© автор: В.В. ЕНУКОВ

Глава 2. Материальная культура населения Посемья

2.7. Хозяйство, ремесленная деятельность и быт

Основой экономической жизни северян вообще и населения Посемья в частности было земледелие. На роменских памятниках найдены зерна пшеницы, ржи, ячменя, проса, вики, гороха (Ляпушкин И.И., 1958. С. 74, 75; Шрамко Б.А., 1962. Рис. 119). Все вокруг остатков настила укреплений Большого Горнальского городища (постройка 11 по А.В. Кузе) было засыпано слоем сгоревшего зерна (Куза А.В., 1981. С. 21). На Шуклинском, Переверзевском 2-м, Мешковском городищах, поселении у с. Жерновец были найдены наральники (рис. 34: 2), что свидетельствуют об использовании пашенных орудий труда с применением тягловой силы. В целом на территории Днепровского Левобережья в конце I тысячелетия происходили серьезные изменения, связанные с широким распространением перелога и увеличением пашни за счет целины (Приймак В.В., 1990. С. 71). Не исключено, что северяне уже применяли двухполье (Сухобоков О.В., 1975. С. 96, 97). В то же время не стоит преувеличивать, как это нередко делается в литературе, степень прогрессивности распространения двухпольной системы. Многопольные системы севооборота позволяли длительно эксплуатировать расчищенные участки, но постепенно приводили практически к полному истощению земли. Перелог и особенно подсека давали возможность весьма эффективного и, что самое главное, достаточно полного восстановления плодородия почв, что и определило их использование в России вплоть до XX вв. (Маслов С.П., Антипина Е.Е., 1993).

К числу других орудий обработки почвы нередко относят так называемые мотыжки – втульчатые орудия с расширяющейся рабочей лопастью (рис. 35: 1). Такие инструменты были широко распространены на сопредельной с северянами территории Хазарии (ареал салтово-маяцкой культуры), где использовались для рытья в твердом материке котлованов построек, хозяйственных ям, катакомб при совершении погребений, что подтверждается неоднократно зафиксированными следами на стенках сооружений. В отдельных случаях сохранились остатки деревянных Г-образных коленчатых рукоятей (Плетнева С.А., 1989. С. 91–92). Традиционно считается, что мотыжки использовались северянами для дополнительной ручной обработки земли. Сразу оговоримся, что очень близкие по форме инструменты трактуются и как тесла для обработки дерева. Морфологические различия между этими двумя видами орудий труда сводятся к следующему. Для мотыжек было характерно широкое, постепенно сужающееся к втулке лезвие, для тесел – прямое лезвие или лезвие, у которого края были загнуты внутрь (Приймак В.В., 1990. С. 72). Однако проведенная разграничительная черта весьма размыта. Популярность мотыжек-тесел, видимо, объясняется как раз их универсальностью и многофункциональностью.

Рис.34. Шуклинское городище. Предметы из железа

Рис.35. Предметы из железа

К орудиям уборки урожая относятся серпы и косы. Серпы представлены формами, для которых характерен сильный изгиб при переходе от длинного черешка рукояти к лезвию и слабый у конца лезвия. Представительная серия этих орудий была обнаружена на Горнальском городище, где был найден клад из нескольких серпов (Вознесенская Г.А., 1979. С. 75). Находка косы происходит из раскопок Шуклинского городища (рис. 34: 3). Для размола зерна использовались ручные жернова, изготовленные из различных пород камня. Они состояли из двух камней дисковидной формы, насаженных на штырь. Верхний жернов вращался, для чего у его края в отверстии крепилась рукоять.

