© автор: В.В. ЕНУКОВ

Глава 2. Материальная культура населения Посемья

2.8. Торговля и торговые связи

Одним из важнейших показателей экономического развития социума является характеристика его торговых связей. При решении проблемы определения их направлений и интенсивности прежде всего встает вопрос методических основ изучения. В связи со скудостью свидетельств письменных источников на первый план выступают данные археологии. Ранее при характеристике хозяйственной жизни семичей мы уже касались отдельных вопросов торговли. Однако единичные находки не могут служить серьезным аргументом в пользу того или иного варианта реконструкции торговых связей, тем более что в некоторых случаях они являются свидетельствами неторговой формы взаимоотношений. Твердым основанием как прочности, так и направления контактов могут служить только массовые категории находок. Существуют определенные тонкости и при отборе представительных в количественном отношении находок, так как многие из них имеют широкий хронологический диапазон бытования. В силу этого при обнаружении подобных предметов в культурных напластованиях многослойных памятников их нередко приходится опускать, отдавая предпочтение закрытым комплексам с надежной датировкой. Это, естественно, сужает источниковую базу, однако существенно повышает чистоту выводов.

Уже само географическое положение Посемья на юго-восточном порубежье славянской ойкумены создавало заметные удобства для участия в дальней международной торговле. На территории исследуемого региона сходились верховья рек, которые были связаны с бассейнами крупнейших восточно-европейских водный артерий: Волги с Окой, Днепра и Дона. Несомненно, в условиях лесной и лесостепной зон водные пути играли существенную роль. Следует полагать, что они использовались не только в весенне-летне- осенний период, но и в зимнее время. С учетом того, что значительные участки истоков рек отличаются узостью и мелководьем, не исключено, что торговые перевозки в немалой степени осуществлялись именно санными обозами, когда реки превращались, по сути дела, в ледовые дороги.

Простой анализ гидросети позволяет предположить существование трех водных трасс, проходивших через Посемье.

1. Путь на северо-восток через Сейм и его правые притоки – Свапу или Тускарь со Сновою – и далее по Оке в Волгу.

2. Путь на юг от верховьев Сейма (из Донецкой Семицы) в Северский Донец (через его приток Корочку с использованием волока длиной около 2 км) и Дон. Однако местная топография делает этот вариант маловероятным. По любезному сообщению А.М. Обломского, проводившего здесь разведывательные работы, верховья Корочки и Донецкой Семицы разделяет крутая возвышенность (около 30 м), у подножья которой бьют ключи, дающие начало истокам рек. Возможен и другой вариант южного пути: от Сейма Пузатого в Оскол, но здесь волок тогда должен был иметь протяженность 7–8 км.

3. Путь на юго-запад по Сейму и Десне и в Днепр.

Ранее автор в совместной работе с С.П. Щавелевым, пользуясь данными дореволюционной краеведческой литературы, писал о существовании на границе современных Курской и Орловской областей большого и глубокого Самодуровского озера с островом посередине под названием Самодуровский курган, из которого брали свое начало Свапа, Ока и Снова. Таким образом, предполагалось, что движение на северо-восток могло осуществляться без волока (Енуков В.В., Щавелев С.П., 1996. С. 14, 15). Летом 2000 г. автором было осмотрено место предполагаемого озера в районе хут. Курган и д. Игишево (бывшая деревня Самодурово), что позволило уточнить ситуацию.

Самодуровский курган представляет собой расположенную в обширной низине возвышенность, которая в плане образует почти правильный овал с размерами север-юг – 800 м, запад-восток – 600 м при высоте от подножья более 10 м. С северо-восточной стороны к возвышенности примыкает болото, из которого берет свое начало Свапа. Расположенная вокруг Самодуровского кургана низина представляет собой влажный торфяник с кочковатой поверхностью. Таким образом, следы древнего озера фиксируются, однако рельеф местности свидетельствует о том, что оно вряд ли было таким обширным, как сообщалось в краеведческой литературе (Орлов А.А., 1911). Тем не менее местные жители помнят рассказы стариков о том, что из существовавшего когда-то озера брали свое начало не только Свапа, но также и Ока.

