© автор: В.В. ЕНУКОВ

Глава 3. Посемье в IX–X вв.: очерк социально-экономической и социально-политической истории

Вопросы социально-экономического и тем более социально-политического развития Посемья в IX–X вв. никогда не были предметом специального изучения, что вполне понятно: регион рассматривался только в качестве географической дефиниции, при этом чаще всего при анализе реалий более позднего, древнерусского времени. Более того, в ряде работ конца XX вв. на фоне постоянных ссылок на исследование А.К. Зайцева наблюдается некоторый отход от его аргументации историко-географического характера, определяющей пределы Посемья. В результате под Посемьем начинают пониматься все земли по течению Сейма (Поляков Г.В., 1996), появляются “Курское” и “Путивльское Посемье” (Кашкин А.В., Узянов А.А., 1987; Узянов А.А., 1991. С. 145–146, 150, 153; 1993. С. 81; Михайлова И.Б., 1993).

Реконструкция истории Посемья вызывает немало затруднений, что объясняется главным образом причинами объективного характера, которые являются общими при изучении племенных объединений славян в предгосударственный период. Отрывочность, значительные пробелы в источниках приводят к тому, что на сегодняшний день возможно создание только очерка, где бы были выявлены основные вехи в эволюции социума семичей.

3.1. Основы социальной организации

Небольшие размеры домов, характерных для славян предгосудартсвенного периода, подразумевают проживание в них очень небольших коллективов. Абсолютное количество их обитателей определить невозможно, однако даже с учетом колебаний объема жилого пространства в сторону увеличения за счет превышения срубных стен размеров котлована вряд ли будет ошибкой утверждать, что в большинстве случаев оно укладывалось в интервал от 1 до 10. В современных исследованиях, касающихся вопросов исторической демографии, одной из базовых точек отсчета является средняя численность семьи, которая применительно к эпохе Древнерусского государства определяется в 6 человек (Толочко П.П., 1989. С. 200). По расчетам В.К. Козюбы, основанным на данных археологии и письменных источников, семья древнерусского времени, имеющая детей, имела среднестатистическую численность в 6,31 человек (Козюба В.К., 2001. С. 39). С учетом размеров жилищ в 6 человек была определена средняя численность семьи О.В. Сухобоковым при расчете населения Новотроицкого городища (Сухобоков О.В., 1975. С. 100). Автор раскопок этого памятника И.И. Ляпушкин сделал вывод о том, что в исследованных домах проживали малые семьи, которые вели свое отдельное хозяйство. Помимо данных археологии, он опирался и на известие ПВЛ 859 г. о том, что поляне, северяне и вятичи платили дань хазарам “от дыма”, под которым он понимал “двор” – индивидуальное хозяйство мелкого, а не коллективного собственника, иначе – земледельца-общинника. Сам поселок представлял собой территориальную общину – объединение не связанных родством малых семей (Ляпушкин И.И., 1958. С. 224). Практически тех же взглядов придерживается и О.В. Сухобоков, полагая, что территориальные общины Днепровского Левобережья имели коллективную собственность на землю, однако переделы пахотных угодий постепенно привели к закреплению участков за отдельными хозяйствами (Сухобоков О.В., 1975. С. 128–129).

Определение “малая семья” носит довольно общий характер. На сегодняшний день феномен семьи является предметом исследований, проводимых в самых разных областях знаний (истории, этнологии, социологии, демографии, юриспруденции, маркетологии и т.д.) Изучение крестьянской семьи широко развернулось со 2-й половины XIX в., что во многом было связано с подготовкой и проведением реформы 1861 г. и в последующем привело к созданию представительного ряда типологий, породивших многочисленные варианты дефиниций, нередко противоречащих друг другу даже в рамках одной дисциплины (Гончаров Ю.М., 2002. С. 155–164). Если даже обратиться только к наиболее близким к теме нашего исследования разработкам историко-демографического и этнологического характера, то выяснится, что подавляющее большинство предложенных схем неприменимо при изучении раннесредневековой эпохи в силу того, что в их основе зачастую лежит определение степени родства внутри семьи, роли ее членов и т.д. В то же время значительная часть исследователей так или иначе выделяют два основных типа семьи: малая и большая, простая и сложная, одинокая и “семьянистая” и т.д. В нашем случае наиболее приемлемой является классификация, которую предложили Ю.В. Бромлей и М.С. Кашуба, наметив два основных типа: 1) простая семья, состоящая из одной брачной пары (или одного из родителей) с неженатыми детьми или без детей; 2) сложная семья, состоящая из двух или более простых семей (Бромлей Ю.В., Кашуба М.С. 1982. С. 82–83).