О.В. Сухобоков, опираясь на этнографические материалы, провел расчеты, позволяющие судить об объемах производства зерна одним хозяйством, которое вело семья, условно состоявшая из 6 человек (два человека старшего поколения, два – среднего и двое детей). При средней норме потребления на одну душу в год 12 пудов пшеницы семье требовалось 72 пуда в год. При урожайности около 40 пудов с одной десятины необходимо было обрабатывать и засевать примерно 1,9 десятины. С посевным материалом из расчета не менее 10 пудов на десятину одна семья для физиологического воспроизводства должна была производить 91 пуд пшеницы, для чего нужно было обрабатывать 2,5 десятины пахотной земли (Сухобоков О.В., 1975. С.100–101).

К числу технических культур, возделываемых северянами, относятся лен и, вероятно, конопля. Находки льна отмечены на территории донецкого выступа (Шрамко Б.А., 1962. Рис. 118). Северяне, наверняка, занимались и огородничеством, однако данных, чтобы судить о его характере, чрезвычайно мало. Вероятнее всего, упомянутые выше мотыжки применялись как раз при обработке огородов.

Несомненно, важную роль в жизни роменцев играло животноводство. В целом для славянского населения лесостепей Восточной Европы во 2-й половине I тысячелетия характерным было разведение крупного рогатого скота и свиней, доля которых в стаде доходила до 70 % и более (Журавлев О.П., 1998. С. 41–42). Анализ костных остатков показывает, что уже на раннероменских памятниках, в частности на Новотроицком городище, кости домашних животных в основном преобладали, причем ведущее место занимал крупный рогатый скот, за которым в количественном отношении следовали свинья, мелкий рогатый скот и лошадь. На Новотроицком городище известны также находки костей собаки и курицы (Ляпушкин И.И., 1958. С. 214–215).

Преобладание костей домашних животных вообще и крупного рогатого скота в частности считается характерной чертой роменцев и в дальнейшем (Сухобоков О.В., 1975. С. 102, 121–122). Следует, однако, отметить, что картина соотношения остеологических материалов “мясных” видов животных отражает в первую очередь рацион населения. Тем не менее появились исследования, направленные на расчет усредненных характеристик состава стада у роменцев. Примерно третья часть домашних животных была представлена крупным рогатым скотом, причем ведущей была комолая порода (в том числе и в Посемье) сравнительно небольших размеров: взрослые особи в среднем достигали 113 см в холке. Животноводство имело молочно-мясной характер, что подразумевает широкое использование молочной продукции. Четвертую-третью часть стада составляли свиньи, от 1/5 до 1/4 – мелкий рогатый скот и 1/10 – лошади. Преобладание в остеологических материалах взрослых особей среди крупного и мелкого рогатого скота, а также лошадей подразумевает наличие хорошей кормовой базы, что указывает на развитое земледелие (Горбаненко С.А., 2003).

В Посемье, однако, наблюдаются некоторые отличия от общей картины. Во-первых, в мясном рационе здесь весьма заметна доля диких животных, которая может даже преобладать над домашними (прилож., табл. 2). Во-вторых, ведущее место среди домашних животных занимала свинья, за ней шел крупный и мелкий рогатый скот (прилож., табл. 3). Необходимо, правда, учесть, что крупный рогатый скот в массе давал, видимо, больше, чем следует из подсчета особей, мясной пищи, так как вес взрослых коров и молодых свиней, которые и шли, главным образом, на забой, несопоставим. Специфика мясного рациона населения Посемья пока устанавливается на ограниченных по объему материалах, поэтому нельзя с уверенностью сказать, носит ли она абсолютный характер. Однако некоторые косвенные данные свидетельствуют в пользу объективности картины. Все упомянутые выше памятники расположены в крайней восточной части ареала роменской культуры. Еще восточнее, в Подонье, на близких роменским боршевских памятниках по костным остаткам фиксируется преобладание диких животных над домашними, а количество особей свиньи, за исключением Животинного городища, выше или равняется крупному рогатому скоту (Цалкин В.И., 1969. С. 92; Журавлев О.П., 1998. Табл. 2). Таким образом, указанные черты еще более отчетливо “проявляются” по направлению с запада на восток. Преобладание костей диких животных позволили Е.Е. Антипиной и С.П. Маслову допустить, что на некоторых городищах Подонья (Боршево I) и Посемья (Липино) наблюдается переход к профессиональной охоте, хотя вопрос о том, касалось ли это всего населения или только какой-то его части, остается открытым (Антипина Е.Е., Маслов С.П., 1994. С. 62).

