| Главная | Персоналии | Херсонское кладбище |
Никитское кладбище |
Еврейское кладбище |
Другие кладбища |
Статьи |
НАРОДНЫЕ КОМПОНЕНТЫ ПОГРЕБАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ КУРСКОЙ ГУБЕРНИИ
|
автор: Ю.В. ОзеровРассмотрим, опираясь на различные этнографические и исторические источники и материалы, народную составляющую погребальной практики Курской губернии. Одним из способов, по которому люди судили о скорой смерти, участи умерших в загробном мире, были различные приметы и поверья. Так, крестьяне села Стрелица Корочанского уезда верили, что если на избе закричит сыч, либо залетит в хату летучая мышь или впрыгнет в избу лягушка, то там непременно кто-нибудь умрет (1). Отношение к усопшему в значительной степени отличалось боязливостью: "Кто прикоснется к мертвецу, тот не должен сеять: зерно замрет в его руках и не даст всходов", - так говорило одно из поверий. Согласно ему, считалось, что от умершего мертвящая сила переходит в руку сеятеля. По этой причине и мыло, которым обмывали покойника, считалось смертоносным. В связи с этим его использовали для натирания шнуров, капканов, употребляемых для ловли зайцев, волков и прочих зверей. Кроме того, им очерчивали у человека и животных больные места, пораженные сибирской язвой (2). Простолюдины Обоянского уезда, как и Корочанского, верили, что если у покойника открываются глаза, то это предвещает вскоре другого покойника в доме. В том же уезде против страха перед умершими была нацелена поговорка: "не бойся мертвых, а бойся живых". Подобное философское отношение к смерти находило свое отражение даже в таком жанре устного народного творчества как загадки: "мастер делал не для себя; а кто купил , тому не надо; а кому надо, тот не знал" (гроб) (3). С последним, кстати, также были связаны определенные поверья. В Корочанском уезде гроб изготовлялся из досок лишь в том случае, если они были заготовлены покойным при жизни. В противном случае его делали из столов, лавок и т.п. При выносе умершего из избы три раза слегка гробом стучали о двери в знак того, что "покойник прощается со своим домом". За покойником выносили и ту постель, где он спал. Ее ставили посреди двора, где она находилась до тех пор, пока с кладбища не возвращались провожавашие умершего в последний путь. На эту постель клался топор, "чтобы больше никто не умирал" (4) . Другой приходской обычай при выносе тела отмечен был в местной печати 1907 г. в связи с делом о существовании сектантов-скопцов в селе Мальцево Суджанского уезда: "при погребении взрослых, причт, вынесши покойника в какую угодно погоду на двор к сопровождающим, сам садится за стол " выпить и закусить на дорожку", а затем провожает покойника в церковь и там же отпевает погребение" (5). В погребальной церемонии, траурном шествии, также нашли свое отражение как представления о вечной жизни, так и память о земной. В описании 1787 г. похоронной процессии полковника Манцурова сообщалось, что тело везли "на каретных дрогах в 6 лошадей, которых вели каждую солдаты, и около гроба шли все, одеты черными плащами, нарочно сшитыми; на голове шляпы распущены, обвязаны тонким флером, черным же; и вышедши за город, покрыв тело доскою, и обвязали веревками, повезли в деревню, от города стоящую с 80 верст" (6). Вообще, надо сказать, воинские похороны на современников производили большое впечатление. Известный математик И. И. Чистяков, вспоминая о 1870-80-х гг. по этому поводу писал следующее: "Особенно эффектны и интересны были похороны военных, причем, играли похоронный марш, вели коня покойного офицера, а на кладбище стреляли из ружей" (7). Неслучайно поэтому, многие частные лица не смогли удержаться от искушения и не пригласить хоры военной музыки при погребении своих родных. Результатом этого своеволия стало определение Св. Синода 27 апреля - 11 мая 1884 г., вслед за приказом военного министра впредь не допускать употребления военной музыки при погребении лиц не военного звания (8). Отныне священники должны были разъяснять, что музыка, как не имеющая места в православном богослужении, не могла быть употребима при совершении религиозного обряда погребения. Через два года другим определеним Св. Синода от 10-12 февраля воспрещалось ношение "венков и иных знаков и эмблем, не имеющих церковного или государственно-официального значения, при следовании погребальных шествий в церковь и на кладбища" (9). Интересная особенность несения гробов была отмечена в 1892 г. курским губернским врачебным инспектором Г.