Разделение семей по числу брачных союзов, хотя и не жестко, но связано с общим количеством членов семьи, что опосредованно отражается в размерах жилища. Естественно, это упрощенная схема, вероятно существование и промежуточных типов, однако роменские дома, подавляющее большинство которых редко достигает площади в 20–25 кв. м, лучше всего подходят для проживания именно простой (малой, нуклеарной, биологической) семьи, тогда как существование в них сложных (больших, неразделенных) семей представить себе достаточно сложно. В последние десятилетия в демографии в связи с изучением явления семьи широко распространилось понятие “домохозяйство” (Ласлетт П., 1979). Не останавливаясь подробно на предложенной П. Ласлеттом и его коллегами типологии семей, отметим, что часть выделенных типов близка понятиям “простая” и “сложная семья”, при этом, однако, учитываются ситуации, когда домохозяйство велось одиноким человеком или людьми, которые могли быть родственниками, но при этом не входили в брачный союз. Строго говоря, эти случаи уже и нельзя соотнести с понятием “семья”. Тем не менее такой подход представляется более гибким, а тот факт, что в основе домохозяйства лежит определяющая его связка “местожительство – совместная жизнедеятельность – родство”, позволяет использовать это понятие при анализе данных археологии, так как первые два компонента имеют в той или иной мере материальные проявления.

Трактовка И.И. Ляпушкиным новотроицких домов как мест проживания малых семей представляется вполне убедительной. Однако Посемье дает заметно более “чистые” образцы домохозяйств северян, в основе жизнедеятельности которых были очень небольшие коллективы, соотносимые с простыми семьями. Уже неоднократно отмечалось, что в общей структуре памятников региона ведущими в количественном отношении являются небольшие неукрепленные поселения. При их раскопках выяснилось, что они, как правило, соответствуют одному домохозяйству.

Прекрасным примером тому являются поселения в округе городища 2 у д. Картамышево на Псле, которые в 1978–79 гг. исследовал Е.А. Горюнов. На селище у д. Гремячка было обнаружено два дома, стоящих на расстоянии 80 м. На селищах у д. Каменка и Песчаное располагалось по одному жилищу. Сразу оговоримся, что речь идет о хорошо исследованных памятниках. Так, площадь раскопов селища у Гремячки составила 546 кв. м. Все дома одинаковы по своим конструктивным признакам: небольшой котлован квадратной в плане формы, глубиной от 0,5 до 1 м, в одном из углов которого на некотором расстоянии от стен располагались печикаменки. На основании последнего, а также отсутствия столбовых ям Е.А. Горюнов предположил, что постройка II раскопа I была срубной. В отдельных случаях рядом обнаружены хозяйственные ямы (АИА РАН. Р-1. № 7183. Л. 2–3, 6–12, 26–29; № 7561. Л. 8–9).

На наш взгляд, мнение относительно срубного характера постройки II из Гремячки совершенно справедливо и может быть распространено и на остальные жилища картамышевской МЗКП. Таким образом, границы котлована соответствовали жилой площади и составляли 12, 20 (Гремячка), 19 (Каменка) и 14 (Песчаное) квадратных метров. Логично полагать, что в таких домах проживали простые или малые семьи. В постройке II Гремячки были найдены глиняное пряслице, указывающее на присутствие в числе обитателей женщины, и мелкие куски железного шлака, что скорее всего может соотноситься с мужской деятельностью. Глиняное пряслице было найдено и в постройке в Песчаном.