Гипотетически можно предложить следующее объяснение этому явлению. В условиях пограничного расположения славянских памятников возрастала угроза набегов кочевников, при этом скот, несомненно, представлял собой достаточно желанную добычу. Возможно, именно условия своеобразной зоны “рискованного” животноводства привели к тому, что, с одной стороны, население ориентировалось на обеспечение мясного рациона за счет охоты, а с другой — делался упор на разведение свиней, так как эти животные малопригодны для угона в виде военной добычи.

Если говорить об объектах охоты, то легче всего определить видовой состав “мясной” добычи. Это лось, кабан, косуля, олень, медведь. Судить о пушных животных сложнее, так как на территорию поселений приносили в основном уже снятые шкуры, поэтому остеологические материалы, добытые в ходе раскопок, не отражают реального соотношения направлений охоты. Тем не менее, исходя из имеющихся находок, а также учитывая природные условия, к числу видов животных, промысел которых велся из-за меха, относились куница, бобр, лисица. Мало что можно сказать и о способах охоты. Видимо, активно использовались лук и стрелы, о чем свидетельствуют нередкие находки наконечников последних. Вероятно, использовались самострелы, ловушки, сети, капканы.

О занятиях рыболовством говорят достаточно многочисленные находки чешуи и костей. На Липинском городище в верхней части жилой постройки (яма 6) они образовывали тонкую прослойку. Вероятнее всего, на чердачном помещении этого дома вялилась рыба. На памятниках Посемья известны и железные крючки, которые были рассчитаны на ловлю крупной рыбы (рис. 35: 7). На Горнальском городище был найден обломок остроги (Куза А.В., 1981. С. 25). Мелкая рыба ловилась, видимо, в основном сетью. Видовой состав был достаточно близок современному: сазан, лещ, судак, щука, карп, сом.

На поселениях семичей достаточно часто встречаются шлаки, которые свидетельствуют о металлургическом производстве. В Гочево, по свидетельству Б.А. Рыбакова, остатки металлургического производства были отмечены на участке более 1 га (Рыбаков Б.А., 1948. С. 208). Правда, столь большая площадь вызывает сомнения в роменской принадлежности этого огромного комплекса. Наиболее интересно в этом смысле городище 2, исследованное А.А. Узяновым у д. Мешково на Тускаре. На площадке овальной формы, имевшей размеры 110 х 50 м, выявлена мастерская в виде углубленной в грунт постройки и расположенного рядом металлургического горна, от которого сохранился под из обожженной глины. Рядом с горном встречены скопления пережженных фосфоритов, углей, куски шлаков, криц и руды. Другие сооружения имели также производственный характер. Среди находок – обломки наральников и глиняного сопла, серп, ножи, псалий, трубочка для трута и другие предметы. По керамическим материалам памятник датируется X в. (Узянов А.А., Смирнов Ю.А., Верещинский Л.И., 1979; Узянов А.А., 1980; АКР: Курская область. С. 192–193). Поселений такого рода в ареале роменской культуры больше неизвестно. Укрепления в Мешково явно не несли военно-оборонительных функций. Отсутствие жилых помещений вроде бы подводит к мысли о сезонном использовании поселка. Однако нельзя исключать вариант использования производственных площадей и в зимнее время, если мастера жили сравнительно недалеко. Напомним, что выше уже отмечалось скопление около Мешковского городища неукрепленных поселений (карта).