В настоящее время Ока располагается от Самодуровского кургана в 6 км, Сновка – в 3,5 км. Судя по рельефу местности, реки могли “подходить” ближе к древнему озеру, однако вряд ли настолько, чтобы брать из него начало. В то же время верховья Очки, правого притока Оки, и Сновы подходят очень близко друг к другу (чуть более 1 км). Здесь же, на Снове, располагается д. Широкое Болото. Таким образом, переход из Очки в Снову мог осуществляться либо с использованием короткого волока, либо при наличии бифуркации, что вполне вероятно, вообще без него. Возможность же перехода из Оки в Самодуровское озеро и далее в Свапу без волока представляется маловероятной.

Для ответа на вопрос, какой из трех предложенных выше вариантов реально действовал, обратимся к кладам арабских серебряных монет, которые в большом количестве поступали в Восточную Европу в IX–X вв. В X в. Посемье начинает играть чрезвычайно важную роль в снабжении Среднего Поднепровья восточным серебром. По мнению А.В. Фомина, именно через эту территорию монеты поступали по Сейму на Десну, где в районе впадения р. Сновы поток серебра разделялся на несколько рукавов. Первый поворачивал на север к Сновску, второй через Чернигов выходил на Киев, откуда часть серебра уходила вверх по Днепру, третий, начинаясь в районе Чернигова, вел к Любечу. В Посемье, по мнению исследователя, монеты могли поступать с Волги, Дона и Северского Донца (Фомин А.В., 1988а. С. 76–78). Отметим, что в любом случае влияние водного пути, обозначенного выше как юго-западный, особых сомнений не вызывает, что вполне понятно, так как речь идет о достаточно полноводных реках, составлявших его.

Вопрос о путях поступления арабского серебра в Посемье является частью общей проблемы движения арабского серебра на территорию Восточной Европы, которая давно обсуждается. Традиционно имеет большое число сторонников положение о поступлении монет как по Волге через Волжскую Булгарию, так и по Северскому Донцу и Дону из Хазарии (Любомиров П.Г., 1923. С. 17–20), хотя при этом некоторые авторы вносили в него определенные коррективы хронологического характера. Так, А.В. Фомин полагает, что система двух основных путей поступления действовала до X в. включительно (Фомин А.В., 1988б. С. 193; Нахапетян В.Е., Фомин А.В., 1994. С. 169, 170). И.И. Ляпушкин считал, что в IX в. действовали оба варианта, однако “болгарский” обеспечивал в основном новгородских славян и вятичей, тогда как “хазарский” – всех остальных. С приходом в конце IX в. в южные степи печенегов серебро пошло в основном через Булгарию по Волге, Оке и Днепру (Ляпушкин И.И., 1968. С. 151–153). Близка точка зрения В.Н. Зоценко, который, правда, не конкретизирует пути проникновения серебра из Хазарии, обозначая их достаточно широко: через междуречье Дона и Днепра. С 20-х гг. X в., по его мнению, серебро в Поднепровье начинает поступать через Волжскую Булгарию (Зоценко В.М., 1991. С. 60, 61, 69).

В.В. Кропоткин, отстаивая значимость роли Хазарии в организации движения серебра, полагал, что в IX в. на Сейм, Десну, в Посожье и верхнее Поднепровье куфические монеты попадали с нижнего Подонья. Правда, при этом исследователь отметил, что “очень четко можно проследить путь из Волжской Болгарии по Волге, Оке и Сейму в Среднее Поднепровье”, тогда как южный хазарский путь по Дону и Северскому Донцу фиксируется “менее четко” (Кропоткин В.В., 1978. С. 113, 116). По мнению А.З. Винникова, “южный путь”, конкретно по Дону, продолжал действовать и в X в. (Винников А.З., 1995. С. 70).

Обоснование “булгарского” варианта поступления арабских монет как основного принадлежит В.Л. Янину. Он доказывает, что со второго периода обращения дирхема (833–900 гг.) Волжский путь был единственной торговой магистралью, по которой осуществлялась транзитная торговля. Далее часть серебра уходила в северозападном направлении, другая часть – по Оке на юго-запад (Янин В.Л., 1956. С. 103). Положения об определяющей роли в движении восточного серебра на славянские земли по Оке было поддержано А.Л. Монгайтом (Монгайт А.Л., 1961. С. 87).

Для ответа на поставленный вопрос картографируем известные в Посемье монетные клады. На сегодняшний день их известно 16 (рис. 43). Некоторые клады, принадлежащие к числу неопубликованных, датированы А.В. Фоминым, которому, пользуясь случаем, хочу выразить свою глубокую признательность.

