения. По его мнению, на раннем этапе жизни северян [включая волынцевский культурно-хронологический горизонт. – В.Е.], вплоть до начала X в., “практически все предметы вооружения связаны со степными древностями”. Саблям и топорам роменцев приводятся прямые аналогии в древностях салтово-маяцкого типа – алано-болгарского населения Хазарского каганата. Это положение с определенной степенью осторожности распространяется даже на наконечники стрел, местное производство которых более чем вероятно. В целом, как полагает А.В. Григорьев, для северян был характерен ввоз из Хазарии не только технологически сложного оружия, но и орудий труда. Такая ситуация сложилась в силу того, что производство северянами хлеба на экспорт при наличии отлаженной внешней торговли Хазарии привело к неограниченному импорту ремесленной продукции, в результате чего местные ремесла атрофировались. Соответственно, “купить салтовскую саблю или наральник стало проще, чем произвести на месте”. После значительных потрясений, которые пережила Хазария в конце IX – начале X в. в результате нашествия печенегов, сложившаяся ранее система, характеризующаяся высокоразвитым сельским хозяйством при крайне низком уровне ремесла, еще более укрепилась. При росте производства северянами зерна и пеньки на фоне увеличения товарооборота основы развития гончарного и кузнечного ремесел “были подорваны и сведены на нет” увеличивающимся потоком импорта, но уже не из Хазарии, а со стороны Руси (Григорьев А.В., 2000. С. 142, 180, 192).

Предложенная гипотеза имеет принципиальное значение для понимания истории как Посемья, так и всей Северской земли, поэтому на ее анализе необходимо остановиться подробнее. Влияние Хазарии на соседнее с ним население Северянской земли вполне объяснимо и логично, тем более что в каганате социально-экономические процессы в последней четверти I тысячелетия шли с определенным опережением. В то же время, на наш взгляд, не следует абсолютизировать подобное явление. А.В. Григорьев, как следует из его работы, обосновывая положение о господстве хазарского импорта качественных кузнечных изделий, отталкивается, главным образом, от морфологических признаков предметов. Но уже анализ формы находок вызывает определенные возражения. Так, несомненно, чрезвычайно популярным видом вооружения у населения салтово-маяцкой культуры лесостепи (северные провинции Хазарии), граничившего с северянами, и конкретно с Посемьем, был боевой топор. Некоторые из приведенных в качестве примера топоров северян действительно напоминают находки из салтовских могильников. Однако почти все они имеют короткий обух, что, судя по всему, как раз было не характерно для хазарского населения (Плетнева С.А., 1989. С. 74–76. Рис. 35). Интересно, что даже “игрушечный” топорик из Капыстичей имел такую же форму (рис. 35: 9).

Вряд ли стоит связывать с Хазарией даже на начальном этапе существования роменской культуры и производство наконечников стрел, что А.В. Григорьев, с определенной долей осторожности и оговорками, делает. Сразу же отметим, что отдельные наконечники салтовского облика известны на роменских памятниках и позднее, в X в., в частности в Посемье, примером чему служит находка на городище 2 в Переверзево (рис. 37: 3). Однако можно с уверенностью утверждать, что находки подобного рода объясняются различными, причем не обязательно мирными, контактами соседей. Классической иллюстрацией этого положения являются материалы Новотроицкого городища, которое относится к числу самых ранних памятников роменской культуры, где имелся и волынцевский горизонт. Казалось бы, здесь должно было бы фиксироваться заметное, хотя бы относительно, присутствие трехлопастных наконечников. Однако ничего подобного не происходит. Безраздельно господствующая форма – обычная для северян двухлопастная (Ляпушкин И.И., 1958. Табл. XCIII).

Сабли своим происхождением были связаны со степями, однако считать их сколько-нибудь распространенным предметом вооружения как у северян вообще, так и у населения Посемья не представляется возможным. Понятно, что находки подобного рода редки (2 экземпляра, обнаруженные на Донецком и Битицком городищах) по вполне объективным причинам, и даже единичные из их числа могут свидетельствовать в пользу достаточно широкого употребления. Однако вряд ли это предположение можно распространить на роменские материалы. Так, одна сабля происходит с Донецкого городища, то есть памятника, который, как уже указывалось, располагался далеко в степях, практически на границе с каганатом. При постоянных, и, вероятнее всего, даже “каждодневных” контактах, заимствование такого предмета вооружения вполне закономерно. Кроме того, в условиях пограничья совершенно не обязательно, чтобы ее владельцем был славянин. Экстраординарность находки подчеркивается участком городища, где она была обнаружена: около остатков сгоревшей оборонительной стены. Вторая сабля происходит с Битицы, которая представляла собой до конца VIII – начала IX вв. хазарский форпост на землях славянского Левобережья Днепра. Таким образом, эта находка также может объясняться неславянской принадлежностью. Вероятнее всего, данный тип вооружения получает некоторое распространение уже в дружинной среде Русского государства, но только в условиях южного порубежья. Однако даже малочисленность сабель и особые условия их находок не являются основным контраргументом. Нельзя согласиться с утверждением о том, что северянам было проще ее купить, чем изготовить, потому что на территории северных провинций Хазарии находки сабель были чрезвычайно редки. Это объясняется дороговизной клинков, которые скорее всего передавались по наследству (Плетнева С.А., 1989. С. 71).