Неизвестно, ведал ли производством железа и кузнечным делом один и тот же мастер или комплексы этих операций уже осуществлялись разными людьми. Вполне вероятно сосуществование обоих вариантов. Тем не менее продукция металлообработки, несомненно, играла важную роль в жизни северян, так как подавляющее большинство орудий труда изготовлялось из железа и стали. Постройка производственного назначения была найдена на большом Горнальском городище. Она представляла собой узкое прямоугольное сооружение (3,8 х 1,6 м), немного заглубленное в материк. К восточном углу котлована примыкала круглая яма, а вдоль юго-западной стенки имелись столбовые ямки. В заполнении сооружения были найдены железная наковальня, зубило, ножи, боевой топор, коса, наконечник копья и некоторые другие предметы (Куза А.В., 1981. С. 18–19) (рис. 36).

Как оказалось, в ходе раскопок данного сооружения верхняя часть не была прослежена. На самом деле котлован начинался выше, что подтверждается анализом распределения находок, которые концентрировались в культурном слое (Куза В.А., 1990. С. 94). Таким образом, нижняя часть постройки 8 представляла собой узкую траншею, достаточную, однако, по своим размерам для того, чтобы в ней поместился мастер. Основная работа, видимо, велась на полке- верстаке, которая примыкала к юго-западной стенке котлована. “Столешница” верстака была укреплена вертикальными столбиками- ногами, от которых сохранились ямки. Расположение их на некотором расстоянии от стены свидетельствует о том, что они держали обшивку, которая, как можно полагать по достаточно многочисленным аналогиям, состояла из горизонтально расположенных плах. Интересна находка круглой ямы в восточном углу котлована. Вряд ли она имела хозяйственное значение, так как ее дно было незначительно ниже уровня пола постройки. Скорее всего, она соответствовала месту, где стояла бочка с водой. Диаметр углубления дает основание для такого предположения. Находки бочек, правда, в объектах древнерусского времени, были достаточно многочисленны при раскопках селища в Липино. Тот факт, что емкость была врезана в угол котлована, позволяет предполагать наличие “полок”, продолжавших верстак с юго-восточной и северо-восточной сторон. Соответственно, размеры бочки указывают на минимальную их ширину. Были ли с этих сторон укреплены стенки котлована – сказать сложно. Судя по тому, что здесь не прослеживались столбовые ямки, а бочка занимала угол, можно полагать, что такие крепления отсутствовали (рис. 36). Вход размещался явно с северо-западной стороны. Отметим, что данное производственное сооружение размещалось несколько в стороне от жилых построек, что, вероятно, в определенной мере отражало требования противопожарной безопасности.

Рис.36. Большое Горнальское городище

В связи с тем что верхняя часть постройки была разрушена распашкой, не сохранилось горна. Автор исследований А.В. Куза, хотя и с определенной долей сомнения, определял открытое сооружение как кузницу (Куза А.В., 1981. С. 19). Это подтверждает и обнаруженный в заполнении постройки инвентарь, включавший и готовую продукцию. В то же время Г.А. Вознесенская отметила, что найденный, наряду с кузнечными изделиями, инструментарий – наковальня и зубило – по своим размерам вполне мог быть ювелирным. Она полагает, что, несмотря на то, что кузнечная обработка металла и ювелирное ремесло у славян в VIII–X вв. существовали как самостоятельные отрасли хозяйства, в конкретных условиях общинного производства с узким рынком сбыта, ориентированного на заказ, они могли находиться в руках одного специалиста, на что и указывает пример Горналя (Вознесенская А.Г., 1979. С. 75–76).

Тем не менее горнальская мастерская позволяет судить о прогрессе в организации процесса металлообработки. Так, обнаруженные на Новотроицком городище, погибшем в конце IX – начале X в., мастерские по обработке цветных металлов располагались непосредственно в жилых домах. Производственное сооружение в Горнале, относящееся к X в., представляет собой уже специализированное помещение, пространство которого было оформлено исходя исключительно из производственных требований. К X в. относится и железоделательная мастерская в Мешково, которая также располагалась вне дома мастера.