Рис.43. Монетные вклады на территории Посеймья

1. Береза Дмитриевского уезда (на Свапе). В 1910 г. при пахоте было найдено два кувшина с монетами. Из 1519 монет 907 были обрезаны в кружок небольших размеров, остальные – целые. Младшая монета – обломок саманидского дирхема Нуха ибн Насра, чеканенного в Самарканде в 951/52 гг. (Кусаков О.Л., 1927. С. 92; Янин В.Л., 1956. С. 117, 132, 142; Кропоткин В.В., 1971. С. 81).

2. Там же. Клад был найден в 1974 г. в ходе карьерных разработок и содержал около 400 монет, из которых часть поступила в ГИМ. В ходе разведочных работ 2004 г. А.М. Обломским было уточнено место его находки: д. Долбиловка, к северу от урочища Заводы. Датируется, по определению А.В. Фомина, 910–920 гг.

3. Моисеево Дмитриевского района (на Свапе). Сразу же следует отметить, что дд. Береза и Моисеево представляют собой два близко расположенных пункта, расстояние между которыми составляет около 2 км. Соответственно, Моисеевские и Березовские клады были обнаружены в округе Моисеевского городища.

В 1866 г. около деревни был выпахан горшок, содержащий до 30 монет, среди которых, помимо дирхемов, была одна византийская монета (Марков А.К., 1910. С. 15). Относится ко второму периоду обращения дирхема: 833 г. – нач. X в. (Янин В.Л., 1956. С. 101).

4. Там же. В 1878 г. на берегу р. Свапы крестьянами в глиняном сосуде найден клад куфических дирхемов, из которых одна монета попала в Московское археологическое общество (Марков А.К., 1910. С. 15–16).

5. Воробьевка 2-я Золотухинского района (р. Снова). Случайно обнаружен детьми в 1965 г. Содержал не менее 300 монет. По данным В.В. Кропоткина, в Курский краеведческий музей поступило 176 монет, из них 17 целых, 158 обрезанных в кружок и 1 обломок. Сейчас в музее хранятся 174 монеты, из них 153 обрезанных в кружок и одна половинка (обрезок). Младшая монета – саманидский дирхем Мансура ибн Нуха (975/76 г.). В 1968 г. на месте находки С.С. Ширинский провел раскопки, в ходе которых было обнаружено 2 целых дирхема, 42 обрезанных в кружок, 22 обломка, а также обломок семилучевого височного кольца, 1 сердоликовая и 6 стеклянных бус, бочонковидная гирька. Кроме того, у жителей деревни и в местной школе было собрано 2 целых и 30 обрезанных в кружок монет и серебряный браслет с расширяющимися концами (Ширинский С.С., 1969. С. 68, 69; Кропоткин В.В., 1971. С. 81).

6. Коренная Пустынь Курского уезда (совр. п. Свобода Золотухинского района). В 1903 г. при посадке деревьев обнаружена покрытая крышкой медная чашка, полная арабских монет X в., некоторые из которых были разрезаны пополам или на 4 части. Среди монет наиболее поздними были дирхемы Абдул-Мелика (954–961 гг.) и Мансура (961–976 гг.), что позволяет датировать находку 970-ми гг. Кроме того, в чаше оказалось 16 серебряных бляшек и 2 серебряных слитка (Горохов Т.А., 1927. С. 42; Кропоткин В.В., 1971. С. 81).

7. Переверзево Золотухинского района. Хранится в частной коллекции, время находки неизвестно. В 2002 г. с ним ознакомились П.Н. Петров и В.А. Калинин. По их сообщению, клад происходит “со средневекового поселения” у д. Переверзево. Был найден в разбитом распашкой лепном горшке. Всего в комплекс входили 383 монеты, из них 377 было обрезано в кружок и 6 представлено обломками. Младшая монета – аш-Шаш (958 г.) (Петров П.Н., Калинин В.А., 2004. С. 193–198).

8. Волобуево Букреевского сельсовета Стрелецкого района (современный Курский район). В 1947 г. был найден лепной горшок, в котором находилось 78 целых и 4 обрезанных саманидских дирхема (Мец Н.Д., 1953. С. 115, 116). Долгое время судьба его была неизвестна. Недавно выяснилось, что в Дмитриевском государственном краеведческом музее хранится клад арабских дирхемов, о котором в учетной документации указано, что он происходит из “с. Березы”. Специально предпринятое исследование показало, что на самом деле это – Волобуевский клад (Енуков В.В., 2005). Сохранилось 58 обрезанных в кружок монет, две из которых представлены половинками. А.В. Фомин предварительно датировал находку 970-ми гг. Клад был обнаружен в маленьком горшочке – “кубышке”, изготовленном, судя по следам на внутренней поверхности, на поворотном столике. Венчик у сосуда отбит, а высота сохранившейся части составляла 6 см. Несмотря на отсутствие полного профиля, роменская атрибуция сосуда сомнений не вызывает.