На селище 2 у д. Воробьевка 2-я в 1970 г. Э.А. Сымонович вскрыл 400 кв. м. В этих пределах только постройка 2 относилась к роменскому времени. Конструктивно она была очень близка жилищам картамышевской МЗКП: котлован квадратной формы глубиной 0,3 м, в одном из углов которого была печь-каменка, не доходящая до стен. Среди находок – глиняное пряслице, костяные проколки (Сымонович Э.А., 1974; АИА РАН. № 4259. Л.10–12). Вероятнее всего, воробьевский дом также представлял собой сруб, поставленный внутри котлована. Таким образом, его жилая площадь определима и составляет 24 кв. м.

На 120 кв. метрах исследованной площади селища 3 у хут. Студеновский располагалась единственная постройка, которая уже рассматривалась выше (рис. 31). Здесь жилую площадь определить сложнее, так как стены были поставлены с отступом от котлована, однако она вряд ли превышала 20 кв. м.

Реконструированная А.В. Григорьевым постройка, похоже, также была единственным домом роменского времени на поселении 4 в Тазово (рис. 31: 2), хотя здесь, не исключено, было еще одно строение (Григорьев А.В., 1990; 2000. С.100. Рис. 37, 38, 44: 25). Жилая площадь составляла 20 кв. м. В отличие от других домохозяйств, в данном случае находки отличаются значительным разнообразием. С одной стороны, это многочисленные предметы, принадлежность которых женщинам не вызывает сомнений (бронзовый браслет, проволочное височное кольцо, стеклянные бусы, шиферное пряслице) (рис. 39: 9; 44: 11, 12, 18), с другой стороны, в доме проживал мужчина (поясная бляшка) (рис. 39: 14), который был владельцем верхового коня (удила) (рис. 35: 4). Остальные находки связаны с повседневным бытом (ножи, проколка, кресало) и проведением досуга (астрагал с отверстием). Автор раскопок А.В. Григорьев пришел к выводу о том, что в условиях низкой, заливаемой паводками поймы заниматься пашенным земледелием было невозможно. В основе хозяйственной деятельности жителей было пойменное скотоводство и добыча болотной руды (Григорьев А.В., 2000. С. 188).

Еще более ярко проступает характер занятий хозяев хутора при анализе находок селища 1 в Воробьевке 2-й, которое располагалось в 400 м от селища 2. Оно было очень небольшим (60 х 40 м). Именно здесь был найден клад арабских дирхемов с младшей монетой 976 г. Напомним, что в него также входили два серебряных браслета, семилучевое височное кольцо, сердоликовые и стеклянные бусы. На месте находки в 1968 г. провел раскопки С.С. Ширинский. К сожалению, памятник очень сильно пострадал от распашки, борозды буквально “прочерчивали” материк. В ходе исследований помимо монет, “растянутых” плугом, были найдены обломки серебряного семилучевого височного кольца, бронзового браслета с расширяющимися концами, стеклянные и сердоликовая бусы, бочонковидная весовая гирька и бронзовая оковка. Была зафиксирована небольшая яма, оставшаяся от кладоискателей. Таким образом, место находки клада имело точную привязку. В 3 м от него располагались остатки практически уничтоженного отопительного сооружения (Ширинский С.С., 1969; АИА РАН, Р-1, № 6889. Л. 4–5; № 6889а. Табл. V). Малая площадь в сочетании с однослойностью памятника дает основание считать, что речь идет об очередном небольшом домохозяйстве. Однако владельцы двора были неординарными личностями. Они занимались торговлей, на что указывают даже не столько монеты клада, сколько нечасто встречающаяся весовая гирька. И их деятельность была явно успешной, если сведения Ю.А. Липкинга о первоначальном составе клада не менее чем в 1000 монет соответствуют истине (Зорин А.В., Стародубцев Г.Ю., Шпилев А.Г., 2000. С. 326). Хозяева хутора, вероятнее всего, были не просто “купцами”, а имели и высокий социальный статус, о чем говорит богатый набор женских украшений.