В целом продукция железообработки на роменских памятниках представлена находками, которые в количественном отношении являются достаточно представительными, хотя нередко малосерийными. Определенное исключение составляют сравнительно многочисленные ножи (рис. 34: 1). К числу других предметов быта относятся ключи от нутряных замков, футляры для трута, петли от ведер и т.д. (рис. 34: 1; 35 : 3, 5, 6, 8). С городища 2 в Переверзево происходит кубический замочек от ларца (рис. 35: 2). Вероятнее всего, он, как и калачевидное с язычком кресало (рис. 35: 8), относится к предметам импорта, поступающего с территории Руси с центром в Киеве. Особняком стоит находка миниатюрного топорика из постройки 2 в Капыстичах (рис. 35: 9).

Из предметов вооружения наиболее частыми находками являются железные наконечники стрел, которые обнаружены практически на всех исследованных роменских памятниках, что свидетельствует о большой популярности лука (рис. 37). В большинстве случаев они – черешковые, хотя в изредка встречаются и втульчатые двушипные, хорошо известные у славян с самого раннего средневековья (Миносян Р.С., 1978). Несомненно, лук использовали не только в бою, но и для охоты. В числе находок наконечников стрел имеются экземпляры с узким пером, явно ориентированные на поражение противника, облаченного в защитные доспехи. Количество других видов вооружения несравнимо мало. Чаще встречаются топоры и наконечники копий. В материалах Горналя известно 4 топора (рис. 36), а также наконечник сулицы. По одному наконечнику копий было найдено на городищах Большое Горнальское (рис. 36), Переверзево-2, Люшинка и Кудеярова гора. Сравнительно редки предметы, связанные со снаряжением коня. К ним относятся удила с поселения 4 у д. Тазово (рис. 35: 4).

О ювелирном деле северян свидетельствуют находки обломков тиглей, литейных формочек и глиняных льячек для разлива расплавленного металла (рис. 38). В качестве сырья использовалось привозное серебро в виде арабских монет. Анализ металла из тигля, найденного на городище 2 в Переверзево (Тускарь), и дирхемов, обнаруженных при раскопка Большого Горнальского городища (Псел), показал практически идентичный химический состав. Однако непосредственно при производстве украшений в качестве добавки использовалась медь. В остатках металла из тигля, найденного на поселении у с. Жерновец (Тускарь), содержалось серебра 50 % и меди – 45 % (остальное – мелкие примеси). Это практически совпадает с составом металла двух браслетов с расширяющимися концами и достаточно близко составу двух семилучевых височных колец, найденных в заполнении постройки 1 в Горнале. В целом такое соотношение элементов было характерно для северянских ювелиров (Орлов Р.С., 1988. С. 153–155; 1994).

Рис.37. Наконечники стрел

Рис.38. Предметы ювелирного ремесла

Как уже указывалось выше, в горнальской постройке 8, возможно, было налажено не только производство кузнечных изделий, но и ювелирных украшений. В то же время в трех жилищах Горналя (№№ 3, 7 и 12) отмечены следы занятий ювелирным делом (находки глиняных льячек, литейная форма из желтого песчаника для круглых полусферических бляшек), в которых даже отсутствуют рабочие места, прослеженные на Новотроицком городище (Куза А.В., 1981. С. 15, 18, 31, 25). С учетом того, что постройки 3 и 7 относятся к позднему периоду существования городища, следует признать, что семичи вплоть до конца X в. в основном производили изделия из цветных металлов, по сути дела, в домашних условиях.