9. Курск. В 1946 г. на огородах найден клад, из которого сохранилось 6 обрезанных в кружок монет. Младшая монета – дирхем Насра ибн Ахмада (не позднее 942/43 гг.) (Кропоткин В.В., 1971. С. 81). В.Л. Янин относит клад к 4-му периоду обращения дирхема (939 г. – X в.) (Янин В.Л., 1956. С. 142).

10. Курск. Время находки клада неизвестно. По сведениям П.Н. Петрова и В.А. Калинина, которые смогли с ним ознакомиться в 2002 г., был обнаружен в черте города при рытье ямы под столб забора. Клад сменил нескольких хозяев, однако при этом была утрачена его сравнительно небольшая часть (примерно 12 монет). Всего сохранилось 102 монеты, которые были обрезаны в кружок. Младшая монета – дирхем Абд ал-Малика б. Нуха, чеканенная в Бухаре в 955 г. (Петров П.Н., Калинин В.А., 2004. С. 200–203).

11. Шеховцово Курский район. В 1937 г. при вспашке поля в устье р. Рати, правого притока Сейма, колхозники нашли глиняный горшок с дирхемами (Федоров С.Н., 1982. С. 6). В 1938 г. в Курский краеведческий музей поступило 492 монеты, а в 1948 г. – еще 10. Являлось ли новое поступление частью старого клада или же отдельной находкой – сказать трудно. Клад не обработан и не опубликован. А.В. Фомин предварительно датировал его 20–30-ми гг. X в.

Следует отметить, что привязка клада к д. Шеховцово, рядом с которой расположен Ратский археологический комплекс, является не очень удачной, так как расстояние от деревни до устья реки составляет около 7 км.

12. Котовец Курского района. По сообщению главного хранителя Курского музея археологии А.В. Зорина, которому хочу выразить глубокую признательность, в начале 1990-х гг. на огородах был найден глиняный сосуд, в котором было около 300 монет. В 2003 г. это место обследовали курские краеведы, в результате чего было обнаружено еще 7 монет, из них 5 арабских дирхемов, обрезанных в кружок, и 2 византийских монеты, одна из которых была чеканена при Иоанне Цимисхии (969–976 гг.). Таким образом, клад не мог попасть в землю ранее конца 970-х гг.

13. “Ратский” клад Курского района. Впервые сообщение об этом кладе содержится в публикации А.А. Молчанова и А.Б. Селезнева, посвященной находке на Ратском городище сребренника Владимира Святославича. По сведениям авторов, в 1998 г. у вала городища был обнаружен глиняный горшок с серебряными куфическими монетами, в состав которого входило “не менее двухсот целых дирхемов, обломков и монет, обрезанных в кружок” (Молчанов А.А., Селезнев А.Б., 2000). В 1999 г. с ним смогли ознакомиться, а в 2000 гг. подробно его изучить П.Н. Петров и В.А. Калинин. За прошедший год несколько монет исчезло. Всего сохранилось 346 монет, из них 4 целых, 10 обрезков, остальные – обрезанные в кружок, из них младшая датируется 940 г. (Петров П.Н., Калинин В.А., 2004. С. 184–191).

14. Погребное Миропольской волости Суджанского уезда Курской губернии (р. Псел). В 1879 г. найден глиняный горшок, в котором было 295 куфических монет, по младшей из которых клад датируется 876 г. (Марков А.К., 1910. С. 16; Янин В.Л., 1956. С. 101). 15. Нижняя Сыроватка Сумского уезда Харьковской губернии (бассейн р. Псел). Клад из 206 монет с младшей 812/13 г. (Марков А., 1910. С. 52; Фасмер Р.Р., 1933. С. 15).