Приведенные примеры позволяют сделать ряд выводов. Во-первых, для населения Посемья довольно характерными являются домохозяйства-“ хутора”, центром которых был один жилой дом. Вовторых, хозяйственная деятельность таких хуторов осуществлялась силами ограниченных в количественном отношении коллективов, которые, видимо, в большинстве случаев следует отождествлять с простой семьей. Их “отдельное” проживание подразумевает значительную экономическую самостоятельность. В связи с этим уместно вспомнить еще раз статью 859 г., в которой говорилось, что северяне платили дань “от дыма”. В-третьих, домохозяйства-хутора функционировали с самого раннего этапа сложения роменской культуры в Посемье. К сожалению, инвентарь, найденный в жилищах, отличается скудостью и чаще всего представлен только обломками посуды, что затрудняет уточнение абсолютной хронологии домохозяйств. Тем не менее ранее уже отмечалась архаичность керамических комплексов построек из Студеновского, Гремячки, Каменки и Песчаного. С учетом этого вероятность их существования позднее IX в. невелика. В то же время нет никаких сомнений в том, что такие хутора существовали в Посемье вплоть до финала роменской культуры. Нижняя дата поселения 4 в Тазово по находкам круговой керамики и шиферных пряслиц никак не может относиться ко времени позднее середины–2-й половины X в. (Григорьев А.В., 2000. С. 100. Рис. 17, 18). Селище 1 в Воробьевке 2-й определяется концом X в. по кладу монет. Судя по всему, примерно к тому же времени относится и селище 2 в Воробьевке 2-й. Здесь нет предметов с точной датой, однако в раскопках была встречена киеворусская круговая керамика. Интересно, что здесь же найдены обломки кругового горшка с очень специфическим орнаментом в виде крестовидных насечек, нанесенных гребенкой. Точно такие же сосуды были встречены в курганах Шуклинки (раскопки Т.Н. Никольской и А.В. Зорина) (рис. 42: 13), что позволяет говорить о полной синхронности памятников.

Таким образом, имеющиеся материалы свидетельствуют о значительной экономической самостоятельности владельцев дворов. Не исключено, что домохозяйства, ориентированные на земледелие, оказывались максимально приближенными к своим наделам, что, несомненно, сокращало транспортные расходы и повышало рентабельность. В таком случае, можно осторожно предположить, что сроки между переделами общинных земель либо были уже достаточно большими, либо хозяева хуторов имели наделы в полной собственности.

Возвращаясь к выводам И.И. Ляпушкина, повторимся, что его трактовка социальных отношений жителей Новотроицкого городища как совокупности малых семей, образовавших территориальную общину, совершенно справедлива и аргументирована. Материалы Посемья в силу специфики структуры расселения представляют в чистом виде “микроэлементы” социальной организации, что позволяет заметно уточнить представление о северянских домохозяйствах в конкретных условиях региона. И их отмеченная экономическая самостоятельность может “вписываться” только в наше представление о соседской общине.

“Древнейшая Правда” дает, хотя и очень приблизительное, представление о количестве семей в соседской общине: 7–12 и более (Щапов Я.Н., 1975. С. 17). Соответствие в археологических материалах этой картине логичнее всего искать в МЗКП. На реальность их существования в Посемье было давно обращено внимание, однако оценка их сущности различается. Так, А.А. Узянов, много писавший о “гнездовой системе расселения” роменцев Посемья, расценивал ее как традиционную на всем протяжении культуры, при этом даже на завершающем этапе ее существования “не обнаружено следов имущественной или социальной дифференциации внутри соседской общины”. Получается, что автор, хотя прямо об этом не пишет, вроде бы отождествляет “гнезда” с общинами. Исследователь считает, что в финальной стадии культуры появляются все признаки, характерные для ранних торгово-ремесленных поселений и урбанистических черт в быту (серийное производство ремесленных изделий, отдельные предметы дружинного быта, следы международной торговли), однако при этом “ярко проявляются пережитки патриархально-племенного уклада жизни” (Узянов А.А., 1991. С. 153; 1993. С. 89–90). А.В. Григорьев полагает, что внутри таких “групп” (“гнезд”, по А.В. Узянову) связи “представляли собой мелкую торговлю или прямой натуральный обмен”, а полученный прибавочный продукт “концентрировался в центрах”, под которыми он понимает укрепленные поселки – городища (Григорьев А.В., 2000. С. 191).