Определенное представление о ювелирном деле дают украшения и детали одежды, обнаруженные при раскопках северянских памятников, а также в кладах. В целом они отличаются заметным разнообразием, что свидетельствует об отсутствии сложившегося и стабильного набора металлических украшений. Естественно, нельзя утверждать, что все они явились результатом деятельности местных мастеров. На раннем этапе существования роменской культуры выделяется серия украшений, истоки происхождения которых, вероятно, относятся к Подунавью. Возможно, некоторые из них послужили основой для возникновения собственных оригинальных украшений, к их числу относятся пяти- и семилучевые височные кольца (Григорьев А.В., 2000. С. 125–126). В Посемье их находки известны в материалах Большого Горнальского и Переверзевского 2-го городищ, а также в составе клада у д. Воробьевка 2- я (рис. 39: 1, 2). Кроме того, у семичей в X в. отмечены отдельные находки перстнеобразных височных колец, достаточно популярных позднее, в древнерусское время, в качестве общерусских украшений (рис. 39: 2, 4, 5). К числу импортных русских изделий относится, вероятнее всего, и грушевидный крестопрорезной бубенчик из Шуклинки (рис. 39: 12).

Рис.39. Изделия из цветных металлов

Отдельные украшения и детали одежды связаны своим происхождением с Хазарией. Так, на городище 2 в Переверзево была найдена литая серьга салтовского типа (рис. 39: 6), на Шуклинском городище – бронзовая пряжка, близкая типу 3 по классификации С.А. Плетневой (рис. 39: 17). Аналогичен по своим морфологическим признакам салтовскому кругу древностей и перстень из шуклинского кургана (рис. 39: 11) (Плетнева С.А., 1989. С. 77, 113. Рис. 36: 3; 57: 5; 61).

Среди браслетов большинство представлено изделиями из толстой проволоки (дрота). Часть их имела относительно стандартную форму: круглый в сечении дрот, концы имеют небольшое расширение (Горналь, Тазово, клад из Воробьевки 2-й) (рис. 39: 7–9). Судя по упомянутым выше результатам металлографических анализов, производство этих изделий было налажено местными мастерами. Чаще браслеты изготавливались из граненого дрота, изредка использовалось витье. В кладе из с. Коробкино Льговского уезда Курской губернии в 1915 г., датированном по золотой византийской монете 1-й половиной X в., было найдено 7 серебряных браслетов: 1 – витой из двух толстых проволок со сканной нитью и завязанными концами, 1 – из 4-гранного дрота (две грани покрыты пуансонными колечками) с завязанными концами, 3 – из 4-гранного дрота с обрубленными концами и 2 – из 8-гранного дрота с обрубленными концами (Корзухина Г.Ф., 1954. С. 86). Не исключено, однако, что украшения из граненого дрота являются привозными и связаны с кругом “русских” древностей. Типологически близкие предметы были обнаружены в кладе середины X в. из Звеничева на Черниговщине (Коваленко В.П., Фомін О.В., Шекун О.В., 1992. С. 65. Рис. 6), которая в то время входила в состав Руси.

Клад из Шпилевки Сумского, датированный по монетам 90-ми гг. X в. (Янин В.Л., 1956. С. 130), содержал серебряный двухскатнопластинчатый (по терминологии Г.Ф. Корзухиной) браслет с завязанными концами. Кроме того, в нем были найдены многочисленные бляшки от поясного набора (сохранилось только 3) и золотое кольцо, которое было утеряно. Бляшки, по предположению Г.Ф. Корзухиной, привозные, восточные (Корзухина Г.Ф., 1954. С. 23, 86). Однако связь самого клада непосредственно с кругом роменских древностей не бесспорна. С учетом того, что между младшей монетой и временем выпадения клада проходил определенный промежуток времени, который, судя по второму Неревскому кладу, достигал полутора десятков лет (Янина С.А., 1963), шпилевскую находку правильнее будет датировать началом XI в., то есть периодом, когда верхний Псел уже активно осваивался Русью.

Кроме уже указанных, в северянских древностях выделяется небольшая серия украшений из цветных металлов, связанных своим происхождением с севером, что будет подробнее рассмотрено ниже.