16. Шпилевка Сумского уезда Харьковской губернии (бассейн р. Псел). В 1887 г. близ деревни крестьянин под камнем нашел сосуд, в котором было 98 дирхемов, среди которых преобладали обрезанные в кружок, и 1 византийская монета, четыре браслета, бляшки от поясного набора и золотое кольцо (Марков А.К., 1910. С. 53; Корзухина Г.Ф., 1954. С. 86). Датируется 90-ми гг. X вв. (Янин В.Л., 1956. С. 130, 142, 143. Рис. 31).

Для анализа монетных кладов их целесообразно разместить в хронологической последовательности (прилож., табл. 4). Из приведенной таблицы следует, что выпадение кладов растет в геометрической прогрессии. Немногочисленные клады IX в. практически совпадают с крайними южными и северными пределами Посемья. Следует отметить, что Волжская Булгария в конце VIII–IX вв. на протяжении двух отрезков времени (784–823, 843–900 гг.) серебра вообще не получала, что объясняется политическими причинами: сначала – продвижением угров, потом – появлением печенегов и уходом мадьяр на запад. Великий Волжский путь прерывается, однако по Дону в Волго-Окское междуречье продолжает поступать большое количество куфических монет (Беговатов Е.А., 2000. С. 238). Показательна хронология ранних посемьских кладов из Нижней Сыроватки и Погребного: оба укладываются в указанные периоды. На фоне изобилия в Волго-Окском междуречье, а также в Посемье, но уже в X в., следует полагать, что в регион серебро попадало еще нерегулярно, а пути его поступления сюда либо пока еще “не работали”, либо только находились в стадии становления.

Принципиально иначе выглядит ситуация в X в. Клады становятся многочисленными, причем если в 1-й половине X вв. они распределяются, с учетом младших монет, относительно равномерно, то во 2-й половине X в. наблюдается отчетливо выраженный пик, приходящийся на конец 970-х гг. Подавляющее большинство кладов X в. обнаружено в северной части Посемья, на правых притоках Сейма, при этом значительное количество находок этого времени известно на Оке и Волге (Янин В.Л., 1956. Рис. 5; 17; 24). Стоит при этом вспомнить, что, несмотря на разногласия, многие исследователи полагали, что Волжский путь в X в. играл решающую роль в движении дирхемов.

Поступление арабского серебра из Оки в Посемье шло, судя по всему, как по Свапе, так и по Снове и Тускарю. Это, вероятно, объясняется тем, что каждый путь имел свои преимущества. Так, переход из Очки в Снову и Тускарь был более легким, возможно, безволоковым. Путь из Оки в Самодуровское озеро шел скорее всего через волок, что затрудняло движение караванов, однако значительно сокращало выход в Сейм и далее в Десну. Самодуровский курган был прекрасным ориентиром, указывающим на начало Свапы. Осмотр сравнительно многочисленных ям, оставшихся после “военных археологов”, никаких археологических материалов не дал. Тем не менее остров как великолепное убежище мог вполне использоваться для кратковременного отдыха перед следующим участком пути. Контролируемая семичами территория начиналась пятьюдесятью километрами ниже по течению Свапы, у слободы Михайловки (карта). К сожалению, Михайловское городище очень плохо сохранилось и охарактеризовать его сложно. Однако сразу за Михайловкой известны два хорошо укрепленных Ратмановских городища, которые, несомненно, представляли собой единый (разделенный оврагом) комплекс. Точно на таком же расстоянии (50 км) от верховьев Оки начинались земли семичей и при маршруте по Снове. Интересно, что с первым известным северянским поселением на этой реке в д. Воробьевка 2-я связана находка клада монет.

В целом Оку активно эксплуатировали на протяжении всего времени поступления дирхема в Восточную Европу, вплоть до 2-й половины X в., о чем свидетельствуют два с половиной десятка кладов, обнаруженных в бассейне реки. Возможные “оскольский” или “донецкий” варианты южной направленности обозначены небольшим количеством кладов. В Хазарии они известны в основном в нижнем течении Дона, а на значительном участке степей к северу от него вообще отсутствуют. Однако большая по протяженности “нейтральная полоса” сама по себе еще не является доказательством того, что южный путь не действовал. А.В. Фомин предположил, что клады в первую очередь оседали в конечных или узловых точках торговых путей или же на их периферии, а на промежутках между ними могли отсутствовать ввиду того, что большой и постоянный приток монет создавал условия, при которых жители раннегородских центров мало заботились о накоплении серебра, расходуя его на другие цели (Фомин А.В., 1988б. С. 79, 80). Такая ситуация могла иметь место в IX в., и, вполне вероятно, какие-то из кладов попали на Левобережье Днепра именно южным путем. Вполне объяснимо и выпадение кладов, так как серебро еще не поступало, по крайней мере, в значительных количествах, в Киевское Поднепровье, поэтому роменцы были его основными получателями. Говорить же применительно к IX в. о раннегородских центрах роменцев вряд ли возможно.