Не подтверждает масштабного импорта и морфология сельскохозяйственных орудий. Так, например, наральники, аналогичные северянским, хорошо известны и в Хазарии. Однако такие формы появились еще в позднеримское время и в конце I тысячелетия н. э. получили широкое распространение на значительных пространствах Европы в районах с лесостепным и степным ландшафтом (Михеев В.К., 1985. С. 88, 89). Похожая ситуация сложилась и с серпами. Истоки формы с сильно изогнутым клинком и отогнутой рукоятью относятся к эпохе латена, а в VI–VII вв. составляют характерную черту материальной культуры населения Правобережья Днепра (Миносян Р.С., 1976. С. 84), славянская принадлежность которого сомнения не вызывает.

Противоречат “торговому” решению вопроса о происхождении качественной кузнечной продукции и имеющиеся материалы по металлографии. Как в Хазарии, так и у северян, как, впрочем, и вообще на Евразийских просторах, использовались кузнечные изделия, в основе изготовления которых были одни и те же технологические приемы обработки, а именно изготовление цельножелезных и цельностальных предметов, цементация, наварка, вварка, сварка из двух полос, пакетование, термическая обработка. В то же время степень распространения этих приемов была различной. По мнению М.М. Толмачевой, неравномерность развития различных технологических приемов в значительной степени определяется производственными традициями в ремесле, которые, как правило, имеют этнокультурную окраску. Роменская металлообработка была ориентирована на получение качественной стали, а основным способом изготовления качественной продукции являлась выковка цельностальных изделий, доля которых составляет 39 %. Отметим, что при анализе кузнечных поковок около половины использованных образцов происходит из раскопок одного из важнейших памятников Посемья – Большого Горнальского городища (рис. 46, 47). У населения салтово-маяцкой культуры ведущим технологическим приемом являлась пакетная сварка или пакетование (33 % изделий) (Терехова Н.Н., Розанова Л.С., Завьялов В.И., Толмачева М.М., 1997. С. 183, 210–213).

Тем не менее указанные различия могли иметь и несущественный, случайный характер. Проверку этого предположения проще всего провести на основе расчета доверительных интервалов степени распространения технологических схем в разных культурах (прилож., табл. 5). Расчет проводился по данным таблицы на рис. 11 в указанном исследовании (раздел написан М.М. Толмачевой) по стандартной методике (Федоров-Давыдов Г.А., 1987. С. 74–76). Как видно, при сравнении кузнечных изделий по девяти параметрам доверительные интервалы в четырех случаях не совпадают (цельностальные изделия, поковки с применением сварки из двух и трех полос, а также пакетования), а в одном (вварка), по сути дела, только “касаются”, перекрывая друг друга всего на 0,2 %. Особо значимыми являются несовпадения наиболее распространенных технологий (цельностальные изделия северян, поковки с применением пакетования у салтовцев). Отметим, что применение цельножелезных и цельностальных поковок при постепенном увеличении доли последних в сочетании с редким использованием схемы пакетования характерно для раннеславянских племен начиная с рубежа новой эры (Вознесенская Г.А., 1978; Терехова Н.Н., Розанова П.С., Завьялов В.И., Толмачева М.М., 1997. С. 95–119). Единственное, что “роднит” Хазарию и Северскую землю, так это доля изделий, подвергнутых термообработке.

Несовпадения доверительных интервалов представительного ряда технологических схем, и в первую очередь ведущих, статистически доказывают существенный характер различий между хазарскими и северянскими поковками. Это, с одной стороны, делает маловероятным представление о массовом импорте хазарской кузнечной продукции, а с другой — подтверждает самостоятельность развития железообрабатывающего ремесла северян. Теоретически можно предположить, что мастерские каганата производили изделия по малораспространенным технологиям специально для торговли с северянами. Однако развитие организации железообработки в Хазарии не успело достичь уровня специализированного и высокотехнологичного городского ремесла (Вознесенская Г.А., 1978; Терехова Н.Н., Розанова П.С., Завьялов В.И., Толмачева М.М., 1997. С. 201). Отсутствие изначального (в данном случае хазарского) широкого импорта кузнечных изделий снимает вопрос о возможной замене его в X в. потоком качественных поковок с территории Руси, так как никакой “товарной ниши” в среде северян не существовало. В данном случае схожие формы как оружия, так и орудий труда вполне объяснимы общекультурными истоками.

Рис.46. Кузнечная продукция из раскопок большого Горнальского городища

Рис.47. Технологические схемы кузнечных изделий

Косвенно самостоятельность производства кузнечной продукции подтверждают достаточно многочисленные и чуть ли не повсеместные свидетельства металлургической деятельности северян (находки шлаков, поселок в Мешково). Полуфабрикаты, естественно, должны были иметь сферу местного потребления или внешний рынок сбыта. По имеющимся на сегодняшний день данным, в лесостепях Хазарии варка железа была хорошо освоена и находилась на высоком для того времени уровне. Представить себе, что северяне экспортировали сюда полученные полуфабрикаты, очень сложно. Малореальным выглядит и вариант сколько-нибудь значительного вывоза железоделательной продукции на сопредельные территории, населенные славянскими или финно-угорскими племенами. Наверняка, полуфабрикаты шли на нужды собственного кузнечного ремесла.