О других ремеслах можно говорить в основном предположительно, так как их следы археологически “плохо читаемы”. Так, несомненно, у семичей присутствовали ткачество, обработка дерева, кости, кожи, камня. Эти виды деятельности правильнее будет определить как домашние промыслы, которые были естественным продолжением хозяйственной жизни любого “двора”. Материальные свидетельства такого рода занятий в целом немногочисленны. Так, достаточно часты находки пряслиц из глины и мергеля, которые с середины X в. дополняются аналогичными привозными предметами из шифера. Они применялись для прядения нити из льняного и конопляного волокна, а также шерсти. О том, что шерсть активно использовалась в быту, свидетельствуют не только установленный по остеологическим материалам факт разведения мелкого рогатого скота, но и находки пружинных ножниц, которые употреблялись и для стрижки овец.

К числу деревообрабатывающих инструментов относятся упоминавшиеся выше тесла. Пила и скобель были найдены на Большом Горнальском городище (Куза А.В., 1981. С. 31). О развитии косторезного дела можно судить по находкам довольно многочисленных поделок из этого материала, среди которых – рукояти для инструмента, в первую очередь ножей, различные накладки. В жилище 6 Большого Горнальского городища была найдена концевая костяная накладка от лука (Куза А.В., 1981. С. 17). Из рога изготовлялись односторонние гребни (рис. 40: 4), а также поделки, функциональная принадлежность которых до сих пор точно не определена. Один конец их был оформлен в виде головы животного, а второй заострен (рис. 40: 2, 5). География этих находок обширна, а интерпретация их функционального назначения отличается разнообразием. Судя по их местоположению в погребениях, правильнее, вслед за А.П. Моцей, видеть в них амулеты, восходящие к язычеству (Моця А.П., 1990. С. 127–129).

Из рога козы изготовлены предметы, которые можно также трактовать как языческие амулеты. Они обнаружены на Ратском городище и селище у с. Липино (рис. 40: 1). На них проработано “улыбающееся лицо”, которое достаточно условно, однако в целом имеет антропоморфный облик. Морфологически близкие находки известны у славян Подонья, в могильниках Хазарии, у финно-угров, что свидетельствует об их широком распространении (Винников А.З., 1995. Рис. 24; Дубов И.В., 1990. Рис. 28; Флеров В.С., 1993. Рис. 54). Однако у них, как правило, отсутствует “лицо”, которое пока можно отнести к числу специфических признаков амулетов Посемья.

К числу других предметов из кости относятся многочисленные острия, которые, видимо, употреблялись как проколки и кочедыки для плетения лаптей, а также астрагалы, нередко имевшие процарапанные знаки или простой орнамент (рис. 41). Эти предметы использовались для игр, причем, не исключено, имевших и сакральный характер (Сергеева М.С., 2002). На Большом Горнальском городище отмечен уникальный случай: на астрагале были прорезаны буквы И и Н (Куза А.В., 1981. С. 38). Сложность изготовления некоторых предметов, в первую очередь односторонних гребней из рога, подразумевает специализацию и, как следствие, должна указывать на выделение косторезного ремесла в отдельную отрасль. Однако свидетельства их местного производства как у северян в целом, так и у семичей в частности, отсутствуют, так что, возможно, их появление является результатом торговли.

Рис.40. Изделия из кости и рога

Об обработке камня можно судить только по находкам обломков жерновов, зернотерок и точил. Выделка кожи, к сожалению, не имеет материальных подтверждений, хотя вряд ли подлежит сомнению сам факт существования подобного рода деятельности.

Глиняная посуда, видимо, изготовлялась в основном в рамках домашних занятий, на что указывает преобладание в количественном отношении лепной керамики. Большинство лепных сосудов представлено горшками, у которых плечико расположено в верхней части тулова, а венчик имеет S-видную форму (рис. 42: 1, 7–9, 14, 15). Тесто довольно грубое, с заметной примесью шамота. На этом фоне несколько отличаются горшки с вертикальным венчиком, морфологическим прототипом которых явно являлись круговая посуда волынцевского культурно-хронологического горизонта (рис. 42: 8). Нередко тесто таких сосудов отличается менее крупными фракциями, а их стенки были более тонкие. Своеобразной “визитной карточкой” роменской керамики является так называемый “веревочный” или ложногребенчатый орнамент, который оставался от штампа из тонкой палочки с намотанной на нее веревкой (рис. 42: 7, 15). Следует, однако, отметить, что заметно более распространенным был декор в виде защипов пальцами по венчику (рис. 42: 1). Нередки совсем небольшие сосудики, большинство которых, видимо, использовалось как чашки или “стаканы” (рис. 42: 10–12). Хорошо известны также сковороды в виде дисков с бортиками.