В начале X в. ситуация заметно меняется. В Киевское Поднепровье активно начинает поступать куфические монеты, которые, в свою очередь, расходятся оттуда в разных направлениях. Посемье в данном случае, как указывалось, уже играет серьезную роль в транзитной торговле. Поступление в это время монет через Хазарию следует признать вряд ли возможным или сильно затрудненным, так как в самом конце IX в. в степи Подонья и Приазовья ворвались печенеги, которые к середине X в. разгромили многие города и в северной, лесостепной части Хазарии (Степи Евразии в эпоху средневековья. С. 65). На отдельных памятниках хазарского пограничья жизнь в X в. фиксируется (Верхнее Салтово) (Иченская О.В., 1983. C. 147), однако в ряде случаев население спешно, но организованно, покинуло обжитые места ввиду серьезной опасности еще в конце IX – начале X вв. (Маяцкий и Дмитриевский археологические комплексы) (Плетнева С.А., 1989. С. 283; Флеров В.С., 1993. С. 64).

На протяжении X в. для политики печенежских ханов было весьма характерно крайнее непостоянство как в отношениях с Русью, так и с Хазарией. Как в калейдоскопе, перемирия сменялись военными столкновениями. Печенеги использовали малейшие трудности соседей для совершения своих разорительных набегов. Ситуация в немалой степени осложнялась действиями византийской дипломатии (Плетнева С.А., 1986. С. 65–67; Толочко П.П., 1999. С. 53– 66). В этих нестабильных условиях, при угрозе нападения кочевых орд, представить себе поступление растущего с начала X в. по своим объемам потока серебра южным хазарским путем достаточно сложно.

В заключение обзора кладов отметим, что в их составе помимо арабских изредка и в очень небольшом количестве встречались иные монеты. Так, булгарские монеты были в составе 1-го Березовского клада (Кропоткин В.В., 1986. С. 44), византийские – Котовецкого, Моисеевского 1866 г., Шпилевского, а также в вещевом кладе около с. Коробкино Льговского уезда (Корзухина Г.Ф., 1954. С. 86).

Восточные монеты служат наиболее красочной иллюстрацией развития торговли. С их поступлением, вероятнее всего, в первую очередь связаны сравнительно редкие бочонковидные гирьки, на некоторых из них сохранились обозначения кратности веса (рис. 44: 16–17). Фиксируются и некоторые другие категории “дальнего” импорта. Наиболее показательными среди них являются каменные и стеклянные бусы, хотя место их производства без проведения специальных анализов нередко бывает сложно установить. Тем не менее ряд типов имеют хорошо выраженные морфологические признаки, позволяющие определить их происхождение. К ним относятся так называемые бусы-“лимонки”, изготовленные из тянутых трубочек стекла. Вокруг отверстий таких бус прослеживается небольшой выступ, являющийся следствием технологии изготовления. Они были как одно-, так и многочастными (несколько неразделенных бус). Лимонки известны одноцветные (чаще желтые или синие) и многоцветные (с продольными полосами), иногда имели золотую фольгу между двумя слоями стекла.

Данный тип бус у семичей был наиболее распространенным, хотя общее количество находок сравнительно невелико. Лимонки были обнаружены на Ратском и Липинском городищах, поселении у Жерновца и Тазово (рис. 44: 1-7). Эти украшения изготовляли на Ближнем Востоке и завозили в Восточную Европу вплоть до начала – середины XI в. Там же производились и многоцветные глазчатые бусы, которые у семичей встречаются заметно реже (рис. 44: 8–11). В Восточную Европу ближневосточная продукция поступала двумя путями: через Волгу или окружным путем, через Прибалтику (Лихтер Ю.А., Щапова Ю.Л., 1991. С. 247, 254–257). С учетом сформировавшейся водной магистрали можно с уверенностью утверждать, что в Посемье эти украшения попали по Волжскому пути и далее по его Окскому ответвлению.