Рассмотрим конкретные материалы, для чего удобнее всего обратиться к междуречью Тускаря и Рати, что объясняется двумя причинами. Во-первых, это наиболее исследованный с точки зрения разведок и стационарных раскопок регион в пределах Посемья. Во-вторых, ранее было высказано мнение о том, что бассейн Тускаря стал активно заселяться только с конца IX в. Проведенные нами исследования показывают, что это справедливо и в отношении Рати. Таким образом, есть основания полагать, что заметная часть памятников курского микрорегиона синхронна, при этом практически все городища существовали одновременно.

В рассматриваемом микрорегионе в подавляющем большинстве случаев МЗКП выделяются очень легко ввиду того, что между ними прослеживаются незаселенные “нейтральные” зоны, расстояния между которыми составляют чаще всего 2–4 км (рис. 45). Определенные затруднения отмечены только в отдельных случаях. Один из них относится к зонам III и IV, которые практически смыкались, что, однако, вполне объяснимо рельефом. “Пограничные” неукрепленные поселения разделяет глубокая и разветвленная балка, по дну которой протекают ручьи, сливающиеся неподалеку от впадения в Тускарь. Второй случай относится к течению Рати. Здесь правый высокий правый берег реки изобилует балками и оврагами. В связи с этим не исключено, что зона IX, в которую входит большое количество неукрепленных поселений, может распадаться на две. Наконец, границы МЗКП VI, само существование которой не вызывает сомнений, по вполне объективным причинам определяются условно, так как при современной городской застройке выявление памятников крайне затруднено.

Рис.45. Минимальные зоны концентрации памятников междуречья рр.Тускарь и Рать

Полученная картина не противоречит и в основном совпадает с данными “Древнейшей Правды”. Естественно, точное количество семей, проживающих одновременно в условиях каждой из выделенных МЗКП, просчитать невозможно, однако в том, что в подавляющем большинстве случаев их было не менее 10–20, можно не сомневаться. То, что количество памятников в разных зонах может заметно варьировать, не удивительно. С одной стороны, численность семей могла заметно меняться в зависимости от конкретных условий. С другой, несмотря на то, что из всего Посемья был выбран регион с максимально “узким” периодом существования, весьма вероятно, что в некоторых случаях большое количество памятников отражает динамику становления и развития отдельных МЗКП.

Кратко остановимся на некоторых из выделенных МЗКП. Из общего контекста на первый взгляд выпадает зона I (рис. 45), которая представлена всего тремя неукрепленными поселениями, два из которых (селища 1 и 2 у Воробьевки 2-й) уже были охарактеризованы и представляли собой хутора с одним домохозяйством. С большой долей уверенности можно полагать, что близко по своей характеристике было и селище 1 у д. Уколово 3-е. Это однослойный роменский памятник, размеры которого, определенные по находкам керамики на вспашке, составляют всего 80 х 50 м (АКР. Курская область. Ч.1. 2000. С. 206). Проживание небольшого коллектива из 2 или 3 (при условии синхронности Уколовского селища 1 двум Воробьевским) домохозяйств на границе Посемья, судя по всему, было совершенно не случайным, если вспомнить, что владельцы одного из них были связаны с торговой деятельностью: именно зона I после многих десятков километров полного безлюдья “встречала” торговые караваны, которые шли по Оке с переходом в Снову. Владелец хутора, оставившего Воробьевский клад, явно занимал и ведущие позиции в организации небольшой общины, что подчеркивается неординарными украшениями проживавшей вместе с ним женщины.

Следы представителей общинной аристократии читаются в МЗКП II. Напомним, что на городище в Свободе (Коренная пустынь) был найден клад в медной чаше с крышкой, в которой помимо монет находились два серебряных слитка и 16 серебряных бляшек. На центральном пункте МЗКП III – городище 2 у д. Переверзево, – по мнению А.А. Узянова, также имеются свидетельства пребывания аристократии, что выражается в относительно большом количестве находок украшений. Где-то поблизости, если не на самом городище, был найден клад монет, а неподалеку располагалось домохозяйство “всадника”. Явно необычное явление представляет собой МЗКП IV, нигде в роменской культуре больше не имеющее аналогов. В ее центре располагался сезонный поселок металлургов (городище 2 в Мешково), где, вполне вероятно, одновременно изготовлялись и качественные кузнечные поковки, о чем свидетельствуют находки. Несомненно, часть членов соседской общины, проживавших на довольно многочисленных поселениях вокруг городища, принимали участие в производственном процессе. На территории МЗКП IV обнаружен Волобуевский клад.