Наряду с лепной посудой в керамическом наборе в небольшом количестве известны сосуды, которые нередко называют “правлеными”. Они остаются толстостенными, тесто – грубое и близко по своему составу роменским лепным горшкам (рис. 42: 2). Вероятно, они изготовлялись на ручном, медленно вращающемся гончарном круге (Сарачев И.Г., 2000. С. 239). Судя по материалам эталонного на сегодняшний день Большого Горнальского городища, такая керамика производилась уже в IX в. Ее доля мало изменяется на протяжении всего существования памятника и исчисляется несколькими процентами.

Рис.41. Изделия из кости

Рис.42. Керамика

Известна в роменских материалах и круговая керамика. Она была заметно лучшего качества, обжигалась в специальных горнах и использовалась, видимо, как столовая посуда (рис. 42: 3–6, 13). Ее происхождение в роменских материалах объясняется как дальнейшим развитием гончарного дела у северян (Сухобоков О.В., 1991. С. 79), так и ее импортом с территории Среднего Поднепровья или результатом деятельности живущих неподалеку древнерусских мастеров (Григорьев А.В., 1990а. С. 169–172). Технологический анализ позволяет предполагать, что последняя точка зрения на сегодняшний день является более обоснованной (Сарачев И.Г., 2000). Проникновение на роменскую территорию древнерусской керамики начинается в разное время. В Посемье она попадает около середины X в., что является хорошим хронологическим признаком. В подавляющем большинстве случаев она представлена мелкими обломками, целые формы очень редки.

Еще реже в керамических комплексах встречается импортная посуда из причерноморских центров и Хазарии. В Посемье она в большинстве своем обнаружена во фрагментах, поэтому дать ей характеристику сложно.

В целом облик керамического производства соответствовал уровню развития производительных сил роменцев. Основная часть посуды изготовлялась в домохозяйствах по мере надобности. Однако при раскопках Донецкого городища Б.А. Шрамко были обнаружены остатки специальной печи для обжига керамики, которая располагалась несколько в стороне от построек, под навесом, от которого сохранилось четыре столба. Нижняя ее часть была вырезана в материковой глине, верхняя “имела вид довольно толстого глинобитного купола”. От обычных роменских печей данное сооружение отличалось большими размерами. В топочной части помимо кусков рухнувшего свода были обломки загруженных для обжига горшков, которые были помещены по крайней мере в два ряда, причем нижний ряд горшков был поставлен вверх дном. Кроме того, “в печке и особенно вокруг нее найдено много керамического брака в виде покоробленных, ошлакованных или потрескавшихся при обжиге роменских горшков”. На основе найденной керамики и размеров печи Б.А. Шрамко сделал вывод о том, что одновременно обжигалось 25–30 сосудов (Шрамко Б.А., 1970. С. 108).

Сам факт такого рода находки представляется немаловажным. В данном случае мы имеем дело со специально оборудованным местом для обжига партий керамики, которые количественно явно превышали потребности одной семьи. Кроме того, наличие большого количества керамического брака говорит о его неоднократном использовании. Само сооружение еще достаточно примитивно, о чем свидетельствует его однокамерность. Тем не менее есть основание говорить об изготовлении керамики как минимум на заказ и, следовательно, о первых признаках выделения гончарного ремесла. Примерную хронологию этого процесса определяет гибель Донецкого городища, которая последовала в начале X в.