Рис.44. Предметы торговли и торговый инвентарь

Сложнее обстоит дело с каменными бусами. Они изготовлены главным образом из сердолика и хрусталя (бусы из других камней, а также янтаря достаточно редки) и имели самую разнообразную форму: призматическую, шаровидную, 14-гранную, бипирамидальную, монетовидную, грушевидную. М.В. Фехнер, сопоставив их распространение на территории Руси с находками дирхемов, отнесла эти бусы к предметам восточной торговли, хотя часть хрустальных бус могла происходить из Киевской области, так как там имеются месторождения этого минерала (Фехнер М.В., 1959. С. 152–156). М.Д. Полубояринова в целом подтверждает этот вывод, однако считает, что хрустальные бусы, как и сердоликовые, поступали в Восточную Европу из Индии, через Среднюю Азию, к Волге, где в дальнейшем они достигали крупнейшего перевалочного пункта – Булгара – последнего на пути непосредственно на Русь (Полубояринова М.Д., 1991. С. 106–111). Каменные бусы в целом достаточно характерны для памятников Посемья древнерусского времени. В роменский период их находки единичны. Так, хрустальные бусы были найдены в Жерновце и на Ратском городище (рис. 44: 13), с последнего памятника происходит сердоликовая призматическая бусина (рис. 44: 14). Косвенным свидетельством поступления каменных бус вместе с дирхемами по волго-окскому пути являются сердоликовые бусы в составе Воробьевского клада (Ширинский С.С., 1969).

При анализе торговых связей легче выделить товары, представляющие собой результат дальнего импорта. Несомненно, однако, и существование контактов с ближайшими соседями. В рамках X в. на поселениях семичей появляется киеворусская круговая керамика. По мнению А.В. Григорьева, небольшое ее количество (5–10 %) может объясняться только привозным характером керамики. Такая посуда изготовлялась со 2-й половины IX в. в Киеве, с конца IX в. – в Чернигове (Григорьев А.В., 1993а. С. 76–82). Как уже указывалось, в Посемье эта керамика появляется во 2-й–3-й четверти X в. В связи с притоком в Посемье киевской керамики интерес представляют находки шиферных пряслиц. Как известно, районом добычи шифера и основным местом его производства являлась Волынь. Пряслица были обнаружены в сооружениях и роменских напластованиях Переверзевского, Мешковского, Ратского, Горнальского городищ, поселения Жерновец (рис. 44: 17). По материалам Горналя начало их поступления в Посемье относится ко второй-третьей четвертям X в. (Куза А.В., 1981. С. 29). Совпадение хронологии и источников импорта (либо из Киевского Поднепровья, либо через него) позволяет полагать, что обе категории товаров представляли собой явление одного порядка, образуя единый торговый поток. Наиболее логичным является вывод о том, что он шел уже по отлаженному пути “Десна–Сейм” в направлении, противоположном движению монет.

К числу импортных находок могут быть отнесены и ножи, выполненные в трехслойной пакетной технологии. В целом эта категория кузнечной продукции, будучи одной из самых массовых среди кузнечных изделий, весьма точно отражают общий уровень развития ремесла. Из 47 роменских ножей, изученных М.М. Толмачевой, 23 (49 %) были цельностальными, то есть выполнены в традиционной славянской технологии. В то же время 10 (21 %) ножей были изготовлены из трех полос (Терехова Н.Н., Розанова Л.С., Завьялов В.И., Толмачева М.М., 1997. Рис. 8). Из числа посемьских памятников специальному анализу были подвергнуты только горнальские находки, где из 35 ножей у четырех (11 %) зафиксирована эта технология (Вознесенская Г.А., 1979. С. 75). Для Киевской, Чернигово-Северской и Рязанской земель, Волжской Болгарии такой прием в целом был нехарактерен, однако в мастерских Севера и Северо-Запада весьма популярен (Толмачева М.М., 1982; Вознесенская Г.А., Коваленко В.П., 1985. С.106–108; Терехова Н.Н., Розанова Л.С., Завьялов В.И., Толмачева М.М., 1997. С. 266–274). В X в. технология трехслойного пакета вместе с переселенцами из северо-западных районов Руси появляется у племен мери и веси (Леонтьев А.Е., 1976; Хомутова Л.С., 1984. С. 208). Ближайший к Посемью центр, где “северная” технология была безраздельно господствующей, – известный археологический комплекс у д. Гнездово под Смоленском. 84 % всех проанализированных ножей были “самозатачивающимися” (Пушкина Т.А., Розанова Л.С., 1992. С. 201). На первый взгляд, именно с его мастерскими можно связывать находки Северской земли, тем более что расцвет Гнездова приходится как раз на середину–2-ю половину X в. (Авдусин Д.А., 1991. С. 19; Каменецкая Е.В., 1991. С. 159–160; Жарнов Ю.Э., 1991. С. 213), что совпадает, как будет видно позднее, с пиком активности социально-экономических процессов в Посемье. Однако трехслойные ножи, вероятнее всего, попадают сюда все-таки из Киева, вместе со столовой посудой, изготовленной на гончарном круге, и шиферными пряслицами. Именно здесь, на Старокиевской горе, в X–XI вв. зафиксировано значительное количество (до 41 %) находок ножей, изготовленных с использованием нехарактерной для юга технологической схемы (Вознесенская Г.А., 1995. С. 48, 49). Они фиксируются и далее на восток, в Воронежском Подонье, но практически неизвестны на салтовских памятниках (Терехова Н.Н., Розанова Л.С., Завьялов В.И., Толмачева М.М., 1997. С. 200. Рис. 8). В северных провинциях Хазарии (территория лесостепей) известен всего один трехслойный нож, однако он изготовлен с существенными отклонениями от северорусской технологической схемы (Толмачева М.М., 1993. С. 214). Факт отсутствия трехслойных ножей в Хазарии косвенно подтверждает их поступление на северянскую территорию уже после гибели большинства салтовских памятников на территории северных провинций в конце IX–начале X вв. В целом находки самозатачивающихся ножей у северян интересны тем, что фиксируют контакты не вообще с территорией Руси, а конкретно с Киевом.