Клады известны и в других МЗКП: в зонах VI и VIII их было найдено по 2 (два Курских, Котовецкий и Ратский), что свидетельствует о присутствии на их территории состоятельных общинников. Интересно, что для Ратского городища (МЗКП VIII) очень характерно большое количество крупных погребов и колоколовидных зерновых ям. Можно осторожно предположить, что население общины было ориентировано на производство зерновых, чего нельзя сказать о населении МЗКП VIII. На этом месте Сейм имеет низкие песчанистые берега со слабым травяным покровом, причем на правом берегу, где расположено большинство поселений, песчаная почва тянется на 5–7 км от реки, что делает занятие земледелием нерентабельным.

Материалы микрорегиона дают возможность уловить специфические черты в хозяйственной деятельности отдельных общин, которые в некоторых случаях, как, например, в “мешковской” или “воробьевской”, отличаются заметным своеобразием. К их числу, вероятно, стоит отнести МЗКП на Свапе, центром которой является Моисеевское городище. Здесь, на участке между дд. Береза и Моисеево (около 2,5 км), выявлено 4 разновременных клада. Разведками самого последнего времени здесь стало постепенно “проявляться” скопление роменских неукрепленных поселений, составляющих округу городища. На водной магистрали Ока-Сейм-Десна случай такой же высокой концентрации кладов в пределах крайне ограниченной территории отмечен только у д. Борки на Оке (Янин, 1956. Рис. 5; 17), где проходило вятичско-муромское пограничье. Асинхронность кладов позволяет утверждать, что их выпадение в обоих случаях не связано с каким-то единовременным катаклизмом. Видимо, члены “моисеевской” общины или какая-то их часть, как и в случае с Борками, играло определенную роль в организации движения серебра. Неординарность “моисеевского” участка Посвапья подчеркивается еще и тем, что на всем протяжении реки (около 130 км) только здесь были встречены клады восточных монет.

В пределах Посемья в общей сложности насчитывается 58 МКЗП, что дает некоторое представление о количестве общин. Естественно, эта цифра – не более чем некий условный ориентир, так как нельзя утверждать, что они существовали одновременно. В подавляющем большинстве случаев центрообразующим элементом МКЗП являлось городище, иногда 2, а в одном — даже 4 (Долгий Колодезь). Часть МКЗП, как и в случае с Новотроицким городищем, представлена одним укрепленным поселком, причем большинство из них относится к наиболее слабо исследованному региону – бассейну р. Свапы. Это дает основания полагать, что скорее всего здесь будет выявлена картина, близкая основной части Посемья. В пользу этого говорит пример р. Усожи, левого притока Свапы. Здесь были проведены сплошные разведки, в ходе которых выявлена МЗКП, состоящая из гнезда неукрепленных поселений с центрообразущим Жидеевским городищем (карта).

Ведущая роль городищ в качестве главных структурообразующих элементов расселения семичей не вызывает сомнений. Уже сам факт существования фортификационных сооружений предполагает, что в число функций укрепленных поселков входила оборонительная, причем, не исключено, ориентированная не только на нужды конкретной общины. В пользу этого свидетельствует отмеченный факт заметного тяготения городищ к разделявшим их отрезкам в 6–8 км. Несомненно, такая структура могла сложиться только в X в., что подтверждается конкретными материалами: все исследованные городища Посемья имели слои X в., тогда как IX в. отчетливо выделяется только на Большом Горнальском городище. Можно предположить, что на городищах, наряду с рядовыми общинниками, проживали представители аристократии, проводились общинные собрания, проходило становление общинных ремесел, ориентированных на заказ. Если отдельные черты из этого списка зафиксированы при исследованиях большинства памятников, то их полный комплекс представлен пока только в материалах Большого Горнальского городища, в том числе и достаточно редкий: площадка в центре городища где предположительно проходили племенные собрания, оставалась не застроенной вплоть до середины X в., (Куза А.В., 1981. С. 36).