Ф. Цвингманом. В рапорте на имя губернатора он писал следующее: "В последнее время нередко приходится мне наблюдать, что из г. Курска и пригородных слобод гробы с умершими, быть может даже и от холеры, доставляются на кладбище не на особых заведенных для этого экипажах или подводах, а на руках людей, при чем если покойник в детском еще возрасте, то гроб несется детьми, а когда умершая девушка - девушками. Такой порядок доставления на кладбище гробов с умершими весьма опасен и может заразить тех, которые с таким усердием берутся за это дело …" (10) . После погребения существовал обычай в память об усопшем устраивать похоронный обед. Жители, в частности, Корочанского уезда верили, что душа умершего до 40-го дня пребывает в доме. В этот день родственники покойного "провожали душу": в церкви служилась заупокойная литургия, а у дома умершего панихида перед открытыми настежь воротами. После панихиды был поминальный обед(11). В Суджанском уезде в 40-й день душу покойника провожали по "лесенке". Для этого из пшеничного текста пекли маленькую с 3 - 4 перекладинами лестницу и, по окончании панихиды над ней в доме, выносили ее на двор. Там растворяли на улицу ворота, ставили в воротах вверх дном кадушку, покрывали ее скатертью и ставили здесь "лесенку" для души. Над ней священник служил литию. После этого родственники оставались в воротах плакать, а священник разоблачался. "лесенку", как святыню, ели прежде всех кушаний на обеде (12). Нередко помины переходили в пьянство. В связи с этим священник Иаков Тимофеев писал: "До 19 июля 1914 года неизбежною принадлежностью всех поминающих трапез была монополька или казенка и вина разных сортов. С чаем скоро кончают и переходят - к трапезе, теперь трезвой, тогда с возлиянием. Из приличия, кое-где, с притворными вздохами поговорят немного о покойнике, потом образ его постепенно (хотя едят только во имя его) бледнеет и разговор переходит на злобы дня, темы житейские: в деревнях про поля, про покосы, про скотинку, а в городах (теперь и в деревнях) про войну, про политику и дела общественные. По группам сидящих и темы разнообразятся. Возьмите терпение, внимательно вслушайтесь, говорят обо всем решительно, только о не о покойнике. Все это еще полбеды; полная несообразность в том, что разговор даже без спиртного подогревается, оживляется местами до плохо сдерживаемого смеха. Еда рождает аппетит последний-же позыв к анекдотам, а мастера на них находятся во всяких компаниях. В результате смех уже во всю слышится в местах нескольких и никого не удивляет и не возмущает он, несмотря на то, что впечатление от покойника свежо. К средине трапезы, настроение повышается в такую меру, что со стороны получается полная иллюзия обеда - именного, юбилейного, какого, наконец, угодно, почти брачного, но только отнюдь не заупокойно-поминального" (13). Таким образом, погребальная культура, как совокупность всех явлений данной практики, несла в себе значительное количество неофициальных, народных компонентов процедуры погребения, восходящих к язычеству. Будучи религиозной в основе, она играла немаловажную роль в жизни общества, являя собой особое воплощение внутреннего духовного мира. Примечания:
© Статья предоставлена к.и.н. Юрием Владимировичем ОЗЕРОВЫМ специально для сайта old-kursk.ru Ваш комментарий: |
 
Читайте новости 
|
|