В заключение обзора материальной культуры Посемья в IX–X вв. коснемся проблемы хронологии, обращение к которой является обычным и закономерным в подобных разделах исследований. В настоящей главе она была затронута не случайно только в самых общих чертах. Следует признать, что широко распространенное определение нижней хронологической границы роменской культуры в пределах IX в. обладает известной долей условности. С одной стороны, это объясняется сравнительно небольшим количеством изученных памятников с ранними напластованиями. Это городища Новотроицкое, Опошня, в пределах Посемья – Большое Горнальское. По наличию волынцевских и роменских объектов в рамках общего мощного слоя на Горе Ивана Рыльского можно осторожно предположить, что здесь также имеются напластования IX в., хотя с уверенностью утверждать это до публикации материалов нельзя. К числу ранних неукрепленных поселений на изучаемой территории относятся памятники у хут. Студеновский на Сейме, дд. Каменка, Гремячка и Песчаное на Псле, в пользу чего свидетельствует архаичный облик керамических комплексов, в которых нет не только круговой, но и правленой посуды, а доля орнаментированных сосудов при отсутствии “веревочных” отпечатков невелика. С другой стороны, хронология раннего пласта древностей роменской культуры тесно связана с кругом проблем, касающихся волынцевских древностей, где остается много неясного. Не случайно появились даже высказывания о возможности их существования параллельно и как бы “внутри” роменско-боршевской культуры наряду с предположением о гибели Битицы уже в последней трети IX в. (Шинаков Е.А., 2002. С. 121–126). Ситуация только осложняется “разнобоем”, который вносят датировки древностей, в той или иной мере обнаруживающих близость с роменскими. Так, в научной литературе широко распространено обоснованное еще И.И. Ляпушкиным мнение о возникновение боршевских памятников в VIII в. (Винников А.З., 1995. С. 105–109). В культуре смоленско-полоцких длинных курганов – археологическом эквиваленте кривичей летописей – в VIII в. фиксируется группа лепной керамики, по форме практически идентичная роменской, что только подчеркивает использование веревочного орнамента (Енуков В.В., 1990. С. 87–90. Рис. 31).

Таким образом, уточнение “нижней” хронологии роменской культуры возможно только при условии расширения источниковой базы и в контексте анализа ее широкого окружения, что является задачей самостоятельного исследования. Пока же в дальнейшем, касаясь вопросов ранней истории Посемья, мы вынуждены пользоваться обобщенной датой: IX в. В свою очередь, сведения об этапах зрелости и финала роменской культуры в условиях Посемья как раз позволяют обратиться к детализации хронологии, что во многом является отражением того неординарного места, которое в Северской земле занимал регион. Однако решение этого вопроса возможно только при сопоставлении данных археологии с информацией других источников, что и будет сделано в следующей главе.