Близкой является и ситуация с гончарной продукцией. Упоминавшаяся находка горна для обжига керамики на Донецком городище свидетельствует о первых ростках гончарного ремесла как самостоятельной отрасли еще до начала X в. Тем не менее степень развития данного рода деятельности ставить в зависимость от торговли с Хазарией не представляется возможным. Основы гончарного ремесла не могли быть подорваны внешней торговлей каганата хотя бы потому, что на всем протяжении существования роменской культуры ее население пользовалось главным образом посудой собственного изготовления, а хазарский импорт в общем объеме керамики был незначительным, что особенно хорошо видно на материалах Посемья.

Приведенные выше факты не стоит понимать в том смысле, что Северская земля развивалась изолированно. Несомненно, жизнь ее населения проходила в условиях самого разного рода контактов с соседями, что уже отмечалось. Торговые связи имели место и применительно к кузнечной продукции. Это подтверждается, например, находками таких своеобразных орудий труда, как тесла-мотыжки. Весьма характерные для салтовских памятников, они хорошо известны и у северян. В частности, горнальские мотыжки изготовлены с применением пакетования, что указывает на их производство в хазарских мастерских (Вознесенская Г.А., 1979. С. 73–75) (рис. 46; 47). В свою очередь, известные на салтовских памятниках фигурные оковки деревянных лопат были изготовлены славянами (Михеев В.К., 1985. С. 93).

Таким образом, мирное сосуществование северян и каганата, “стройная система” (по выражению А.В. Григорьева) которого в своей основе имела предполагаемую взаимную заинтересованность в торговом обмене, не подтверждается конкретными фактами. Более того, северяне представляли для Хазарии и реальную военную угрозу. Веское доказательство тому – существование системы салтовских крепостей по Тихой Сосне от места ее впадения в Дон и далее на юго-запад, до Северского Донца. Весьма показательно, что часть их изначально отстраивалась в качестве сторожевых, причем это явилось результатом целенаправленных мероприятий государственной власти по организации обороны северо-западного пограничья. Возведение этих крепостей проходило при помощи византийских мастеров, что лишний раз подтверждает важность для каганата проблемы обеспечения безопасности порубежья. На вопрос: от кого была призвана защищать Хазарию сложившаяся система обороны, имеется однозначный ответ: от северян и донских славян (Афанасьев Г.Е., 1993. С. 147–149. Рис. 50). В пределах Северской земли именно Посемье ближе всего подходило к границам Хазарии, а острие донецкого выступа практически упиралось в крепости каганата на Северском Донце.

Таким образом, есть основания полагать, что периоды даннических отношений с Хазарией (а в условиях “легкой дани” северяне, вероятнее всего, имели широкую автономию, что также подтверждается наличием возможности возводить собственные крепости и иметь значительные денежные суммы, засвидетельствованные кладами) перемежались с вооруженными конфликтами. Отказ от хазарской дани вполне мог иметь место в конце IX в. в связи с приходом в степи печенегов. В результате северные провинции каганата были серьезно ослаблены, а существовавшая ранее система обороны северного порубежья Хазарии развалилась. В то же время свидетельства “освобождения” северян отсутствуют, а некоторые сведения еврейско-хазарской переписки указывают на возможную зависимость Северской земли от каганата вплоть до середины X в. (Коковцев П.К., 1932. С. 98). Это косвенно подтверждается сообщением ПВЛ о выплате хазарской дани вятичами, которые проживали гораздо севернее семичей, вплоть до 60-х гг. X в. Однако характер отношений северян с каганатом в новых условиях не мог не измениться, что имеет и материальное проявление в виде уже отмечавшегося заметного уменьшения хазарского импорта.

Высказывались предположения и о том, что от печенегов пострадали северянские поселения донецкого выступа. Так, вполне вероятно, что именно печенегами было разгромлено Донецкое городище, которое, по определению Б.А. Шрамко, погибло в пожаре в начале X в. (Шрамко Б.А., 1970. С. 105, 106). Однако данных о гибели других городищ бассейна Северского Донца нет. Так, похоже, существовало и позднее расположенное рядом с Донецким Хорошевское городище (Шрамко Б.А., 1991), явно до конца X – начала XI вв. доживает городище у с. Крапивное на р. Корень (Дьяченко А.Г., 1998).

В целом течение социально-экономических процессов на территории Посемья в IX в., видимо, можно охарактеризовать как достаточно плавное и поступательное. Естественно, это не означает, что регион развивался в неких “стерильных” условиях, минуя конфликты и военные набеги, о чем неопровержимо свидетельствуют неоднократно горевшие укрепления Горнальского городища. Однако источники не фиксируют серьезных социальных катаклизмов или явлений миграционного характера, имевших фатальный характер.